Наивные. Глава 1 - Старовер

СТАРОВЕР  (глава 1)

– Всё будет в ромашках и одуванчиках.
(Ю. Бондарев «Тишина»)

     Читатель узнаёт двух главных героев и цель их прибытия в Североамериканские штаты. То, что возвращаться женщинам к мужчинам предпочтительнее целиком, чем по частям, что из фургона для перевозки слонов можно заготовить приличную поленницу сухих дров и другом, не менее интересном, читатель узнает непосредственно от нью-йоркских разносчиков газет. Мартин Челзвит знакомится с редактором газеты «Скандалист» и слушает песню незнакомой ему цивилизации «Флагманский шквал». Сила чернил и углы нашего детства.


Два молодых англичанина,               
Тошнотный проделав маршрут,               
Спустились по трапу в Нью-Йорке               
Привычно качаясь чуть-чуть.               
Задача стоит перед ними               
Сложнее репы парной:
По-быстрому сбить капиталец               
И тут же убраться домой.               

Мартин Челзвит – англичанин.               
Марк Тепли попроще его.               
Тепли – добряк и трудяга;               
Мартин без Эго никто.               
Вполне по законам природы               
Решался вопрос со слугой:
Ещё до отъезда в Америку
Челзвит не ходил за водой.               

Он же в сетях Габриэли.               
Невесту его так зовут;
Она то его и подвинула
На дальний от Родины труд.
У Марка свои тараканы –               
Смеётся, когда не смешно,               
Со знанием дела, охотно               
Идёт он к несчастьям давно.               

Как ветер гуляя по свету,               
Он признавался не раз:
«Превратностей уз Гименея
Мне не хватает подчас.
Что двигатель нашего счастья?
Трудности, – он говорит, –
Когда их становится мало
Я начинаю дурить».

Занятный, конечно, малый,
Этакий весельчак;
Любимец оставленных женщин
Законченный был холостяк.

По порту шныряют газетчики –               
Агенты различных газет;
По возрасту все шпингалеты
От силы тринадцати лет.               

Названия самые разные               
Несутся со всех сторон:               
– Сорока-воровка! – Шестёрка!         
– Оракул! – Помойка! – Шпион!
– Грабитель! – Душитель! – Спаситель!      
– Нью-Йоркский связной! – Скандалист! –
И более, что ли, потребное:
– Отчаявшийся моралист!               

Новости им соответствуют:
– Виги раскатаны в прах!               
– Пожар каланчи в Алабаме!               
– В Канзасе дуэль на серпах!               
– Вождь Быстроногая Выдра
Засажен за ловлю ежей!
– Скандал в Генуэзской харчевне!
– В сапожне дошло до ножей!               

– Пикантнейшие подробности
Из прошлого честных дам!
– Вопль рогоносца в пустыне:
Вернёшься, Соль, вся, – не задам!
– Драка рабочих с полицией!
– Проломлено триста голов!
– Штрейкбрехеров топят в Гудзоне!
– Угнали фургон для слонов! –

Не многие бы покупали –
Чего там – отъявленный бред,
Если бы он не вторгался
С силой пикард и ракет,
Запущенных детской рукою;
Рассудочность тоже, что свет,
Известна своей простатою:
По клавише щёлкнул – и нет.

Скакать я готов был и дальше,   
Да чувствую, что не в себе:
Меня возмутил муж красотки,
Сбежавшей на Юг налегке;
Тем, что со всеми частями,               
Кудряшками и волосами               
Сделает главной в дому!               
Как же – вернулась к нему               

Шлюха из шлюх, – прости грешного –               
Если не то, что сказал.               
Пока ещё сила есть в чреслах               
Лучше б другую искал,               
Лучше б вдовице за ласку
Снял краску с фасада ершом,
Завёртыш сменил на калитке
И в печь заглянул вечерком.

В конце концов, бросив сомненья,
По новой жениться, – а что? –
На бесприданнице бедной,
Сколько их в мире ещё.

Дорог к откровенью немало,               
Рискуй и своё обретёшь:               
Влево – богатство стяжаешь,               
Вправо – погибель найдёшь,               
Прямо – жена молодая;
Представил, – по телу дрожь, –
Красивая вечно чужая,   
Чужое обратно вернёшь.

Тут, одним лёгким движеньем,               
Две строчки я с камня убрал,               
Третью, – оставил на месте,               
И с места писателя встал.               
Иду, как положено, вправо.
Чем ближе, тем явственней мне               
Илья возле белого камня               
С усмешкой в седой бороде.               

Те же две строчки зачёркнуты.               
Жив пока, беден, казак…               
То же и мне остаётся:               
Работать до смерти за так.

– Этим неглупым приёмам               
Мы обучилися в Риме,               
У памятника Августина (1),
На Орденом снятой квартире, –               
Сказал незнакомец негромко, –               
Сказал, словно, ни для кого:               
– Простите, я что-то не понял, –               
Челзвит посмотрел на него.               

– Пред нами опора Свободы, –
Джентльмен показал кивком
На ближнего шустрого шкета
С немытым ни разу лицом:

– Этот предмет из притонов,
Рождён лишь затем, что готов               
Был сразу без титьки и соски               
Решиться на пару шагов:               
Упасть, чтоб подняться снова,               
Встать, чтобы тут же упасть,               
Но выкрикнуть пару глаголов, –               
Для нас с ним в том самая сласть! –               

Он поиграл своей тростью.
Железный и острый конец
Её защищал набалдашник,
Где маялся чистый свинец:
– Не слышу… Вы что-то сказали               
По поводу нашей страны?               
И что же тогда вас сподобило 
С  милой так вам стороны?   

Вы тащите в наши пенаты               
Груз бедствий и нищеты,               
Отсюда – патроны, пистоны,               
Счет в банке, одежду, холсты               
С каньонами, с лавой мустангов,
С «Выстрелом» племени Си (2),
Но как это всё рисовалось
Ни разу никто не спросил.

Только один, с подковыркой:
«Сколько на рынке душа?..»
На что я ему хладнокровно:
«Узнайте почём лебеда;
Взвесьте, прикиньте, подумайте,               
Представьте голодный год…               
К тому ж подошли, вы, неправильно:               
Задом ко мне наперёд».               

Что ни попадя, самое глупое,               
В софистику им завернёшь, –               
Смотришь, поплыл озадаченный…               
Год был. Ума ни на грош!               

Невежеством и беззаконием               
Наносите в спину удар,               
Мы же в ответ независимость
И просвещение в дар.               
Где ещё есть, укажите,
Такой благонравный народ?
Впрочем, простите за пафос:
Какой вам идёт сейчас год?               

Имя? Куда направляетесь?
Род бы занятий узнать…               
Ответьте мне, если желаете,
Пока расположен я знать.

– Мартин Челзвит. Архитектор:
Эскизы, проекты к домам…
Пункт назначенья не знаю:
Найду через вестник реклам, –
Так Мартин джентльмену ответил,
О «годе» решив подождать;
Недолго… как раз незнакомец
Стал руку «клещами» сжимать:
               
– Полковник. Фамилия – Драйвер:
Редактор, поэт, публицист,
Совесть, как водится, знати
И рупор свобод – «Скандалист».

– В Америке знатные люди? –
Мартин на миг просиял, –
И кто же их здесь составляет?
– Да разум, – полковник сказал, –

Разум и свод добродетелей, –
Прибавил торжественно он, –
Домик с цветущей лужайкой,
И чеков, хотя б с миллион». –

Челзвит под гипнозом святого,
Знавшего что-то о всём,      
Себя уже видел у домика             
С широким со львами крыльцом.

«С моими глубокими знаньями
И роем кипучих идей
Я быстро собью капиталец,
А с Марком так вдвое быстрей».      

Тут лёгкой и быстрой походкой
К ним – командир корабля;
Белозубо сверкала улыбка
И пела душа моряка.

– Как шли, капитан? – На отлично!
Отправлен матрос уже к вам               
Со списком участников рейса.
Представьте, – "Помойка" уж там! –

Он указал им на судно,         
Где в лучшей каюте сидел
Редактор бульварной «Помойки»
И молча на них же смотрел:               

Бутылка валялась под стойкой;
Вторую он только начал:               
«К чёрту! Схожу-ка к Шарлоте.               
 Давно у неё не бывал».    

Что же случилось с «корветом»?
Там в лучшей каюте сидел
Всё тот же редактор «Помойки»
И вдруг во всё горло запел.

Я – удивлённый немало –
Слова перевёл, причесал.
Осталось вам только послушать.
Название – «Флагманский шквал»:

– «Над пучиной морской               
Разыгрался шестой,
Истинно «Флагманский шквал»,
В кой-то веки штурвал
В белы рученьки взял
Наш прославленный контр – адмирал.

Крутанул раз туда,
Крутанул раз сюда, –
«Носом» ударил волну…
Посмотрел на компас:
«Ветер явно за нас –
Рифы в миле грозят по борту».

Он хотел закурить
И «Руном» угостить,
Вцепившегося в леера,
Молодого матроса
С расквашенным носом:
«Не трусь, рулевой, – ерунда»

И только нащупали пальцы
Метал золотой «именной»,
Как будто из прорвы,
Из дьявольской помпы
Обрушился вал ледяной!..

Ах, как рвал и метал
Этот «Флагманский шквал»!
Заливал и мамона водой…
Он штаны закатал,
Что-то нам прокричал
И кулак показал золотой.

Сколько видели мы
Божков пустоты:
На крестах, на парче, в куполах,
Но не приняла этого
Вера заветная,
И распята, как Бог на кострах (3).

А сейчас в глубине,
На сумрачном дне
В одиночестве труп дорогой,
Убирайся с волной,
Символ зла золотой:
Уже лезет в пучину герой!

Будут дети рыдать
И жена причитать,
И гладить китель рукой...
В нём вчера лишь лежал,
Но добычею стал
Именной портсигар золотой.

Слышу мат-перемат:
– «Ты что, прохиндей?
Накинул на флот компромат!» –
Отвечаю, – «Окей,
Не гони лошадей,
Потерпи до компота, камрад:

Совесть матросская –
Доблесть геройская!
Незамутнённый брильянт:
К узлам водолаза
Львом бросился сразу
Эскадренный наш интендант».

Небо с водой
Застилает слезой,
Невиден закат золотой…
Лето за летом
C прощальным приветом
Уходим в простор грозовой.

Так не судите нас строго.
Нас не поднимут со дна.
И сгинет за дальние годы
Несчастная наша судьба.

В неё мы всю душу вложили,
Себе не оставив огня,
Тогда как нам мозг выносили
И жили с рабочего дня!» –

Последовал режущий свист,
Грозное, пьяное: – Выкуси! –               
И вдруг волосатый кулак,
Дулей приправленный, выглянул.

Драйвер, отметив концовку,
Крякнул в сердцах на певца:
– Ну что с этим русским сделаешь:
Рос, говорит, без отца.

Нальётся по самые гланды;
Такой он в Нью-Йорке один.
Юнга, надеюсь, бывалый
Доставит нам дюжину вин?

Живём мы, вы знаете, там же;
С закуской всё также у нас,
Ни грамма небитой посуды,
И кончился вилок запас.

Шли, говорите, отлично?
– Да-да, – капитан закивал, –
И элегантно простившись,
Курс на корабль сразу взял:

«Надо отправить «Шампани»,
Закуску, сервизный комплект…
Милостью бога, известно,
Добудешь лишь пару монет.

Важнее разбойника милость
Из лиги портовых жуков:
Месяц прошёл, как он за борт
Выбросил двух удальцов.

Сойдём на причал всей командой,
Когда разлучат со «старьём»,
А там суд слепых, но с весами,
И я под тюремным винтом.

Будет, штормить на просторе,
Волны вдогонку бежать,
Не будет лишь там пакетбота (4),
Собравшего всех нас, как мать».

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .      

Тонкие струны задел я души, –
Сколько в них чистой, высокой любви!
Так пусть по воде плывут пароходы,
И землю ласкают зелёные всходы,
И вечно стоит деревянный мой дом
С берёзой в серёжках под самым окном.
Там мальчик с котом на руках под ветвями,
А жизнь не идёт, – летит между нами,
И скроется скоро за ближним углом,
Где брата на велике сбило «Козлом».


ПРИМЕЧАНИЯ 

    1) Августин, Августин Блаженный (354 – 430 н. э.) христианский теолог и церковный деятель, развил учение о благодати и предопределении; подготовил своей деятельностью теоретическую базу для раскола христианской вселенской церкви в середине XI века. Со своей теорией, о предопределенности человеческих судеб, являлся, в той или иной мере, идейным вдохновителем для создания, как минимум, двух агрессивных цивилизаций – североамериканской, находящейся между Мексикой и Канадой, и гитлеровской, находящейся в аду.
    2) С «Выстрелом» племени Си. Так Драйвер назвал индейцев племени Сиу, в недалёком прошлом заселявших большие территории североамериканских прерий. По-видимому, Драйверу известно только то, что картина «Выстрел» принадлежит кисти художника выходцу из этого племени.

    3) Сколько видели мы
      Божков пустоты
      В куполах, на парче и в крестах,
      Но не приняла этого
      Вера заветная,
      И распята, как Бог, на кострах!

     Помпезный монастырь со всеми огромными средствами, потраченными на его создание, символизирует собой полную оторванность светской власти от нужд обнищавшего народа; скромный же монастырь своей скромностью символизирует церковный догмат о Церкви как теле Христовом. Христос отличался скромностью и одет был как бедный странник.
Русские староверы, – верные дораскольному православию, к которым принадлежал и Сергий Радонежский, никогда не носили и не носят нательных крестиков из золота, максимум – из серебра.
    «Когда явился Сергий, то Алексий велел принести золотой крест митрополичий, с драгоценными камнями. Отдал его Преподобному.
Но святой просто ответил:
– От юности я не был златоносцем; а в старости тем более желаю пребывать в нищете…
невозможно найти во мне то, чего желаешь ты».
(Борис Зайцев, «Преподобный Сергий Радонежский»)

   4) Пакетбот, двухмачтовое судно, оборудованное каютами и специальными помещениями, с помощью которого перевозили почту и пассажиров в некоторых странах в XVIII—XIX веках.