жизнь бурлеском

Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.(с)


Забыться в марте, отстраниться,
оставить дом - уютный тыл,
пусть не дописана страница
и кофе сваренный остыл.
Вскочить в автобус, ехать молча,
горячим лбом припав к окну,
и знать - перо (мне хватит мочи)
в чернила я не окуну.
Смотреться в март, как в амальгаму
несуществующих зеркал.
Искать отточенность Оккама -
пока нигде не отыскал.
Длиннот унылая рутина,
дорога долгая домой
несётся лентой серпантина -
какая скука, бог ты мой.
Забвение превыше брани,
в поездке время истекло...
Но едешь дальше, барабаня
бесцельно пальцами в стекло.

***

Ну что не так в тягучей песне,
откуда в звуке хрипотца?
Галдёж соседушек на пенсии,
надсада в голосе отца.
Не песня, собственно, а всё-таки
мелодия из давних нот,
как ветер бьётся меж высотками,
тебя уже не узнаёт,
когда приходишь неприкаянным
в места далёких передряг,
раскаявшимся новым Каином,
который Авелю не враг.
Глазами поводя библейскими,
осматриваешь двор и дом,
в котором жизнь текла бурлеском
со смехом, страхом и стыдом.
Наколок синь и синька синяя,
тряпьё в корытах и тазах,
набор фиалок и глоксиний,
приветный взгляд, прощальный взмах.
И музыка послевоенная,
и сроки где-то в лагерях...
Судьба - распоротая вена,
и порох, вырожденный в прах.
Подвал, чердак и обе бабушки,
мужей не ждущие  давно,
бидон, вспухающая бражка,
кино, вино и домино.
И ты, малец, стоишь у стеночки,
глядишь, как там, над головой,
развешивает полотенечки
мать на верёвке бельевой.