Францию обвинили в геноциде лягушек

Францию обвинили в геноциде лягушек из-за платонической любви, однако, может быть, почём зря...


Дорогие дамы и господа, сегодня, чтобы обсудитюм вопрос, который растряс по самое нихачу мировую общественность и околотков, заставил экологов, гурманов и любителей амурных утех до мурашек проникнуться одновременно – Франция, мать великой кулинарии и миноголовых модников, обвинена в нечто столь невероятном, что даже французский философ поседел бы в одно мгновение, услышав об этом – в геноциде лягушек!

А ведь что это за зверство? Геноцид, мои друзья, заставляет не равнодушных их нас плакать и петь жалобный шансон в мрачных уголках души!

Казалось бы, лягушки, существа толерантные,  мирные, хорошо квакающие почём зря по весенним болотам, попали под нещадное кулинарное величие Франции.

Бедолаги, предпочитающие не только платоническую любовь – ведь всех их похищает влюблённый в искусство шеф-повар до того, как они успеют перебросить друг другу хоть один влюблённый взгляд.

Но остановитесь, не бросайтесь тут же камнями в монмартрские рестораны!

Ведь по праву можем обвинять французов?

Разве не мы, черствые любители стейков, суши и бургеров, подначиваем их этим жгучим спросом на деликатесы, заставляем их истреблять эти проказливые прыгающие амфибии во имя эпикурейского восторга?

И тем не менее, что мы видим реально?

Французский ресторан – это скрипер виолончели, это погружение в ауру элегии, где лягушачьи лапки подаются обрамлённые травами, которые когда-то, возможно, были частью романтического ужина той самой пары лягушек.

Какой абсурд, какая ирония судьбы! Да уж, выходит, что лягушачьи несчастные сердца попали в прямом смысле в сердце толерантной французской гей-любви – на тарелку к сердцееду-гурману.

Несомненно, в недрах этих дебатов затаился какой-то поучительный сарказм, подобно тому, как томный взгляд парижского официанта предвещает с тоской пустоту кошелька после ужина.

Возможно, весь этот абсурд – лишь зеркало из геноцидного общества, способного в один и тот же момент обвинять и обожествлять, плакать по утраченной биоразнообразности и всхлипывать от услады с масляными глазами, ощутив на языке изысканные лапочкины нежности блюда.

Итак, мои друзья, прежде, чем выразить наш коллективный приступ справедливого гнева в адрес земли Эскивальев и Мольера, спросим себя: неужели готовы отказаться от лягушачьих бедер ради спасения лягушачьих сердец?

Или наша платоническая любовь к природе всегда будет иметь срок годности, обратно пропорциональный в геометрической прогрессии сроку годности и подлости ближайшего вкусно пахнущего делюкс-меню лапочек?

С тоски смеяться или грозно плакать – вот в чём вопрос, но пока мы решим, наша платоническая любовь к лягушкам остаётся столь же абстрактной, как и их шансы на выживание в французском men; ; la carte. Merci beaucoup и пусть ушами не треплет!