Литературный критик

   Марк Клавдий Габиний был по профессии именно им - литературным критиком. Ещё с самого раннего детства он, испытывая неутолимую страсть к чтению, взял себе за правило сколь можно критичнее воспринимать всё то, кем-либо понаписанное, что ему приходилось читать, и первой жертвой его литературной критики стала "Курочка Ряба", где на полях книжки с картинками он своим детским и корявым почерком записал цветными карандашами свои мысли насчёт того, а как именно надобно бы было всё это заново переписать, чтобы увязать логические нестыковки и разнообразить столь и простенький текст различными философскими и морализаторскими отступлениями, когда на его детский взгляд это и добавило бы тексту хоть какую-то смысловую нагрузку.
   Надо ли и говорить о том, что в школьной библиотеке остались крайне и недовольны тем, что он испортил детскую книжку с иллюстрациями, но так Марк Клавдий Габиний усвоил для себя одно из правил, которого он всегда придерживался впоследствии - что за высказываемую литературную критику приходится страдать, и чем та критика бывает жёстче - тем и уровень страданий бывает выше, а потому, ещё и не будучи полноценным критиком, он уже стал становиться куда и более критичным и менее восприимчивым к критике себя же самого.
   Но то было уже столь и давно, и за прошедшее, после того случая, время, он уже успел закончить школу, получить кое-какое институтское образование, два раза жениться и два раза развестись, обзавестись брюшком и лысиной, и вот (ну наконец-то) мы видим этого Марка Клавдия Габиния едущим в общественном транспорте по пути на его работу, на которой он и занимается тем, что поучает малоперспективных и совсем не подающих надежды литераторов тому, а как им надобно бы сочинять свои произведения так, чтобы от этого была хоть какая-то польза. Итак - салон автобуса, Марк Клавдий Габиний и все остальные пассажиры.
   С самого начала поездки ему не понравилось то, что рядом с тем сидением, на которое он успел плюхнуться (когда все пассажиры брали на абордаж автобус на его кольцевой остановке) встала девушка в расклешённой мини-юбке. Девушка была красивая и стройная, и совсем не похожая на тех двух старообразных куриц, на которых последовательно женился (а впоследствии, с ними же удачно и развёлся ) наш глав-герой, что сразу же и задело его, явив ему его же мужскую несостоятельность. Таких девушек у него никогда и не было, но именно таких девушек (как он сам и считал) он и был достоин, хотя, надобно бы и сказать, что он был весьма и высоконравственным человеком, и ни о чём таком и этаком, он даже и не думал, а если и думал, то никто об этом и не знал, так что, чего об этом долго и говорить, если сказать об этом и совсем нечего?
   Но в данный момент времени, ему хотелось смотреть в окно автобуса на то, а как поутру пробуждается природа, и как отражаются в окнах домов солнечные зайчики, и тезисно обдумывать текст своей новой лекции о недопустимости употребления в стихах длинных строк, но вместо этого он начал и искоса пялиться на голые и стройные девичьи ноги, которые вызывающе демонстрировали ему всю прелесть гармоничности и всего остального телосложения обладательницы этих самых ног. И если так можно образно выразиться, то ноги были фундаментом для всего остального, и всё остальное было ничуть и не хуже этих самых ног - и в меру округло, и в меру объёмно.
   Но кто регулярно ездит по утрам на работу, тот ведь и знает, а что это такое - эти длиннющие автомобильные пробки. И вот в такую-то пробку и попал автобус с нашим глав-героем. Рядом с ним (и в том же направлении) встал заказной автобус, в котором на экскурсию ехала группа среднеклассников, и так эти два автобуса и дёргались попеременно, как только к этому появлялась такая удобная возможность - хоть немного проехать вперёд.
   Но кто регулярно  попадает в автомобильные пробки, тот ведь и знает, а насколько же скучно тянется время, когда за окном ничего не меняется. Произошло ли это от скуки, иль среднеклассники оказались просто такими невоспитанными, но к своему негодованию Марк Клавдий Габиний вскоре и заметил, что они его дразнят и корчат ему рожи. Сие, весьма и досадное событие, глубоко возмутило нашего глав-героя, но что он мог поделать и как он мог вразумить подрастающее поколение в совсем и другом автобусе, наставив его на путь истинный в отношении уважения к поколению более взрослому?
   И он отвернулся от окна, сделав вид, что его это и не касается,.. но его взгляд тут же упёрся в (упомянутые выше в тексте) девичьи ноги, которые вызывающе красовались прямо перед его лицом. Подол мини-юбки морскими волнами облегал соблазнительную область открытой части бёдер, являя миру плавные кривые эротичных изгибов, находящихся между собою в явной пропорциональности, которую если и можно было бы описать с помощью математических формул, то всяк, для этого вначале было бы надобно изучить геометрию Лобачевского.
   Но повторимся - в меру достаточно откровенно обнажённые ноги красовались прямо перед лицом Марка Клавдия Габиния, и он уже и начинал их мысленно сравнивать с ногами двух своих бывших жён-куриц, и осознавать, что к своим годам он чего-то и недополучил, а именно то, что и у него могла бы быть жена вот с такими вот ногами, а её у него так никогда и не было, и вот он сидит тут в автобусе, и, как человек весьма и высококультурный, пялится на чьи-то девичьи ноги, а за окном стоит автобус со среднеклассниками, которые корчат ему рожи... и тут его прорвало, и он включил в себе критика, которым он и был со своего самого раннего детства.
   Если к тому времени пассажиры уже и успели уснуть (и в независимости от того, сидели ли они, иль вынужденно стояли, повиснув, как коровьи туши на мясокомбинате, на поручнях), то ровно в 8 часов и 42 минуты салон автобуса огласился первым возмущённым возгласом Марка Клавдия Габиния, который и в самых литературных замечаниях стал назидательно указывать девушке на недопустимость ношения именно таких мини-юбок в общественном транспорте. Пылая праведным гневом, он стал приводить ей в примеры литературных героинь из классической же литературы, особо намекая на их низкий моральный облик и последствия их запущенной аморальности, говорить про то, что в её возрасте надо бы уже быть и поскромнее, а с такими голыми ногами она вряд ли найдёт себе добропорядочного мужа.
   Вступившийся за девушку мужчина весьма и средних лет и средней же наружности, был тут же обвинён в том, что он и весьма длительное время тесно прижимается к телу той самой девушке (хотя и надобно бы повториться, что в салоне автобуса было столь же свободно, как и в банке со шпротами). Какая-то тётка с авоськой, которая лишь осуждающе взглянула на Марка Клавдия Габиния, была вынуждена выслушать в свой адрес, что в её возрасте красить губы - это верх неприличия, да и вообще, если бы она не была такой толстой, то в салоне автобуса было бы и куда свободнее. Какой-то пенсионер в очках и шляпе получил в свой адрес замечание, что ему-то в его возрасте полагается сидеть дома, а не разъезжать в автобусах в рабочее время, хотя, и сказал ли что-либо тот пенсионер - этого, из-за возбуждённо громкого голоса Марка Клавдия Габиния, уже было и не слышно. Сама же девушка к замечаниям литературного критика осталась совершенно и равнодушной (потому как, в её ушах были наушники, и она задумалась о чём-то своём), из чего явно и следовало, что она бесстыжая. И снова мы повторимся, что Марк Клавдий Габиний был литературным критиком, и как критик, он умел найти изъяны буквально во всём, что его окружало, будь то рецепт приготовления пельменей иль процесс возведения высотных зданий.
   Итак, утро было окончательно испорчено и, видя на себе недоумённые взгляды пассажиров, Марк Клавдий Габиний пропихнулся через переполненный салон автобуса к дверям, и вышел же на первой остановке. Постояв на улице под весенним солнышком, послушав весёлое щебетание птиц, он несколько успокоился, пришёл немного в себя (сначала мысленно прокляв всех своих оппонентов по литературной же работе в институте современной же литературы) и огляделся на остановке, обратив особое внимание на стоящих там дам. Дамы были весьма и так себе, и их ноги уже и не раздражали его своим вызывающим видом, а потому, он вновь проникся пониманием того, что жизнь прекрасна. Он ещё немного (и про себя) подискутировал со своими автобусными оппонентами (тем самым, попрактиковавшись и в риторике, и в софистике), и вновь придя к весьма и утешительному для себя выводу, что он (впрочем, как и всегда) был абсолютно прав, и, наконец-то, окончательно успокоился.
   Из-за поворота дороги показался следующий автобус, и толпа заволновалась, прижимаясь сколь возможно ближе к самому краю дороги, и если что сейчас и волновало Марка Клавдия Габиния, то это лишь желание пропихнутся вперёд всех, чтобы (сколь получится удачнее) впихнуться в салон автобуса. Утро продолжалось, и на ветвях раскидистых деревьев пели кое-какие птички, и городской транспорт ездил и в ту сторону, и ездил он и в обратную, и планета Земля всё также продолжала вращаться вокруг своей оси, как это было и вчера...