Иду с Алтая

Глубинка осталась на свете доныне –
Гнилые скиты и шальные глаза.
Моё Беловодье теряется в сини
И прячет таёжных церквей образа.

И в центре его обожают не слишком,
Но сквозь расстоянья прорежемся мы...
Иду современным Распутиным Гришкой
В столицу – из девственных мест Бухтармы.

То пеной швыряет река на порогах,
То мхами болот заросли мои дни.
И в темных лесах на притихших дорогах
Мне целятся прямо в лицо кистени.

Кастеты – маральего рога работа –
С резьбой не кустарной – во вражьих руках.
И льют с меня реки тревожного пота
И боль от пинков и ударов в боках.

Но в древних лаптях поэтической воли
Бреду пилигримом в Москву – на Парнас.
Шагаю, не сбитый, по дикому полю –
С косинкой цыганских расхристанных глаз.

И в мире бывает мне некуда деться, –
Не скрыться ни в листьях, ни в дебрях хвои.
В пути кабаки и шалавые девки
Пускают на ветер червонцы мои.

Алтайский Есенин в кабацком угаре –
Я золото в слитке швырну на весы,
И выйду под звёзды в тоске и в прогаре
Осмыслить последней надежды часы.

И сердце, как сито, – все чаще и чаще
В толпе пробивается мерзостью слов.
Но я побреду сквозь житейские чащи
На голос вселенский златых куполов.

Я знаю – мой путь не посыпали просом,
И все же я к центру страны доберусь...
Но страшно, когда я задамся вопросом –
Куда же пришёл я
И где она – Русь?!