Слёзы луны

17, 18

Бренна успела к ранней мессе. В маленькой церкви было светло и прохладно, пахло свечным воском и святой водой. Почему-то Бренне всегда казалось, что у святой воды есть слабый металлический запах.

Когда Бренна была совсем маленькой, Молли сказала ей, что в святой воде таится благословение. Бренна запомнила эти слова и всегда окунала пальцы в церковную купель или в воду источника Святого Деклана.

Где-то в глубине церкви хныкал ребенок. Слышался его тихий плач и успокаивающий шепот матери. Бренне это не мешало. В церкви нередко то капризничал младенец, то хныкали дети постарше, то скрипела на истертых деревянных скамьях накрахмаленная одежда прихожан.

Знакомая обстановка и привычные звуки нравились Бренне не меньше церковных обрядов. Здесь легко думалось, а мысли, как она считала, иногда очень похожи на молитвы. Ей предстояло сделать выбор, она хотела исправить то, что невольно натворила. И с тем, и с другим необходимо поспешить. Иногда, если тянешь слишком долго, трещинка расширяется, превращается в пропасть, и тогда уже трудно что-либо исправить.

Стычка с Мэри Кейт может навсегда рассорить ее с сестрой, а если все оставить как есть, пострадает и вся их семья. На ней, Бренне, лежит часть вины, и от нее зависит, как сложатся в будущем их отношения.

И с Шоном та же история. Всю жизнь они дружили, у них столько общих воспоминаний. Невозможно стоять в стороне и спокойно смотреть, как все это рушится.

Нужно разобраться, с чего и как начать. На что бы она ни решилась, кроме нее, некому сделать шаги к примирению, а раз уж деваться некуда, то и медлить нельзя.

Бренна вышла из церкви за пару минут до окончания службы, чтобы не столкнуться ни с кем, кто хотел бы поболтать и посплетничать или расспросить о ее родных. Пока вела свой грузовик к дому, она уже решила, какой шаг сделает первым.

— А, вот и ты. — Празднично одетая Молли встретила Бренну в дверях. Я слышала, как ты вышла, ранняя пташка.

— Я была в церкви.

— Хорошо, а мы только собираемся.

— Мэри Кейт придется задержаться. — Бренна бросилась к лестнице. — Я дам ей свой грузовик.

— Бренна, я не потерплю в доме драк в День Господень.

— Никаких драк, — пообещала Бренна. Подраться, если возникнет необходимость, она собиралась в другом месте.

Она взбежала на второй этаж, как раз когда из своей комнаты вышел Мик. Его лицо румянилось и лоснилось после бритья, в волосах остались следы от зубьев расчески, как частые борозды в пшеничном поле. Бренну залила волна нежности к отцу.

— Папочка!

Мику стало не по себе, и он подозревал, что еще какое-то время неловкость сохранится, но в глазах дочки стояли слезы, а это он вынести не мог.

— Твоя мама собирает нас к мессе.

— А я уже вернулась.

— Ну, хорошо. — Мик переступил с ноги на ногу. — Кто рано встает, тому Бог подает. В доме О'Лири задние ступеньки проломились, как мы и предупреждали. И, разумеется, сам О'Лири провалился вместе с ними, чего он вполне заслуживает, если так запустил их. С них и начнем.

Бренна прекрасно понимала, что папа или она справились бы в одиночку, и его решение поработать вместе пролило бальзам на ее растревоженное сердце.

— Я с радостью. Пап…

— Мик, скорее, мы опоздаем к мессе.

— Крыльцо подождет до завтра, — сказал Мик и, погладив плечо дочки, начал спускаться.

— А кое-что не подождет, — прошептала Бренна и, глубоко вздохнув, распахнула дверь в комнату сестры.

Эллис Мей терпеливо сидела на краешке кровати. Выходные туфли начищены до блеска. Волосы, чисто вымытые и гладко причесанные, будто светились на солнце. Мэри Кейт перед зеркалом красила ресницы. Ее веки припухли от слез, но губы при виде Бренны вытянулись в тонкую злую линию.

— Эллис, милая, мама зовет. Иди вниз.

Мэри Кейт поправила волосы.

— Я иду с тобой, Эллис Мей.

— Нет, не идешь. — Бренна решительно заслонила дверной проем. — Успеешь на позднюю мессу.

— Я не желаю тебя слушать.

— Придется, только сначала выйдем из дома. Я обещала маме не драться здесь. Можешь дуться весь день и всю ночь, как ребенок, но если считаешь себя взрослой женщиной, Мэри Кейт, я жду тебя в грузовике.

Меньше чем через пять минут Мэри Кейт гордо выплыла из дома и забралась в кабину грузовика. Выезжая на дорогу, Бренна заметила на губах сестры помаду и в очередной раз удивилась, почему так много женщин считают раскраску чем-то вроде брони или оружия. Хотя, если подумать, и далекие предки раскрашивали себя синей краской перед тем, как с устрашающими криками броситься в бой.

Бренна пригнала грузовик к гостинице на утесе, припарковалась на нейтральной территории, даже скорее на территории Мэри Кейт, соскочила на землю и пошла не оглядываясь, зная, что сестра последует за ней. — И куда это ты спешишь? Хочешь сбросить меня с утеса?

— Туда, где мы обе постараемся не драться и не таскать друг друга за волосы.

Чем выше поднимались девушки по горной тропинке, тем холоднее становилось. Здесь зима явно не спешила уступить место весне, но кое-где робко выглядывали первые цветы, и трели птиц сплетались с гортанными криками чаек.

Бренна миновала развалины древней часовни, три каменных креста и ступила на старое кладбище.

— Это святая земля, и на этой земле я честно признаю, что причинила тебе зло. Ты моя сестра, моя кровь, а я пренебрегла твоими чувствами. Прости меня.

Мэри Кейт не ожидала подобного смирения и разозлилась еще больше.

— Думаешь отделаться жалкими извинениями?

— Это все, что я могу сказать.

— Ты отказываешься от него?

— Я думала, что смогу, — медленно произнесла Бренна. — Отчасти из гордости. Я думала: «Откажусь от него ради нее, и тогда она увидит, чем я готова пожертвовать для ее счастья». Отчасти из чувства вины. Я причинила тебе зло, и расставание с Шоном стало бы моим наказанием.

— Я вижу в тебе больше гордости, чем раскаяния.

Бренна подавила вспышку гнева. Она прекрасно знала свою сестру, знала, как ловко та умеет разжигать гнев в противнике, чтобы лишить его способности здраво мыслить.

— Я виновата не в том, что было между мной и Шоном, а в том, что обидела и поставила в неловкое положение тебя. — Холодный тон только придал веса ее словам. — И в том, что готова была отказаться от него, как от любовника, и, возможно, как друга. А потом я хорошенько подумала и поняла, что это все равно как уступить ребенку, закатившему истерику, а, значит, проявить неуважение к тебе и твоим чувствам.

— Ты просто выкручиваешься, чтобы получить что хочешь.

И вдруг разделявшие их четыре года показались Бренне четырьмя десятилетиями. Ее охватила невыразимая усталость, а язвительный и звенящий слезами голос Мэри Кейт напомнил о детских драках за новую игрушку или последнее печенье в коробке.

— Хочу ли я Шона? Да, хочу. Я еще не разобралась до конца, но желание, чувства к нему есть, и я не стану это отрицать. Я стою перед тобой, как женщина перед женщиной, и говорю тебе, что он тожехочет меня. Мэри Кейт, поверь, мне жаль, я понимаю, как больно это слышать, но ты его как женщина не интересуешь.

Мэри Кейт гордо вскинула голову, и Бренна подумала, что на месте сестры повела бы себя точно так же.

— Он мог бы заинтересоваться мной, если бы ты не согревала его постель.

Сердце сжалось, но Бренна только кивнула.

— Да, я уже в его постели. И я не уберусь из нее, чтобы освободить место тебе. Вчера, возможно, потому что не было сил смотреть на твою боль и понимать, что я отчасти тому виной. Но сейчас я смотрю на тебя, Мэри Кейт, в ярком свете дня и с ясной головой. Тебе не больно, ты просто злишься.

— Откуда ты знаешь, что я чувствую к нему?

— Я не знаю. Расскажи мне.

— Я люблю его. — Заявление прозвучало пылко и драматично. Бренна поставила сестре высший балл за актерское мастерство. Сама она никогда не сумела бы сказать так впечатляюще.

— Почему?

— Потому, что он красивый, отзывчивый, добрый.

— Да, все это в нем есть, но то же самое можно сказать и о собаке Клуни. А как насчет его недостатков?

— У него нет никаких недостатков.

— У него полно недостатков. — Бренна почему-то вдруг расчувствовалась. — Он упрям и медлителен, и рассеян. Иногда говоришь с ним и вдруг понимаешь, что разговариваешь сама с собой, а он витает в облаках. Ему недостает честолюбия, и к каждому шагу его приходится подталкивать, иначе он вечно топтался бы на одном месте и был бы счастлив.

— Это ты его таким видишь.

— Я вижу его таким, какой он на самом деле, а не красивой картинкой из книжки. — Бренна шагнула к сестре, хотя понимала, что еще слишком рано. — Мэри Кейт, мы здесь вдвоем, и давай будем честными. В его внешности, в его поведении есть что-то, что будит желания в женщине. И в этом смысле я понимаю, что ты чувствуешь. Я сама чувствовала то же самое с тех пор, как была не старше Эллис Мей.

Что-то — кроме злобы — мелькнуло в глазах Мэри Кейт.

— Я тебе не верю. Ты никогда ничего столько не ждешь.

— Я думала, что переболею. А потом боялась, что выставлю себя на посмешище. — Бренна придержала рукой развевающиеся на ветру волосы, запоздало пожалев, что не завязала их. — А потом желание превратилось в необходимость.

— Ты его не любишь.

— Я могла бы его полюбить. — И не успели эти слова сорваться с языка, как Бренна прижала руку к груди, будто получила неожиданный удар прямо в сердце. — Я думаю, могла бы. — Не удержавшись на ногах, она опустилась на колени. — О, боже милостивый, что же мне делать?

Мэри Кейт изумленно вытаращила глаза. Ее сестра, мертвенно-бледная, раскачивалась из стороны в сторону и судорожно сжимала грудь. Мэри Кейт медленно приблизилась к ней и крепко стукнула Бренну по спине.

— Прекрати!

Бренна резко выдохнула, вдохнула.

— Спасибо. — Она обессиленно опустилась на пятки. — Я не могу, не могу. Я этого не ждала. Было ужасно, а теперь невозможно. Это не должно было случиться. Будет только хуже. Черт побери!

Поскольку Бренна даже не пыталась подняться на ноги, Мэри Кейт опустилась на землю рядом с ней.

— Мне кажется, я могла бы простить тебя, если бы ты его любила. Ты говоришь, что любишь его, чтобы я тебя простила, да?

— Нет. И я не это сказала, я сказала, что могла бы. — Бренна ухватилась за руку сестры, как за якорь спасения. — Ты никому не скажешь. Поклянись, что ничего никому не скажешь, или я придушу тебя во сне. Клянись!

— Да успокойся ты. Чего ради мне бегать по деревне и трепать языком? Чтобы выглядеть еще большей дурой?

— Может, пройдет.

— Ты этого хочешь? Почему?

— Любить Шона Галлахера… — Бренна потерла ладонями лицо, пригладила волосы. — Это же кошмар. Не пройдет и года, как мы доведем друг друга до психушки. Я всегда спешу переделать все дела, а он просто спит на ходу. Парень забывает включить вилку в розетку, не говоря уж о том, чтобы починить ее.

— Ему это зачем? Ты и починишь. И он не спит, он мечтает, как иначе он сочинил бы всю свою музыку?

— А какой смысл в его музыке, если он ничего с ней не делает? — Бренна взмахнула руками. — Ладно, неважно. Мы ни на что серьезное не рассчитывали. Я просто веду себя как последняя дура, и это меня бесит. Почему женщины всегда превращают увлечение в любовь?

— Может, под твоим увлечением всегда пряталась любовь.

Бренна подняла голову.

— С чего ты вдруг поумнела?
— Может, под твоим увлечением всегда пряталась любовь.

Бренна подняла голову.

— С чего ты вдруг поумнела?

— Может, потому, что ты перестала разговаривать со мной, как с глупой девчонкой. А может, потому, что я сейчас смотрю на тебя и начинаю верить, что я его вовсе не любила. И уж точно я не бледнела, как труп, и не билась в судорогах. И… — Мэри Кейт распрямилась, усмехнулась. — Может, потому, что так приятно видеть тебя слабой и испуганной. А вчера ты чуть не повыдергала мне волосы.

— Ты тоже не промах.

— Еще бы, это ведь ты учила меня драться. — От воспоминаний глаза Мэри Кейт затуманились слезами. — Прости, что обзывала тебя шлюхой. Сначала я с ума сходила от ярости, а потом хотела больнее обидеть тебя. — Она поморгала, не дав слезам выкатиться из глаз. — И прости за то, что я написала о тебе в своем дневнике… ну, не за все, конечно, но кое за что.

Девушки взялись за руки, переплели пальцы.

— Никто и никогда не встанет между нами. Я только прошу тебя, не заставляй меня отказаться от него.

— Чтобы ты чувствовала себя праведницей, а я осталась кругом виноватой? Ну, уж нет, не дождешься. — Легкая улыбка тронула уголки губ Мэри Кейт. — Когда захочу, я найду себе своего парня. Однако… — Она склонила голову к плечу. — Кое-что я все же хотела бы знать.

— Что?

— Он целуется так же хорошо, как представляешь, когда смотришь на него?

— Когда он относится к процессу серьезно, то тают все косточки.

Мэри Кейт вздохнула:

— Я так и думала.


Бренна отправилась к коттеджу пешком. Она надеялась, что успеет привести мысли в порядок, но в голове по-прежнему был туман, как в мелкий дождик, который скоро заморосит, судя по низким облакам.

В такой день приятно сидеть у весело потрескивающего огня, но — кто бы сомневался — над коттеджем на Эльфийском холме не вилось ни единой струйки дыма. Шон вспоминал, чго надо бы разжечь камин через два раза па третий.

Его машины не было, наверное, он уехал в церковь. Ничего, она подождет. Бренна прошла в калитку, подняла глаза, почти уверенная, что увидит спокойные зеленые глаза Красавицы Гвен, но ни одна занавеска не шевельнулась. Никого не было в доме — ни призраков, ни людей.

Бренна распахнула парадную дверь и чуть не упала, споткнувшись о рабочие ботинки Шона, лежавшие так, будто никто их с прошлого вечера не трогал. И не чистил. Бренна ногой отодвинула облепленные грязью ботинки и прошла в маленькую гостиную, чтобы разжечь камин.

На пианино были разбросаны нотные листы, на столике стояла чашка из-под чая. Из низкой зеленой банки торчал букетик цветов из сада.

В этом весь Шон: забывает почистить ботинки, а о цветах помнит. Интересно, а почему ей никогда не приходит в голову украсить дом цветами или свечами? Она чистит дымоход, раскладывает в камине брикеты торфа или дрова, но не обращает внимания на маленькие штрихи, создающие уют и превращающие строение в дом.

Ладно! Она же может повесить шторы, а думать о кружевах — это уже лишнее.

Когда огонь разгорелся, Бренна подошла к пианино. Вчера Шон злился на нее. Нашел ли он покой в своей музыке? Или его вдохновляют только мечты?

Его сердце в его песне. Бренна нахмурилась, перелистывая страницы, испещренные нотами и стихами. Если это правда, почему он расшвыривает так небрежно свои творения? Почему ничего с ними не делает?

И почему ее так сильно тянет к человеку, у которого нет ни капли честолюбия? Обладая таким ярким даром, почему Шон хоронит его? Бренна взяла в руки листок с его стихами.

…Ижемчугом становятся они,
Что снова я к ногам твоим бросаю.
Я ждать готов, когда любовь другая
Разрушит чары, нас соединив.

Он перекладывает на музыку легенды, подумала Бренна, и ждет… чего он ждет?

Услышав шум подъезжающего автомобиля, она поспешно положила листок и отодвинула ноты.

Шон увидел дымок над коттеджем. Это, конечно, Бренна. Вот в том, что с этим делать, он был не так уверен. Остается лишь надеяться на озарение, как в музыке.

Он вошел в прихожую и увидел в гостиной Бренну.

— Утром было холодно. Я разожгла камин.

Шон кивнул.

— Хочешь чаю?

— Нет. — Она вглядывалась в его л и ц о, но ничего не могла в нем прочесть. — Я подумала, что должна тебе сказать. Я поговорила утром с Мэри Кейт. С глазу на глаз.

— Значит, вы помирились?

— Да.

— Я рад за вас. Надеюсь, скоро она и со мной помирится.

— Для нее это будет непросто, но в остальном… когда я перечислила твои недостатки, она поняла, что совсем не влюблена в тебя.

Шон удивленно поднял брови.

— Умный ход, — признал он через мгновение.

— Шон! — Бренна удержала его за руку. — Мне жаль, что мы вчера так нелепо расстались.

«Мне жаль». Шон понимал, как нелегко ей произнести эти слова. Тем они ценнее.

— Тогда и мне тоже.

Она пахла воскресеньем — шампунем и мылом, — а ее глаза молили о прощении.

— И меня не раздражают твои недостатки, ну, большинство из них. Не очень раздражают.

— Значит, и мы помирились?

— Хотелось бы.

Шон прошел в комнату, сел в единственное кресло, не заваленное нотами.

— Мэри Бренна, посиди со мной немножко.

Она вздохнула с облегчением. Кажется, она знает, что он задумал. Вряд ли можно придумать лучший способ завершить примирение. Она подошла, села к нему на колени, склонила голову на его плечо.

— Снова друзья?

— Мы всегда были друзьями.

— Я почти не спала. Я боялась, что нам будет неловко друг с другом, хотя мы обещали остаться друзьями.

— И останемся. Только друзьями? Это все, чего ты сейчас хочешь?

Вместо ответа она коснулась губами его губ. Он вдохнул ее вздох, такой теплый, такой родной, притянул ее ближе, не прерывая поцелуй, затем провел дорожку губами к ее лбу. И крепко обнял. Бренна притихла, озадаченная, и ждала, ждала, когда же он начнет ласкать ее, но он просто держал ее. В камине дымился и шипел огонь, а в окна стучали капли дождя.

В конце концов она расслабилась и просто нырнула в уют его объятий, убаюканная теплом и тихой близостью.

Никогда у нее не было такого любовника, как он. Такого, кто понимал ее, такого, кто довольствовался невинными объятиями в дождливое утро. Не поэтому ли она влюбилась в него? А может, и в самом деле любила его всегда, только не понимала этого? Каким бы ни был ответ, еще во многом предстояло разобраться, еще многое предстояло обдумать, пока не лягут на место все части мозаики.

— Шон, послушай, не хочешь в следующий свободный вечер съездить со мной в Уотерфорд-сити? Я приглашаю тебя на ужин. Он улыбнулся, уткнувшись лицом в ее волосы. Долго же она собиралась за ним приударить, но начало отличное.

— А ты наденешь то платье, что надевала для дублинца?

— Если хочешь.

— Мне оно на тебе понравилось.

— Если я надену платье, то лучше взять твою машину. Я сегодня займусь ею. Мотор работает с перебоями, и масло пора менять. И, когда я открывала капот, увидела грязь. Я бы сказала, что ты не чистил контакты с тех пор, как я сама это делала.

— Я предпочитаю оставлять такие дела экспертам.

— Ты просто лентяй.

— Есть немного. Это один из недостатков, отпугнувших Мэри Кейт?

— Угу. Ты безответственный парень, Шон Галлахер.

— По-моему, слишком сильно сказано.

— Прости, если я тебя обидела. — Бренна подняла голову, и он не заметил в ее лице и намека на раскаяние. — Но ты должен признать: честолюбием ты похвастаться не можешь.

— В важных делах я честолюбив. — Он стал ласкать губами ее ухо.

— А разве музыка для тебя не важное дело?

— При чем тут моя музыка?

Бренна призвала себя к осторожности. Механизмы можно разбирать, но ни в коем случае не ломать.

— Ты сидишь здесь, сочиняешь, а потом просто разбрасываешь листы.

— Я точно знаю, что где лежит.

— Но что ты получаешь от своей музыки?

— Удовольствие.

Его лицо окаменело, и Бренна поняла, что пора остановиться. Ладно. Попытка не пытка. Пусть не сразу, но у нее все получится.

— Удовольствие — это прекрасно, но неужели ты не хочешь большего? Разве ты не хочешь, чтобы и другие наслаждались твоей музыкой?

— Тебе моя музыка даже не нравится.

— Когда это я такое говорила? — В ответ на его испытующий взгляд она пожала плечами. — Ну, если и сказала пару раз, то только чтобы поддразнить тебя. Мне очень нравится твоя музыка. А когда ты играешь в пабе или на вечеринках — и всем остальным тоже.

— Там друзья, родные.

— Вот именно. Я друг, верно?

— Друг.

— Тогда подари мне мелодию.

Шон насторожился.

— Что значит «подарить мелодию»?

— То и значит. Я хочу стать хозяйкой одной твоей песни. Предлагаю бартер. Песню за ремонт твоей машины. — Бренна соскочила с его колен, подбежала к пианино. — У тебя их тут вон сколько разбросано. А я прошу только одну.

Шон ей ни на секунду не поверил, но и подвоха не почувствовал.

— Странное у тебя желание, О'Тул, но ради бога. Одну подарю.

Шон подошел к пианино, но, как только стал перебирать ноты, Бренна сжала его руку.

— Нет, я сама выберу, ладно? — Бренна выхватила ту, слова которой читала, и вдруг поняла, что именно ее — только другой куплет — наигрывала, когда впервые увидела Красавицу Гвен. — Мне нравится эта.

— Она еще не закопчена. — Шон не понимал, почему его охватила паника, просто запаниковал, и все тут.

— Но я хочу эту. Ты же не станешь нарушать наш уговор?

— Нет, но…

— Отлично. — Бренна сложила нотные листы и сунула их в карман. Шон невольно поморщился от столь вольного обращения со своим творением. — Песня теперь моя. Спасибо. — Она приподнялась на цыпочки и легко поцеловала его. — Я высажу тебя у паба и отгоню машину к своему дому, там у меня все инструменты, а я пока не знаю, что может понадобиться. Будет как новенькая.

— У меня еще есть немного времени.

— А у меня нет. Я хочу успеть сегодня. Если я пригоню машину до закрытия паба, ты меня потом подбросишь?

Шон задумался о том, что Бренна будет делать с его подарком, скорее всего, забудет.

— Подброшу? Куда? — очнулся он.

Бренна улыбнулась.

— Сюда меня вполне устроит.

* * *
Прежде чем заняться ремонтом машины, Бренна запланировала еще одно дело. Доставив Шона в паб, она помчалась к фамильным владениям Галлахеров.

Джуд возилась в земле перед домом, на дорожке лежало несколько эскизов. Увидев Бренну, Джуд выпрямилась и сдвинула соломенную шляпу, защищавшую от мелкого дождя.

— Твой грузовик сломался?

— Нет, надо подремонтировать машину Шона. Его же и пытками не заставишь поднять капот. Твои рисунки мокнут.

— Вижу. Пора сделать перерыв. Мне хотелось поторопить весну.

— Ага, вот они какие, твои идеи. — Наклонившись, Бренна рукой прикрыла листы от дождя. — Молодец! Очень подробно.

— Так я лучше вижу, что получится в конце концов. Пойдем в дом, не то вымокнем. — Джуд начала подниматься, покачнулась, обхватила живот. — У меня смещается центр тяжести. Никак не привыкну.

— Еще пара месяцев, и ты не сможешь встать с колен без подъемного крана. Не наклоняйся, я подберу.

Бренна собрала рисунки, взяла садовую корзинку.

— На днях я видела, как Коллин Райан идет на рынок. Ей вот-вот рожать, и она переваливается с ноги на ногу, как утка, — сообщила Джуд, входя в дом. — Очень мило, но я намерена плавно скользить. Как Мадонна.

— Мечтать не вредно.

Бренна отнесла корзинку в кладовку за кухней, разложила на рабочем столе подмокшие листы.

Джуд поставила на огонь чайник, достала коробку с печеньем.

— Я сказала Эйдану, что пообедаю в пабе. — Улыбнувшись, Джуд впилась зубами в сахарное печенье. — Но я теперь все время хочу есть, так что аппетит не перебью.

— Беременность тебе к лицу, Джуд. Я помню, как увидела тебя в первый раз. Ты стояла под дождем у коттеджа Моб такая потерянная. Теперь ты нашлась.

— Как ты верно сказала. Да, я нашлась. Случилось все, о чем я даже боялась мечтать.

— Ты сама всего добилась.

— Не совсем. — Джуд смаковала печенье, глядя на Бренну, мерившую шагами кухню. — Что-то просто случается, будто само собой. Только нужно очень сильно захотеть, отбросить страхи и не мешать судьбе.

— Когда ты поняла, что любишь Эйдана, ты ему сразу сказала?

— Нет, я боялась. Я тогда не верила себе.

Бренна прищурилась.

— Или ему?

— И ему, — призналась Джуд. — До приезда сюда я никогда не пыталась добиться того, чего хочу. Я была робкой и пассивной. И, чтобы изменить свою жизнь, пришлось учиться брать отнстственность на себя, быть смелой, доверять себе и другим.

— И что-то предпринимать.

— Да. Ты любишь Шона?

Бренна нахмурилась, перестала расхаживать по кухне, села за стол.

— Кажется. И не стыжусь признать, что я в шоке.

— Любовь тебе к лицу, Бренна.

Бренна хмыкнула, услышав брошенные в лицо ее же слова.

— Но пока мне не по себе. Надеюсь, привыкну. Ой, чайник закипел. Я налью.

— Нет, сиди. Ты ему сказала?

— Черта с два. — Бренна испуганно взглянула на Джуд, заваривавшую чай. — Я знаю, у супружеских пар почти не бывает секретов, но…

— Ты не хочешь, чтобы я рассказала Эйдану.

— Да.

— Значит, не расскажу.

Бренна выдохнула с облегчением.

— Спасибо. Я должна что-то предпринять, но сначала надо разобраться, с чего начать. Хотя я хорошо знаю Шона, он не так предсказуем, как я думала до того, как мы… как наши отношения изменились.

— Отношения между любовниками, даже если они были друзьями с детства, — это нечто совершенно иное. Они развиваются по другому сценарию.

— Я это уже поняла. Но я знаю, что без хорошего пинка Шон и с места не сдвинется… в некоторых областях. Я хочу сделать первый шаг к тому, что больше всего беспокоит меня, и, я думаю, это очень важно и для него.

Бренна вытащила из кармана нотные листы.

— Одна из его песен?

— Выклянчила. У него талант, правда, Джуд?

— Думаю, да.

— Почему он им пренебрегает?! Скажи, ты ведь разбираешься в том, как работают мозги.

— Ты спрашиваешь заурядного преподавателя психологии, к тому же бывшего. — Джуд поставила чайник на стол, достала чашки. — И этот бывший преподаватель психологии сказал бы, что Шон боится.

— Чего?

— Потерпеть неудачу в том, что для него важнее всего на свете. А что, если он недостаточно талантлив? Видишь ли, Бренна, нас, таких, кто остерегается подходить к краю пропасти, много. — Джуд начала разливать чай по чашкам. — Ты другая. Ты просто закатываешь рукава и строишь мост.

— Тогда я построю мост через его пропасть. Он подарил мне эту песню, значит, я могу делать с ней все, что хочу. Я хочу послать ее кому-то, кто разбирается в музыке, кто поймет, стоящая ли она.

— Втайне от Шона?

— Совесть меня не замучает, — пробормотала Бренна. — Если не получится, он никогда об этом не узнает, верно? А если получится, разве он сможет разозлиться? Но у меня нет никаких зацепок, может, ты мне в этом поможешь?

— Уговаривать тебя отказаться от этой идеи — только воздух зря сотрясать?

— Ага.

Джуд кивнула.

— Ладно, сэкономлю силы и время. Я ничего не знаю о музыкальном бизнесе, но я могу спросить моего агента, хотя не думаю, что она… — Джуд поймала за хвост мелькнувшую мысль, обдумала. — А если Маги? Он строит музыкальные театры. Он должен знать нужных людей. Может, у него есть какие-то связи.

— Отличная идея!

— Я дам тебе его адрес. Напиши ему.

Бренна погладила нотные листы.

— Это слишком долго. А телефон его у тебя есть?

18

Мощные ливневые потоки стерли воспоминания о недавней легкой мороси. Ураганный ветер, как игрушки, дергал стоявшие на якорях суда. Почти всю неделю рыбаки не выходили в море, не забрасывали сети. От береговой линии до самого горизонта взгляду не за что было зацепиться: одни свинцовые бурные волны с редкими белыми гребнями, такими острыми, что, казалось, им ничего не стоит рассечь похожие на скорлупки корпуса суденышек.

Все, кто жил скупыми дарами моря, с мрачным терпением, отточенным многими поколениями, ждали, когда стихия сменит гнев на милость.

Буря бушевала и на суше, с леденящими душу завываниями билась в окна и двери, проскальзывала в каждую щелочку и трещинку, заталкивала печной дым обратно в дымоходы, костлявыми пальцами срывала дранку с крыш и кружила над деревней, как стая обезумевших птиц. Один кусок кровли спланировал прямо на голову юного Дейви О'Лири, который — с квартой молока и дюжиной яиц — ехал на велосипеде домой. На макушку пришлось накладывать семь швов. Яйца погибли безвозвратно. Судьба молока тоже была плачевной.

Озлобленная зима, уходя, пережевала цветы, благополучно перезимовавшие и полураскрывшие свои нежные бутоны, превратила дворы в грязевые болота.

Туристы отшатнулись от раздираемого бурей Ардмора. Гостиница и пансион опустели. На третий день не выдержали телефонные провода и линии электропередачи.

Дома будто съежились и сбились в кучки, надеясь вместе пережить непогоду. Под многими крышами нарастало нервное напряжение. Маленькие дети изнывали от скуки и капризничали, сводя матерей с ума, и, чем дольше бушевала буря, тем больше лилось слез и отвешивалось шлепков.

Бренна и Мик — в непромокаемых плащах и высоких резиновых сапогах — топтались по колено в грязи во дворе Даффи в тщетных поисках разрыва канализационной трубы.

— Неприятная работенка, — заметил Мик, опершись о лопату.

— Если шторм не утихнет, все дома в низинах потонут в дерьме.

— Будь здесь ассенизаторы из Уотерфорда, мы хоть откачали бы отстойник. Но разве эти лентяи почешутся?

— Когда и если они объявятся, я первым делом окуну их в дерьмо с головой.

— Моя умница!

— Господи, какая вонища… Смотри, пап, кажется, я нашла. — Отец с дочерью присели на корточки и принялись изучать проржавевшую трубу. — Как ты и думал, пап, труба старая и не выдержала дополнительного давления. Вот двор миссис Даффи и превратился в навозную кучу.

— Зато теперь Кейти не понадобятся удобрения. — Спасаясь от невыносимой вони, Мик дышал ртом сквозь сжатые зубы. — Хорошо, что ты предложила на всякий случай прихватить новую трубу. Заменим, и дело с концом.

Они распрямились и вброд потащились к грузовику. Ни непогоде, ни вонючей жиже не удалось нарушить привычную слаженность их совместной работы.

Бренна изредка косилась на отца. Он ни слова не сказал о Шоне. И, хотя она понимала, как переживает Мик сложившуюся ситуацию, не хотела оставлять недомолвки. Невысказаиность вбивала клин между ней и отцом, и необходимо было вышибить этот клин.

— Пап!

— Ха, кажется, поддается. Может, стерва и потрескалась, но соединения крепкие.

— Пап, ты знаешь, я все еще встречаюсь с Шоном.

Мик дернулся, ободрав костяшки пальцев о трубу, гаечный ключ выскользнул из его руки, как обмылок. Не поднимая на дочь глаз, Мик снова ухватился за ключ, обтер его о грязные штаны.

— Да, я так и думал.

— Ты меня стыдишься?

Мик ответил не сразу.

— Бренна, ты никогда не делала ничего такого, чтобы я тебя стыдился. Но дело в том, что с ним ты попала в более зыбкую трясину, чем та, в которой мы ковыряемся. Ты мой партнер, я уважаю тебя и восхищаюсь твоими профессиональными навыками. Однако, с другой стороны, ты моя дочь. Нелегко мужчине обсуждать такие вещи с дочерью.

— Ты о сексе?

— Черт побери, Бренна. — Даже под слоем грязи стало видно, как покраснели его щеки.

— Но ведь секс есть. Куда от него деться? — Бренна вывинтила и отбросила старую трубу.

— Я сейчас сижу в дерьме, только мне совсем не хочется его обсуждать. Мы с матерью растили тебя как умели, а теперь ты взрослая женщина и сама за себя отвечаешь. Ты не можешь просить у меня благословения в таком деле, но и я тебя не сужу. — Он хороший человек, пап.

— А когда я говорил, что плохой? — Раздраженный, смущенный, жаждущий поскорее закрыть щекотливую тему, Мик улизнул по вонючей жиже к лежавшей поодаль новой трубе.

— Я… я о том, что сказала на той неделе Мэри Кейт. Она злилась, как ведьма, но мы уже помирились. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я дешевка.

Эта девочка, как терьер, ухвативший кость. И всегда такой была, подумал Мик. Не отстанет, пока не поставит точку.

— Мэри Кейт не имела права обзывать сестру, и я рад, что вы помирились. Что касается остального… Скажи, он тебе нравится?

— Да, конечно. Да.

— И ты его уважешь? — Не дождавшись ответа дочери, Мик посмотрел ей в глаза. — Ну ладно.

— Я уважаю его. У него хорошие мозги, когда он удосуживается их включить, и доброе сердце. Он не нытик. Это не значит, что я не вижу его недостатки. Я знаю, что он медлителен и беспечно растрачивает свой талант.

— О, тут мне есть что сказать, хотя ты все равно сделаешь по-своему. — Мик распрямился, расправил затекшие плечи. Невозможно отремонтировать мужчину, как старую трубу или дыру в крыше. Ты берешь его таким, как есть, Мэри Бренна, или не берешь вовсе.

Бренна нахмурилась.

— Не обязательно ремонтировать, можно просто повернуть в правильном направлении.

— Правильном для кого? — Мик похлопал дочь по плечу. — Дорогая, нельзя менять что-то одно, потому что нарушится равновесие и вся конструкция рухнет. Тебе ли не знать?

Даже если Бренна, появившись у задней двери кухни в разгар обеденной смены, хотела бы произвести неизгладимое впечатление, вряд ли у нее получилось бы лучше. Она была облеплена грязью от сапог до кепки и такая вонючая, что у Шона заслезились глаза. Даже на расстоянии.

— Матерь Божья, чем ты занималась?

— Канализацией, — бодро объявила она. — Самое жуткое мы вычистили и слили.

— Мне почему-то кажется, вы не все слили.

— Ну, по крайней мерс, мы сделали все, что от нас зависело, чтобы по двору миссис Даффи можно было пройти, остальное ерунда. Но мы умираем с голоду.

Шон предупреждающе поднял руку.

— Послушай, О'Тул, если ты решила, что можешь войти сюда в таком виде, остановись и подумай.

— Я не вхожу. Я пообещала отцу принести сэндвичи, и мы бы не отказались от пары бутылок пива.

— Я сказал, выйди и закрой дверь.

— Вот еще. — Желая поддразнить его, Бренна прислонилась к косяку. — Здесь я никому не помешаю. Давай что не жалко, мы неразборчивые.

— Я вижу. — Шон отставил тарелки, на которые раскладывал заказы, достал хлеб и мясо, и Бренна с удовольствием заметила, что парень шевелится гораздо быстрее, чем обычно.

— Там еще часа на два работы, а потом у меня кое-какие дела.

— Я надеюсь, одно из них — полная санобработка.

— Не сомневайся. Похоже, буря не нанесла ущерб вашему бизнесу.

— Полдеревни ошивается здесь с утра до вечера. Люди тянутся друг к другу и рады сменить обстановку. — Шон не поскупился на мясо и сыр. — Музыка играет почти все время, и телевизор заработал, когда мы запустили генератор. Слава богу, транслируют разные матчи, так что никто не скучает.

— А у нас и часа не было свободного с тех пор, как начался шторм.

— Жду не дождусь, когда он закончится. Почти неделю не видел ни солнца, ни звезд. Тим Райли говорит, что скоро буря утихнет.

Бренна болтала о погоде, работе и разных пустяках ровно так, как могла бы болтать с любым своим знакомым, но ей безумно нравилось трепаться с Шоном. Так было всегда, и она удивилась, почему так мало ценила в прошлом то, что сейчас кажется сокровищем.

— Ну, прав Тим или ошибается, я подумывала добрести до Эльфийского холма. Попозже. Скажем, после полуночи.

— Дверь для тебя всегда открыта, но я был бы премного благодарен, если бы ты сначала отчистила сапоги. — Шон сложил сэндвичи в пакет, добавил пару пакетиков чипсов и две бутылки «Харпа» и отрицательно покачал головой, когда Бренна полезла в карман за деньгами. — Нет! За счет заведения. Я не возьму ни одной монеты, побывавшей в этих карманах.

— Спасибо. — Бренна взяла пакет, подбоченилась. — Неужели ты не хочешь меня поцеловать?

— Не хочу. Но я все возмещу тебе позже.

— Не забудь. — С ухмылкой, которая в других обстоятельствах могла бы сойти за кокетливую, Бренна удалилась, не потрудившись закрыть за собой дверь. Шону пришлось это сделать самому.

* * *
Бренна сдержала слово и распахнула дверь коттеджа ровно в полночь, и сразу поняла, что Шон еще не вернулся с работы. Ничего страшного. Она любила побыть здесь в одиночестве, любила тишину и уют этого дома.

Она стянула сапоги у самой двери, как часто делал Шон, и в носках прошлась по кухне и гостиной, зажигая свечи и масляные лампы, так как электричество еще не восстановили. И все это время она втайне надеялась, что покажется Красавица Гвен.

Разве это не самое идеальное время для призрака? Ночная буря с дождем и ветром, маленький коттедж, освещенный свечами и мерцающим в каминах живым огнем.

— Я знаю, что вы рядом, и здесь никого нет, кроме меня, — тихо сказала Бренна и прислушалась, но воздух остался неподвижным, и ни звука, кроме потрескивания огня и завывания ветра. — Я хочу, чтобы вы знали, я все время думаю о ваших словах, о тех, что вы сказали в первый раз. Его сердце в его песне. И я слушала. Надеюсь, что я поступила правильно.

И снова тишина, и никакого ответа.

— Хорошая же вы помощница.

Бренна раздраженно затопала наверх. «Ну, и ладно, — решила она. — Обойдусь как-нибудь без потусторонних явлений и указаний. Сама справлюсь. У меня есть мужчина, которого я хочу удержать. А если цель определена, остается лишь позаботиться о мелочах».

Разведя огонь в камине спальни, Бренна подложила побольше торфяных брикетов, чтобы огонь не угас до утра, зажгла пару свечей и плюхнулась на кровать, подоткнув под спину подушки. И настроилась ждать.

И не заметила, как заснула. Сказалась усталость после тяжелого рабочего дня.

Ни дождя, ни ветра. Ночное небо усыпано яркими звездами, рубиновыми, сапфировыми, желтовато-оранжевыми. Полная луна плывет высоко в небе, заливая серебряным светом спокойное, как озеро, море.

Ритмично хлопают крылья белого коня. Всадник, весь в серебре, сидит в седле гордо и уверенно. Грива темных волос развевается за его спиной, как мантия.

— Не богатство, не титул, даже не бессмертие хотела она от меня.

Бренна не удивилась, что летит над Ирландией на крылатом коне вместе с принцем эльфов.

— А что же?

— Обещания, клятвы, слова, исходящие из сердца. Почему некоторым так трудно произнести «я люблю тебя»?

— Наверное, потому, что, произнеся эти слова, становишься беззащитным.

Он повернул голову, взглянул на нее печальными глазами.

— Да, я согласен, для этого требуется храбрость. Не так ли, Мэри Бренна О'Тул?

— Безрассудная храбрость.

— Почему любовь превращает нас в глупцов?

Конь помчался к земле с такой скоростью, что сердце Бренны бешено заколотилось. От восторга, не страха.

Она увидела свет, мерцающий за оконным стеклом, коттедж, тенью маячивший на волшебном холме.

Из-под копыт, ударившихся о землю, посыпались искры.

— Какое простое место для столь драматичных событий, — прошептал Кэррик. — А эта хрупкая садовая калитка… Но для меня она — крепостная стена. Я не могу войти в нее, как когда-то.

— Она гуляет по скалам, ваша любовь.

— Да, мне говорили, но и там мы не можем видеть друг друга, даже если стоим совсем рядом. — Не печаль теперь светилась в его глазах, а глубокое горе и боль страстного, но неосуществимого желания. — Иногда я чувствую ее там, улавливаю аромат ее волос или кожи. Однако ни разу за три сотни лет я не смог ни увидеть, ни коснуться ее, ни открыть ей свои чувства.

— Суровое заклятие наложили вы на нее и себя, — заметила Бренна.

— Да, да. И жестоко расплачиваюсь за ту вспышку гнева. Тебе это знакомо.

— Еще бы! К счастью, я не обладаю магическим даром.

— Смертные. — Лицо Кэррика смягчилось, даже повеселело. — Вы и не представляете своего могущества, а те крохи, какими пользуетесь, беспечно растрачиваете.

— Кто бы говорил!

— Камень в мой огород, — кивком согласился Кэррик. — Но в том, что зародилось между мной и Гвен, не было эльфийской магии. Никогда я чарами не приманивал ее, как утверждают некоторые легенды. Она приходила ко мне по своей воле, пока отец не запретил ей, пока из страха передо мной не пообещал ее другому.

— Я верю вам. — Бренна положила ладонь на его руку, поскольку и вправду хотела утешить. — Но я пройду этот путь по-своему.

— Слушай.

Больше Кэррик ничего не сказал. Волшебная музыка вдруг возникла в воздухе и обволокла Бренну, словно окутала шелковой сетью.

— Шон! Эту песню он подарил мне. О! — Бренна закрыла глаза. — Она разрывает сердце. Она прекраснее всего, что я слышала в вашем дворце.

Бренна протянула руку к калитке, но, сколько ни тянула, ни толкала, калитка не поддавалась.

— Я не могу ее открыть. — В панике она обернулась, но не увидела ни всадника, ни коня. Они исчезли, словно их и не было. — Она снова повернулась к калитке, вцепилась в нее обеими руками. — Шон!

— Тихо, тихо. — Она оказалась в его объятиях, услышала смех в его голосе. Ты спала, тебе снился сон. Необыкновенный сон.

— Спала. — Ее разум был окутан туманом, пронизан звездным светом и музыкой. — Я пс могла открыть калитку. Я не могла войти.

— Ты вошла. Ты здесь.

— Слава богу. Я еще плохо соображаю. Похоже, так устала, что просто провалилась в сон. Подожди минутку. Я постараюсь прийти в себя.

— У меня есть пара новостей, которые быстро приведут тебя в чувство.

— И какие же?

— Эйдан обалдел от твоих эскизов.

Как Шон и думал, ее глаза мгновенно прояснились.

— Правда? Ему понравилось?

— Правда, так понравилось, что он уже поговорил о них с Маги.

— И что он сказал?

— Который из них?

— Неважно. Любой. — Бренна схватила его за руки. — Не играй со мной, Шон, или я тебя поколочу.

— Верю и боюсь до смерти, поэтому скажу. Я не могу в точности передать слова Маги, поскольку с ним разговаривал Эйдан, но, по-моему, парень так заинтересовался, что хочет взглянуть, и побыстрее. — Шон высвободил одну руку, намотал на палец рыжий локон — недавняя, но любимая привычка. — Поэтому твои эскизы отправляются в славный город Нью-Йорк, а нам остается ждать ответа.

— Это хороший проект, честное слово!

— Мне тоже так показалось.

— Правда-правда, хороший. — Бренна все-таки встревожилась, закусила губу. — Даже болван увидел бы, что театр прекрасно вписывается в ландшафт, и не просто вписывается, а украшает его. Ни один из модных архитекторов Маги не придумал бы лучше.

— Бренна, тебе еще нужно поработать над самоуверенностью и своей непревзойденной скромностью.

Бренна фыркнула.

— Но Маги ничего не поймет, если не увидит своими глазами расположение паба и земельный участок.

— У него есть фотографии, — напомнил Шон. — Финкл, пока был здесь, нащелкал с дюжину.

— Это совсем не одно и то же. Я должна сама поговорить с Маги, точно должна.

— Может, ты и права, но не лучше ли немного подождать? Дать ему время подумать, прежде чем давить на него?

— Кое-кому необходим хороший пинок. — Бренна ухмыльнулась. — Как тебе, например. Когда Эйдан пошлет эскизы? Я хотела бы еще разок на них взглянуть.

— Они уже в пути. Он отправил их вчерашней почтой, экспресс-почтой, как попросил Маги.

— Ну, тогда ладно. Хорошо. — Теперь ни провал, ни успех от нее не зависят. Как и с песней Шона. Бренна чуть не выпалила, что уже разговаривала с Маги, и у того — с двумя их проектами — теперь забот полон рот.

Нет, лучше подождать и выложить Шону результат вместо тревог насчет исхода дела.

— Бренна, о чем задумалась?

— О следующих шагах и их последствиях. Мне кажется, что, когда меняется что-то одно, меняется и все остальное.

— Я тоже думал об этом. — О нас, мысленно добавил он, отводя волосы от ее лица.

Бренна затаила дыхание. Еще одно изменение, поняла она. Одно легкое прикосновение Шона, и все ее чувства обостряются.

— И встревожился?

— Нет. Но если встревожилась ты, может, тебе лучше снова заснуть. — Шон уложил ее, почти коснулся губами ее губ. — Если обнимешь меня, мы увидим один и тот же сон.

— Я хочу быть с тобой. Ты единственный. — Еще несколько слов, и она стала бы абсолютно беззащитной.

Сонная, расслабленная, она смотрела на него в колеблющемся свете свечей и мерцающего в камине огня и чувствовала незнакомую прежде нежность и страстное желание дарить ему все, что он просит. С нежностью.

Они раздели друг друга. Неспешно, осторожно. Пальцы заскользили по коже, тоже неспешно, и каждая ласка была томительно сладостной. Вздох отвечал на шепот, смешивалось дыхание.

Желание без ослепляющей темной страсти, словно расплавленное золото. Даже содрогнувшись в оргазме, Бренна удержала это сияние.Когда Шон проник в нее, они смотрели в глаза друг другу и словно возвращались домой, в родной дом.

Его губы, прильнувшие к ее губам, скрепили их неразрывную связь. Бренна подняла руки, обхватила ладонями его лицо, наслаждаясь его красотой, пока слезы не затмили ей глаза.

— Не отпускай меня, — прошептала она. — Идем со мной.

Она перестала дышать, приближаясь к вершине, и вздохнула только, когда он обмяк и взял ее за руку. Когда туман рассеялся, Шон тихо попросил:

— Останься.

Она должна была уйти. Даже когда Шон притянул ее к себе и обнял, она мысленно перебирала все причины, по которым должна уйти сейчас и тихо прокрасться в собственную постель.

— Хорошо, — прошептала она и, положив голову на его плечо, уснула.


К утру она снова оказалась у самого края кровати. Еще одна маленькая проблема, требующая решения, думала Бренна, одеваясь в полумраке. Будь она проклята, если каждую ночь своей жизни проведет в борьбе за безопасное место в его постели.

Мама часто говорила, что если хочешь что-то сделать, не медли. Отлично. Можно, например, толкать его в бока по нескольку раз за ночь, пока он не научится делиться.

Однако ее взгляд потеплел, и она очень нежно поцеловала спящего Шона перед уходом.

— Мы купим кровать пошире, — прошептала она и помчалась домой, надеясь успеть до того, как мамочка спустится на кухню готовить завтрак.

Шон проснулся через час, одинокий и немного разочарованный. Неужели она не могла хотя бы попрощаться? Это необходимо изменить. Если честно, многое необходимо изменить, и он изменит даже быстрее, чем она, вероятно, ожидает. Он хочет провести с ней всю жизнь, а не встречаться урывками, пусть и в собственной постели.

Шон поднялся, взглянул на часы. Хватит времени взглянуть на тот земельный участок, весть о котором птичка на хвосте принесла.

Нора Робертс