Холодное оружие

     Я филолог по образованию.  Давным-давно, в середине прошлого века, окончила факультет русского языка и литературы в МГПИ имени Ленина. Преподавание русского языка в школе, не знаю как сейчас, велось тогда по старинке: учили лишь правилам  грамматики - правописанию. Отметкой оценивалась грамотность в диктанте, изложении и в сочинении. Внимание к устной речи и ее развитию практически отсутствовало или сводилось к требованию запоминать урок близко к тексту учебника.   В общем, русские и русскоязычные изучали родной – русский язык.      
      Впервые я встретилась с проблемой изучения  русского языка как иностранного, когда в 50-е в нашу страну хлынул поток иностранных студентов, желающих получить  высшее образование в Советском Союзе.  Для этого открыли подготовительные факультеты, где за два семестра иностранные студенты  должны были освоить русский язык:  говорить, читать и писать по-русски. Ни методик, ни учебников не было, и первые опыты привычного, «школьного» преподавания приводили иногда к абсурдному результату: студент, например, мог идеально просклонять по  падежам существительное и  безошибочно проспрягать  глаголы «мочь», «хотеть», но не мог ответить или задать простейший вопрос. Мычал, как глухонемой, активно помогая себе жестами, мимикой и словами, произнесенными в начальной форме: «Я, я, - тыкал себя пальцем в грудь, - Индия, Индия! Я, - открывал рот и, якобы закидывая еду, продолжал: хлеб, чай, сыр, покупать… магазин», - поднимал  плечи и разводил руки бедный индиец-аспирант. Среда помогала, конечно, но среда – помощник, а не учитель. Сейчас другое время: есть интернет - только смотри и учись! Но у нас было свое время: Гагарин еще учился летать, а  мы учились новому делу  – как изучать русский язык как иностранный.      
      Семь лет я преподавала русский язык первым  иностранным студентам  из разных стран, с разным уровнем образования, разными сроками обучения. Убедилась, что наш «великий и могучий» очень непрост для освоения, в сравнении с популярным в мире английским, например, -  дремучий лес! Нужно понять и одолеть трудные грамматические категории:  склонение по падежам разных частей речи; у глаголов - спряжение, вид, время и управление (форма зависимого слова с предлогами и без); нефиксированное ударение в словах и особая интонация речи. А что касается лексики – вообще полная путаница. Многие приехали со своими маленькими спецсловарями, где не учитывалась многозначность русских слов. А учить наизусть без какого-либо осмысления проблемы часто невозможно.
    Рассказывала как можно проще,  как сказку, с рисунками на доске. Большинство русских слов  многозначны: имеют прямое, главное, значение и ряд других, переносных. Можно представить слово как драгоценный многогранник. В центре – главное, прямое, значение, а   его грани  – разные варианты употребления, или особые, дополнительно к главному, значения.  Взятое отдельно, вне контекста, вне речи, слово-многогранник показывает только свое прямое, главное, значение. Именно это  значение дает  словарь. Например, глагол ПОТЕРЯТЬ значит: лишиться чего-либо по забывчивости (потерять ключи, ручку, нужную вещь). Другие значения слова притаились в ожидании. Только в сочетании с определенными словами  выявляются его новые, дополнительно к главному, значения (перенос признаков одного предмета на другой). И мы употребляем этот глагол, когда лишаемся чего- или кого-либо по разной причине: ПОТЕРЯТЬ руку, отца, голос,  память, уважение, совесть, голову.
     Однако  такая тонкость понимания и владения русским языком -  это высший пилотаж. Иностранцу вряд ли удастся понять, почему «дождь идет», «шляпа не идет», «грибы пошли», «книга вышла», «любовь прошла», а «молоко убежало».
     Да… «велик и могуч»  наш любимый русский язык!
     Это была напряженная,  интересная, увлекательная работа – настоящее творчество. Приехавшие вовремя студенты занимались четыре часа в день, а опоздавшие на значительное время  - сначала по шесть часов с  перерывом на ланч. Каждый день к занятиям готовили  весь материал, учили всему одновременно: читать, писать, произносить и говорить. Разучивали разные ситуативные диалоги, читали хором, пели, разыгрывали сценки – только что не танцевали! И попутно, чтобы не напугать, вводился фрагмент грамматики, всегда с рисунками и схемами. Всё отрабатывалось на уроках. Дома - только читать вслух и учить наизусть. И буквально через неделю в коридоре во время перерыва уже слышалась русская речь в  знакомых вопросах и ответах. А через месяц один вьетнамец, выполняя домашнее задание,  в  «письме к другу» описал и меня: «Я изучаю русский язык. Я делаю успех. У меня очень добрая, очень красивая и очень-очень большая преподаватель!». Вот так – и мне досталось от восторга жизнью в нашей столице!      
      За эти первые годы работы был приобретен бесценный опыт новых методов обучения русскому языку и как результат - новые учебники с текстами и заданиями к ним по развитию речи и специальные лексико-грамматические  словари. В процессе работы увлеклась самОй проблемой значения слова. Увлеклась настолько серьёзно, что вскоре  поступила в очную аспирантуру. Последний экзамен был самым трудным - свободное собеседование  на тему моих лингвистических "интересов" и знания научной литературы. Тут я "залилась соловьём" и ...попала под крыло к знаменитому лингвисту-русисту Шмелеву Дмитрию Николаевичу, доктору наук, профессору, академику. Его статьи поразили и привлекли меня. Семантика слова! Новое, мало изведанное. Да еще и русские существительные со значением чувств – тема диссертации. Окунулась в них и …утонула. Но утонула не  только в них. Трижды за учебный год прослушала спецкурс Шмелева по семантике слова. Читал всегда интересно, по-другому, включая новый материал. При этом не сидел, не стоял, а медленно ходил от окна к двери, и говорил, будто размышляя вслух. Взгляд отстраненный, задумчивый. Я же пряталась в последних рядах, чтобы затеряться среди других. Слушала и записывала, опустив голову, чтобы не встретиться глазами: все поймет! Я очарована, околдована его умом, талантом. Для меня он небожитель! К нему подойти-то страшно, не то, что просто поговорить. Как показать ему, что хочу стать достойной его ученицей и буду счастлива  броситься в океан русского языка под его опекой.  А пока и говорить-то не о чем. Читала Толстого, Достоевского, Тургенева и Чехова. Собирала материал, выписывая на карточки цитаты с употреблением существительных со значением чувства. Работала как одержимая. Перелопатила горы материала и поняла: жизнь коротка - наука бесконечна. И ни разу не пришла  к своему руководителю, хотя бы определить план и главную цель кандидатской диссертации. Была уверена: следует не подтвердить  уже открытые идеи на своем материале, а непременно открыть что-то новое. И эта сверхзадача давила, как бетонная плита, а пойти на консультацию – боялась, стеснялась: с чем идти? В голове – каша и одни вопросы.  А мой «небожитель» и не приглашал, конечно.
     Продолжала напряженно работать: то в библиотеке, то дома -  под лозунгом Германа над столом «Трудно в ученье – легко в материальном обеспеченье». Готовила статью для сборника «Ученые записки». Это отчет за год по работе над диссертацией. В положенный срок отдала статью Шмелеву для прочтения и на подпись, означающую «одобрено руководителем к печати». В волнении ждала несколько дней и поехала за статьей в Институт русского языка, где он работал в своем кабинете, когда не было лекций. Думала: наверное, удастся поговорить … первый раз, что скажет?…
     Вхожу в кабинет. Здороваемся с поклоном. В глаза не смотрит. Сесть не предлагает. Встает из-за стола. Рукопись - в руках.  И, передавая её мне, тихо и спокойно говорит: «Бойко вы написали … эту статью». Первое слово как удар плетью! «Спасибо…» - еле выговариваю я и выхожу за дверь…
     Не помню, как доехала домой. Слово преследовало меня в каждом ритмичном движении. В грохоте поезда метро, в стуке собственных шагов, в глухом биении сердца  я слышала: «Бой-ко! Бой-ко! Бой-ко!». И в этом было что-то такое разгульно-удалое, лихое, и даже с оттенком ловкости и хитрости, что, на мой взгляд, никак не уживалось рядом с моей статьей – с тем, что и как я  все это написала! И сколько пережила разных чувств! Страх, отчаяние перед глыбой материала, восторг озарения от понимания глубины какой-либо мысли или закономерности. Радость найденного слова, способного выразить, написать об этом четко и ясно. Ведь, каждое слово со значением чувства обозначает сложнейшее психофизическое состояние. И особенности значения слова строго определяют его сочетаемость с другими словами и форму употребления. Короче - диалектическое единство формы и содержания. В этом «шмелевский»  подход к анализу материала. И если все это в моей статье «бойко» (а наверняка, он прав!), то я – легковесная неуч! Бездарь! И возомнила о себе бог весть  что!
      Вернулась домой и сразу – в ванную. Заперлась, открыла кран с водой, чтоб не было слышно, и … стала рыдать. Бедная мама мгновенно поняла: что-то случилось. Она стучала в дверь, просила открыть ее и все время говорила: не  надо плакать, ты же к Шмелеву ездила! Ну, что такое он мог сказать тебе, чтобы так расстраиваться. Пока мы живы  все можно исправить… Пожалела маму – открыла дверь. Объяснила, как Шмелев оценил мою статью – «бойко».  «Так это же хорошо!» - «Мама, как ты не понимаешь! Бойко – можно только на рынке торговать!».
     Самое удивительное произошло на последнем заседании кафедры перед летними каникулами. Подводились итоги за учебный год. Упомянули и «Учёные записки», назвали лучшую статью сборника - статью аспирантки … Шершовой Инны Сергеевны. От удивления чуть не свалилась со стула. А поговорить снова не удалось.  Он, сколько помнится, и не был на заседании этой кафедры. Конечно, мне надо было встретиться  с ним, поблагодарить. Ведь, я опиралась на его идеи лишь на примерах существительных со значением чувства. Позже два-три моих примера – цитаты из Толстого и Достоевского – с радостью встретила в его статье и очень этим гордилась. Однако, может быть у него был свой, особенный, метод работы с аспирантами, а я, к сожалению, так и не успела с ним познакомиться…         
      Жизнь разлучила нас. Встретились случайно только через 2 года. За это время я пережила многое: весь первый год в аспирантуре терпела сильные боли, в итоге - операция на позвоночнике. Долго лежала  сначала в больнице, а потом и дома в тяжеленном корсете из гипса с железными пластинами. Училась снова ходить и … жить. Вышла на новую работу – старшим контрольным редактором при издании книг для изучающих русский язык за рубежом. Иду с работы по улице, и вдруг навстречу - Дмитрий Николаевич! Остановились, поздоровались, смотрим друг на друга, в глазах приветливость и удивление: «Куда же вы пропали?» Кратко объяснила причину отсутствия. - «Сейчас получше? Ну, слава Богу… Приходите...».  Но я - не пришла. Чувствовала - не осилю. Какое счастье, что сестра Саня, хорошо зная силу воздействия на меня слова, скрыла первый вердикт врачей: ходить не будет. У меня есть такая «странность»: со словом совершенно особые отношения. Слово для меня не виртуально, а материально. Произнесенное или напечатанное, оно как бы фиксирует, материализует, «припечатывает» нечто, что становится непреложным фактом - и с этим уже нельзя не считаться.
     Вот так. Чуть не «погибла» от науки и одного слова, холодного оружия. А всего лишь надо было бы проанализировать значение этого слова в разных толковых словарях русского языка. Там наречие «бойко» употребляется как оценочная характеристика 1. поведения, действий, поступков как смелых и решительных (и имеет синонимы смело, решительно, ловко, расторопно); 2. свойство  ума быстро схватывать и познавать что-либо.
     Какое необыкновенное, объемное, удивительное слово, которым тонкий лингвист обозначил мои первые попытки погрузиться в глубины русского языка. А я не оценила этого, приписывая наречию «бойко» лишь одно, зацепившееся в памяти  значение - «ловко» - с оттенком хитрости, манипуляции (ловко торговать, ловко выманить деньги, ловко обыграть в наперсток). Вот что может сотворить одно слово!
     Слово, конечно, таит в себе магию воздействия. Именно поэтому слово – это ответственность. Еще 150 лет назад гениальный Тютчев сказал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»...