Камни его родины

13
Знакомое чувство отрешенности – словно на необитаемом острове – овладело Раффом, когда в понедельник утром он шел по Медисон-сквер в Нью-Йорке, впервые направляясь на работу к «Пирсу и Пендеру».

Он думал о том, что путешествие как-то еще больше сузило, стянуло привычный круг одиночества. Да, за это время он видел немало замечательного и немало прискорбного; он разговаривал со многими людьми и, как всегда, щедро отдавал им себя. Он всегда отдавал себя, и это возмещалось; но на это уходило столько сил, что он с каждым днем все больше тосковал на своем необитаемом острове.

Он вспомнил, как Эбби Остин отвозил его вчера на станцию. Что это Эбби сказал? Ах, да! Он сказал: «Рафф, ты вдохнул жизнь в этот дом; теперь он действительно стал похож на дом, где живут люди».

Но это получилось само собой – ведь он любит Эбби, несмотря на его слишком изысканный дом, замороженную жену и так далее. А все же ночью, как только он улегся спать в безукоризненно элегантной спальне, примыкающей к комнатам его женатых друзей, которые уже никогда не будут одиноки ни в счастье, ни в горе, его сразу же настигло и пронизало чувство отчужденности, леденящее, как порыв ночного ветра.

Может быть, и для него что-нибудь припасено в Нью-Йорке? Может быть, он встретит здесь единственного нужного ему человека или переживет яркое, незабываемое мгновение? А может быть, и то и другое? Вздор, конечно. Хорошо бы уехать отсюда. Уехать куда-нибудь подальше, чтобы чувствовать близость всего, что тебя окружает. Там и одиночество будет совсем другое. Не такое, как здесь, на этой улице.

Здесь, среди беспорядочного нагромождения деловых зданий и складов, среди бесчисленных витрин, заваленных товарами, среди многолюдной толпы прохожих, равнодушно снующих мимо, он ни на минуту не мог забыть о своей полной финансовой несостоятельности.

Стоя у края тротуара в ожидании зеленого сигнала, он напряженно подсчитывал: итак, в кармане всего двести девяносто долларов. Весь капитал. От премии не осталось ни гроша. Правда, в Сан-Франциско он довольно долго работал у одного архитектора и перед самым отъездом на Восток получил без малого пятьсот долларов.

Но эти пятьсот долларов можно и не считать: он хранил их в машине, в ящичке для инструментов, за приборным щитком, а машину у него увели на прошлой неделе в Нью-Джерси. Когда полиция нашла ее, ящичек был пуст.

Сегодня спозаранок он продал ее торговцу подержанными машинами на Седьмой авеню.

Сбросим еще сто шестьдесят долларов: в полдень их нужно отправить этим молодчикам, владельцам санатория «Сосны». «К сожалению, мы вынуждены уведомить вас, что в связи с ростом цен на продукты питания и повышением жалованья служащим, а также вследствие того, что ваша мать нуждается в дополнительном уходе, нам пришлось соответственно увеличить сумму...»

Еще сбросим плату за месяц вперед за однокомнатную квартиру на Сорок четвертой улице, неподалеку от Второй авеню, рядом со строящимся зданием Объединенных наций.

Теперь прибавим жалованье: первая получка у «Пирса и Пендера» через неделю. Семьдесят пять долларов.

Переходя улицу, Рафф смотрел на дом, в котором помещалась контора фирмы – унылая, непривлекательная громада из красновато-бурого камня, построенная с единственной и явно непочтенной целью: дать владельцам за наименьшую цену наибольшую полезную площадь. Посмотришь на этот дом и не почувствуешь ни подъема, ни волнения, ни восторга. Площадь и стоимость – вот и все.

Прямо не верится, что столь солидная фирма, как «Пирс и Пендер», втиснулась в такой дом, в такую допотопную, уродливую манхеттенскую коробку. Ведь Манхеттен – средоточие американской культуры; он по праву может гордиться своими великими архитекторами. И тем не менее, хотя его небоскребы стали для всего мира символом современности, среди них до сих пор нет ни одного здания, построенного Фрэнком Ллойдом Райтом или Эро Саариненом.

Рафф толкнул черную дверь, вошел в вестибюль и посмотрел на часы, висевшие на голой, словно тюремной, стене. Опоздал на десять минут.  Рафф толкнул черную дверь, вошел в вестибюль и посмотрел на часы, висевшие на голой, словно тюремной, стене. Опоздал на десять минут.

Фирма «Пирс и Пендер», хотя она и ютилась в старом, неказистом помещении, на самом деле была процветающим, типично коммерческим предприятием; накопив немалый опыт, она строила здания, в общем отвечающие требованиям клиентов. После отъезда Мэтью Пирса дела пошли в гору. Пирс продолжал получать известный процент с прибылей, что служило подспорьем к его университетскому жалованью и доходу от частной практики, которой он занимался в Нью-Хейвене. Не он, а Пендер добился успеха для фирмы. Пендер был отличным архитектором, но все его время уходило на переговоры с клиентами, а основную работу пришлось доверять малоизвестным, хотя и способным людям. В части проектирования Пендер целиком полагался на главного архитектора, будущего начальника Рафферти Блума.

Рафф назвал свое имя секретарю, сидевшему в приемной за старинным телефонным коммутатором, и стал ждать. У него сосало под ложечкой – обычная история в первый день работы на новом месте, в начале новой эры. Чтобы как-нибудь отвлечься, он стал рассматривать фотографии, развешанные по желтым, обшарпанным стенам, – снимки зданий, построенных «П. и П.»: автобусных станций, всевозможных универсальных магазинов, складов, фабрик, доходных домов. Всё – большие, внушительные здания; фирма явно не разменивалась на такие мелочи, как особняки или коттеджи. Рафф слегка приуныл, обнаружив какое-то единообразие в этих совершенно различных по назначению постройках. На вид они были очень солидны: с архитектурной точки зрения не придерешься. Но сходство между ними Раффу не понравилось.

Он снял пальто и положил на стол свою черную готовальню. Кленовые двери напротив были распахнуты, и Рафф увидел чертежную – непрезентабельную, но удобную комнату, битком набитую служащими. К каждой доске была привинчена люминесцентная лампа: нелепые очертания этих ламп напоминали телевизионные антенны на крышах одноэтажных домов.

– Рафф!

В открытых дверях стояла массивная фигура Брайса Джонса; после Нью-Хейвена Рафф его ни разу не видел.

– Мне сказали, что ты появишься здесь сегодня. – Брайс переложил из одной руки в другую объемистый сверток синек.

Рафф обрадовался, увидев знакомое лицо. Они наскоро обменялись воспоминаниями. Потом Джонс объявил:

– Жаль, но мне пора. Должен сделать съемку местности.

– Понимаю, – сказал Рафф. Потом вопросительно: – Каково здесь, Брайс? Ты доволен?

– Вполне, – ответил тот.

– Чем ты занимаешься?

– Вероятно, все лето проторчу на Лонг-Айленде. Мы там строим склад. Для практики очень полезно. И ведущий инженер проекта у меня славный парень.

– Отлично, – буркнул Рафф.

– Что ты так насупился, Рафф? Тут народ ничего.

Рафф усмехнулся.

– По-моему, – продолжал Брайс, – если не можешь открыть собственную контору, то здесь не хуже, чем в любом другом месте. Репутация у них в общем неплохая.

– Да.

Брайс окинул взглядом грязно-желтую комнату.

– Штука нехитрая, Рафф: делай что велят. И точка.

– Да.

– Так работают почти все крупные фирмы. Иначе вылетишь в трубу.

Рафф кивнул.

Брайс застегнул пиджак.

– Ты, конечно, будешь в проектном?

– Да.

– Там славная публика. Начальник у них Мансон Керк. Толковый парень.

– Правда?

– Нужно только уловить стиль его работы. Он несговорчив, вернее – у него свои представления о том, как вести дело; но человек он талантливый. Ну, желаю успеха, старина, – сказал Брайс, на прощание пожимая руку Раффу.

После ухода Джонса в приемную вошел какой-то старик и повел Раффа сперва в одну клетушку, потом в ДРУГУЮ Инструктаж, охрана труда, страхование, анкета, рабочие часы, списки. Он познакомился с уймой людей. Затем его ввели в клетушку побольше и представили мистеру Пендеру.

К тому времени, когда Рафф попал в проектный отдел – небольшое помещение в дальнем углу этажа, – у него было такое чувство, словно из него выжали весь сок, как из лимона, проделавшего путь от ветки дерева до консервной банки.

Когда Рафф вошел в неопрятную комнатушку Ман-сона Керка, главного архитектора, тот поднял на него светлые глаза, полуприкрытые пергаментными веками, – глаза, которые казались меньше и темнее из-за набрякших бледных мешков под ними, – и слегка раздвинул в улыбке тонкие губы. Этот маленький сутуловатый человечек с редкими сернисто-желтыми волосами, в пестрой клетчатой рубашке, на которой болтался незавязанный черный галстук, даже не встал из-за стола.

– Садитесь, Блум. – Он повернулся в сторону чертежной. – Сол! – позвал он и тут же познакомил Раффа со своим помощником, Солом Вейнтроубом.

– Привет! – сказал Вейнтроуб, высокий и тонкий, как трость, человек с утомленным лицом. На правой щеке у него была большая родинка, и когда он улыбался – а в эту минуту он как раз улыбался, – родинка двигалась.

– Сол... – Керк взял прозрачную линейку и начал постукивать ею по краю исцарапанного кленового стола. – Сол, как только вам удастся выбить из этого молодого человека все, чему его научили в Йеле, или откуда там он явился, дайте мне знать. И почему это все хотят проектировать? – Он обращался к Вейнтроубу, хотя предназначались его слова, конечно, Раффу. – Когда же они поймут наконец, что единственные счастливчики среди людей, причастных к архитектуре, – это простые чертежники, которые только и знают, что карандаш, бумагу и рейсшину. – Наконец к Раффу: – Повторите, где вы учились и работали.

Рафф изо всех сил старался подавить раздражение; он отвернулся, посмотрел снизу вверх на Вейнтроуба, увидел Добрые оленьи глаза и родинку, которая тут же подпрыгнула и заплясала. Потом он снова перевел взгляд на и повторил: три года в Мичиганском университете, два года в Йеле, летом – работа в конторах Детройта, Блумфилд-Хилза, Нью-Хейвена, Сан-Франциско.

Керк был явно доволен.

– Слава богу! Значит, пеленки пачкать не будете. Надо думать, вас научили проситься. – Он шире открыл глаза и окинул взглядом фотографии зданий на стене. – Ладно, Блум, посмотрим, на что вы способны. – Он взял со стола какую-то таблицу, взглянул на нее и сказал Вейнтроубу: – Мы опаздываем с заказом «Юнайтед кемикл», Сол. Давайте посмотрим, не справится ли Блум с проблемой главного входа... – Зазвонил телефон. Керк снял трубку и начал разговаривать. Вейнтроуб и Рафф секунду подождали, потом Вейнтроуб сделал Раффу знак, и они вместе вышли. Им вслед несся голос Керка, протяжный и скрипучий.

– Он устал, – объяснил Вейнтроуб, когда они были уже в чертежной. – Когда он переутомлен, он всегда раздражителен. Придется вам приспособиться к его характеру. Он был... В общем-то человек он хороший. – Он устал, – объяснил Вейнтроуб, когда они были уже в чертежной. – Когда он переутомлен, он всегда раздражителен. Придется вам приспособиться к его характеру. Он был... В общем-то человек он хороший.

Что ж, может, Вейнтроуб и прав. Может, Керк действительно человек более деликатный, чем кажется при первом знакомстве. Интересно, каким он был прежде, почему изменился и что заставило Вейнтроуба так простодушно сказать: «Он был... В общем-то человек он хороший».

Сол Вейнтроуб не спеша водил Раффа по отделу и знакомил с сотрудниками.

Потом он ушел за чертежами, а Рафф придвинул себе стул и уселся, обхватив его ножки своими длинными ногами и зацепившись ступнями за перекладину. Он чувствовал, что за ним наблюдают.

Справа от него, ни на минуту не умолкая, тихо и фальшиво насвистывал молодой англичанин с яично-желтыми волосами. Вдруг он перестал свистеть и посмотрел на Раффа. У него был узкий подбородок, весь в прыщах.

– Ну что, приятель, получили порцию?

– Как вам понравился маэстро? – раздался голос слева.

Рафф недоуменно повернулся к тощему темно-рыжему моложавому на вид человеку в роговых очках, за стеклами которых поблескивали насмешливые глаза.

– Маэстро?

– Его светлость, – объяснил англичанин (его звали Чилдерс), – Керк.

– А! – произнес Рафф.

– Какую коробку вам подсунули? – Рыжий ухмыльнулся. Заметив удивление Раффа, он добавил: – Так мы называем все проекты «П. и П.»; Пиповы коробки.

– Проектный автомат, – бросил Чилдерс.

Рафф сразу понял этот намек на некоторое однообразие проектов, уже подмеченное им в приемной.

– Но кое-что сделано неплохо, по-моему. То есть для такой крупной фирмы, – честно поправился он.

– Все хорошее сделано Вейнтроубом, – сказал рыжий архитектор, фамилия которого была Ейтс. – Вейнтроубом и нами, ломовыми лошадками. – Затем, после обдуманной паузы: – Впрочем, жалованье у этих лошадок отличное – на большее в Нью-Йорке рассчитывать нельзя... – Он закурил. – Ради бога, Элиот, перестаньте свистеть.

– Прошу прощения, – сказал Элиот Чилдерс и склонился над чертежом. Тихий, но пронзительный свист немедленно возобновился.

Вернулся Сол Вейнтроуб. Он раскатал на доске Раффа рулон чертежей: эскизный проект здания исследовательского института компании «Юнайтед кемикл» в Нью-Джерси.

– Разберитесь в этой штуке, – сказал он. – Мне хотелось бы знать ваше мнение о проекте. И, может быть, у вас появятся какие-нибудь идеи насчет проблемы входа.

После этого Вейнтроуб вернулся в свой угол, сел и углубился в работу. Проводив глазами его долговязую фигуру, Рафф без всякой охоты взглянул на чертежи. Он встал, снял пиджак, повесил его на крючок и снова уселся на высокий стул.

Он просматривал лист за листом: план участка, план нижнего этажа, стандартные конторские помещения, лаборатории, фасад и перспективный вид.

Пятнадцать этажей. Настоящая башня. Окна и перемычки чередуются с назойливой правильностью, придавая фасаду сходство с шахматной доской. Весь облик здания подчеркнуто геометричен, заострен. Раффу оно показалось, пожалуй, слишком острым, слишком высоким и тяжеловесным для десятиакрового, по-деревенски уютного участка.

Он рассеянно взглянул на нижний правый угол листа. Увидел штамп «Пирс и Пендер, архитекторы». Еще ниже было написано: «Главный инженер проекта – Мансон Керк».

Участок. Рафф продолжал изучать его очертания, рельеф, расположение деревьев, воды, дорог.

Он уже видел пейзаж, и чем отчетливее была эта картина, тем яснее он представлял себе, каким должно быть здание, чтобы органически слиться с окружающей природой. Он совершенно забыл, что Вейнтроубу нужно только одно: отзыв о проекте.

Контуры будущего здания возникли перед его глазами сразу, почти мгновенно: они естественно вытекали из его назначения и особенностей участка. Рафф взял толстый мягкий карандаш, развернул чистый лист кальки и укрепил его поверх прежнего чертежа.

Он любовно набросал общую компоновку: административные помещения расположил в двух нижних этажах, которые раскинулись широким незамкнутым квадратом, образующим двор или эспланаду; лаборатории разместил в башне; высоту ее уменьшил с пятнадцати этажей до девяти.

Теперь – еще один лист; эскиз общего вида. И третий лист...

Пальцы осторожно, ласково сжимают толстый черный карандаш. Длинные горизонтальные линии – вот основа первых двух этажей. Из них, как из гигантских, широко раскинувшихся корней, вырастает башня...

Но не такая, как прежде, не похожая на лифтовую клетку, а более плавная, суживающаяся кверху. Скруглить углы. Да, скруглить их, смягчить, словно это дерево или человеческий торс, и пусть кирпичные перемычки между стеклянными полосами окон мягко обвивают эту конусопо-добную башню.

Вот так.

Теперь связать все это, отделать. И поскорее новый лист, и рейсшину, и угольник, и карандаш поострее.

Но закончить этот лист ему не пришлось.

– Вы взялись за другую работу? – Чей это голос? Ах да, это Вейнтроуб.

Рафф вздрогнул и поднял голову. Потом нерешительно сказал:

– Я просто набросал это...

– Это ведь то же здание – «Юнайтед кемикл», не так ли? – спросил Вейнтроуб, и родинка на его щеке подскочила. Он сдвинул кальку, под которой лежал эскиз фасада, и уставился на него. – Вы всегда начинаете сочинять свое, когда у вас спрашивают мнение о каком-нибудь проекте?

– Нет, – ответил Рафф. – Просто... просто мне это пришло в голову.

– Понятно. – Вейнтроуб не отводил глаз от чертежа. – Как вы додумались до этого, хотел бы я знать? Очень красивый замысел.

– Я представил себе участок, – объяснил Рафф. – Здание не вяжется с ним. Оно похоже на лифтовую клетку, только с окнами. Я и подумал: а почему институт химических исследований обязательно должен отпугивать людей? И стоит ли загонять столько народу в лифтовую клетку – пусть даже красивую?

– Блум, это проект самого мистера Керка.

– Вы понимаете, мне хотелось, чтобы не было этого ощущения чего-то сурового, устрашающего, – с увлечением продолжал Рафф. – Поэтому я скруглил углы – мягкие линии лучше гармонируют с местностью, с деревьями и холмами. Мне кажется, если... – Он вдруг понял, что ведет себя глупо. – Словом... вот мой взгляд...

– Ничего себе взгляд, – буркнул Вейнтроуб, косясь на дверь, ведущую в кабинет Мансона Керка. – А почему вы не постарались решить проблему входа? – Он стоял, выпрямившись во весь рост – точь-в-точь палка, воткнутая рядом с чертежной доской. – Входа в эту самую... «лифтовую клетку»? – Засунув худые руки в карманы брюк, он отошел от Раффа, но потом снова повернулся к нему. – Думаю, мистер Керк обязательно захочет познакомиться с вашим решением этой проблемы. – Широкая улыбка, не слишком красивая, но добрая. – Тут нужны решения, а не взгляды.

Мягкое предупреждение Вейнтроуба отрезвило Раффа. И все же он был полон воодушевления. Он все думал и думал о том, какое получилось бы здание, будь у него возможность осуществить свой проект. Что-то коренным образом изменилось в направлении его мыслей: проблема жилого дома, столько лет занимавшая его, вдруг отступила на задний план.

Более того – сегодня утром за каких-нибудь три-четыре часа в этой ненавистной ему конторе, похожей на казарму, он что-то уяснил себе, нашел слова для принципов, которые давно уже вынашивал, но не мог четко сформулировать, открыл способ приложить их к индустриальной архитектуре и с их помощью решил стоявшую перед ним частную проблему.

«Может быть, когда-нибудь, – думал он, – придет такой день...»

– Пошли завтракать, старина? – раздался над самым его ухом голос Чилдерса. Рафф поднял голову. Круглолицый добродушный англичанин с яично-желтыми волосами, в яично-желтом свитере и мешковатой твидовой куртке стоял рядом.

Рафф кивнул, встал и только тогда ощутил сосущую пустоту в желудке: он был голоден – встал на рассвете, позавтракал наспех, мчался сломя голову, чтобы успеть До начала работы продать машину. Он нащупал в кармане бумажник – деньги нужно отправить в санаторий сегодня же.

– Идете, Бенджи? – спросил Чилдерс у Ейтса.

– А как же. – Бен Ейтс не отрываясь смотрел на чертеж. Он снял очки, тщательно протер их, снова надел. Потом поднял заостренное книзу, как у сатира, лицо.

– Давайте-ка отпразднуем первый день Блума: устроим вегетарианский завтрак.

– Идет, – согласился Чилдерс.

– А где вы завтракаете? – спросил Рафф, когда они шли к лифту по коридору, запруженному чертежниками, стенографистками и прочими служащими «П. и П.».

– В «Рейсшине». Раньше этот ресторанчик назывался «Сад Луиджи», но потом новый владелец изменил название. Своего рода филиал нашего заведения, – объяснил Ейтс. – Там лучшие в городе вегетарианские завтраки.

На улице Рафф попросил подождать его, забежал в почтовую контору и отправил в Мичиган сто шестьдесят долларов. «Хоть бы ресторан был не из дорогих», – подумал он.

Пробираясь сквозь толпу, которая в этот майский день заполнила прокопченные улицы, лавируя в потоке покупателей и клерков, Рафф ближе знакомился со своими спутниками. Чилдерс был холостяком; он приехал из Лондона. Работая там у архитектора, занимавшегося индустриальным строительством, он набил руку на проектировании аэропортов, хотя сам терпеть не мог летать. Бен Ейтс шесть лет назад окончил М. Т. И. Последние два года работает у Керка. У него жена и двое детей. Живет в Порт-Вашингтоне, Лонг-Айленд.

– В прошлом году я собирался уйти и открыть собственную контору, – рассказывал он. – Но Херриет ухитрилась забеременеть. К счастью, мне и здесь недурно платят за мои гениальные способности. Работать у «П. и П.» легко, надо только приспособиться к этой карусели. Проектный автомат Керка. – У Раффа сделалось такое лицо, что Ейтс запнулся. – Ну да. Самый настоящий автомат. Первый проект Керка оказался удачным, и машина завертелась. Старая история: одна удача тянет за собой другую.

– Вот уж за мой пенсильванский аэропорт никакой премии не получишь, – заметил Чилдерс. – Господи, что за гнусная неразбериха! Приходится переделывать чертежи всякий раз, как у Военно-воздушных сил появляется новый самолет. Ангары становятся все выше и выше, все шире и шире, а олухи инженеры требуют... – Он вздохнул. – Ко всем чертям. Больше всего на свете мне нужен вегетарианский завтрак.

Сперва Рафф решил не возражать против безвкусной вегетарианской еды: ведь его спутники отказались от привычной рутины только для того, чтобы он почувствовал их расположение и готовность помочь. Но сейчас они поравнялись с итальянской закусочной, из которой струился дразнящий, навязчивый запах копченой колбасы, прованского масла и чеснока. Стены ее были увешаны копченостями, связками сосисок, красного перца и целыми гроздьями модзарелловских сыров. Рафф втянул в себя воздух, заглянул в двери закусочной. У него подвело живот от голода.

– А в этом заведении вы когда-нибудь завтракали? Выглядит оно завлекательно...

Спутники посмотрели на него.

– Вы предпочитаете?.. – вежливо спросил Чилдерс.

Рафф замялся. В эту минуту мимо них прошли три женщины; Ейтс и Чилдерс поздоровались с ними. Рафф невольно обратил внимание на самую молодую – узкобедрую светловолосую девушку в туфлях на низком каблуке.

– А где завтракают они? – Рафф смотрел вслед девушке.

– Троица, – лаконично сказал Бен. – В «Рейсшине», как и все. Ее зовут Мэрион Мак-Брайд.

– Пошли в «Рейсшину», – объявил Рафф.

– Бросьте, – сказал Чилдерс. – Через это проходит каждый, кто впервые видит Мак. Но она безнадежна.

– Замужем? – спросил Рафф.

– Да. За архитектурой.

– Она работает у архитектора Илсона Врайна на втором этаже. Мак – соблазнительная штучка, к тому же дьявольски способная. Мансон Керк пытался переманить ее, но не тут-то было. – Ейтс ухмыльнулся. – Однако он не падает духом. Когда мы выставляем готовый проект, он всякий раз приглашает ее посмотреть. Только она запечатана наглухо. – Он помолчал. – Непонятное явление.

Раффу она напомнила Нину. Такая же опрятная, сдержанная, светловолосая. Но к Нине он был равнодушен, а эта девушка с холодными зелеными глазами и узкими бедрами при первой же встрече словно ударила его в самое чувствительное место.

Желая то ли поддразнить Раффа, то ли услужить ему, Ейтс и Чилдерс заняли столик у стены, по соседству с Мэрион и ее подругами.

– Три мартини. С маслинами, – заказал Ейтс, не спрашивая Раффа. Потом он сообщил: – Вегетарианский завтрак состоит из трех блюд.

– За вас, старина, – провозгласил Чилдерс, как только официант принес три коктейля.

– В качестве лошадки с большим стажем могу дать вам добрый совет, – сказал Ейтс, глядя поверх своего бокала. – Если хотите каждую неделю получать положенную вам кругленькую сумму, не пытайтесь что-нибудь менять в проектах Керка.

«Ничего не попишешь», – подумал Рафф. Чилдерс и Ейтс, конечно, слышали все, что ему говорил Вейнтроуб.

– Спасибо. – Он допил мартини, что было приятно даже на пустой желудок, и закусил маслиной.

– Теперь второе блюдо. Готовы? – спросил Ейтс, не спеша допивая коктейль. Когда официант вернулся, он заказал: – С лимонами, пожалуйста.

– Без витаминов, знаете ли, не обойдешься, – заметил Чилдерс.

После второго коктейля, слегка отдающего лимоном и еще более ароматного, чем первый, Рафф уже откровеннее поглядывал в сторону соседнего столика, где сидела Мэрион Мак-Брайд. – Теперь второе блюдо. Готовы? – спросил Ейтс, не спеша допивая коктейль. Когда официант вернулся, он заказал: – С лимонами, пожалуйста.

– Без витаминов, знаете ли, не обойдешься, – заметил Чилдерс.

После второго коктейля, слегка отдающего лимоном и еще более ароматного, чем первый, Рафф уже откровеннее поглядывал в сторону соседнего столика, где сидела Мэрион Мак-Брайд.

– Придется заказать третье блюдо. Иначе какой же это оздоровительный завтрак. – Ейтс поманил официанта. – Пожалуйста, Джозеф, с луком.

Первое и второе блюда померкли перед третьим. Рафф смеялся, удивляясь про себя тому, что у него такой громкий голос и совсем онемели губы. Вот так вегетарианский завтрак!

– Это экзамен, старина, – объяснил Чилдерс. – Кто провалится, тому уже не стать членом нашего клуба.

– Так сказать, посвящение, – добавил Ейтс. Потом, понизив голос и с опаской оглядев длинную темную комнату, полную посетителей: – Выпьем за Мансона Керка.

– Ферк-Керк! – весело загудел Рафф. – Феркитудл!

– Как, как? – переспросил Ейтс.

– Феркитудл!

– Что это значит? – захихикал Ейтс. – Звучит красиво и непристойно.

– Вы не знаете, что такое «феркитудл»? – возмутился Рафф. Он перегнулся к соседнему столику, где сидела Мэрион Мак-Брайд. – Знакомо ли вам слово «феркитудл», мисс Мак-Брайд?

– Что?!

– Известно ли вам это великолепное народное словечко елизаветинской эпохи?

Бледное овальное лицо в капюшоне коротких светлые волос повернулось к Ейтсу и Чилдерсу.

– У вашего приятеля, кажется, не все дома, – сказала она.

– Феркитудл! – восторженно крикнул англичанин.

– Блум теперь член нашего клуба, Мак, – сказал Ейтс девушке. – Будьте с ним поласковей.

Потом, когда они нетвердо шагали в контору, Чилдерс спросил:

– Слушайте, Блум, а такое слово действительно существует?

Рафф вдруг почувствовал страшную усталость. Он мельком взглянул на Чилдерса.

– Какое?

– Феркитудл!

– А!

– Или вы изобрели его? – подхватил вопрос Ейтс.

– Нет. – Рафф объяснил, что, занимаясь Шекспиром в первый год своего пребывания в Энн Арбор, он случайно набрел на это слово. – Подлинное английское слово. Означает любовную интерлюдию перед... Как я хочу пить! – перебил он себя. – А вы?

– Обязательно расскажу жене. Она разнесет это словечко по всему Лонг-Айленду.

Когда они еще раз поравнялись с итальянской закусочной, Рафф зашел туда и купил полфунта винограда «Конкорд». Догоняя своих спутников, он сунул одну ягоду в рот, раздавил языком и долго наслаждался ее терпкой сладостью.

– Надеюсь, вы не каждый день устраиваете вегетарианские завтраки? – спросил он, когда они уже вошли в здание на Медисон-сквер.

– К сожалению, нет, – ответил Чилдерс, разглаживая свитер на своем кругленьком, как у Будды, животике.

– В следующий раз, когда мы будем принимать нового члена, вам не придется платить по счету, – добавил Ейтс.

– А разве я платил? – Рафф с трудом припомнил, что официант принес ему счет за коктейли – шесть с лишним долларов; он мог бы прожить на эти деньги два дня.

Глаза его, куда менее живые, чем несколько часов назад, опять скользнули по приемной, по большому чертежному залу, по рядам, и рядам, и рядам людей в белых рубашках, по всем этим чертежникам, и руководителям групп, и ведущим инженерам.

Он отправился в уборную, вернулся, повесил пиджак на вешалку. Придвинул стул к доске. Сел. Всей тяжестью облокотился на нее.

Справа от него круглолицый англичанин уже занялся проектом аэропорта; слева Бен Ейтс вычерчивал детали окон для нового отеля в Гаване.

Фальшивый свист Чилдерса разносился по комнате. В углу над доской склонилась долговязая фигура Сола Вейнтроуба. Раффу показалось, что он работает у «Пирса и Пендера» уже много лет.

Не следовало пить столько мартини натощак. Он ведь пока еще не настоящий столичный житель. Рафф прикрыл ладонью утомленные глаза и с тоской вспомнил мягкую, продавленную тахту в диванной Уэйр-д-Холла. Вспомнил...

– ... от стула... – донеслось до него откуда-то издали.

Медленно, тупо Рафф опустил руку, выпрямился. У доски, склонив набок желтоволосую голову, стояла маленькая фигура Мансона Керка.

– Проснитесь и оторвите задницу от стула! – буркнул Керк.

– Ох... конечно... я... – забормотал Рафф. Он встал и, согласно традициям всех чертежных, уступил свое место Керку.

Тощая спина пригнулась к доске. Керк рассматривал грубый карандашный набросок Института химических исследований. Несколько минут он пялил на него глаза, а рука его тем временем рассеянно взяла карандаш и медленно, машинально обвела чертеж рамкой.

Элиот Чилдерс перестал свистеть. Бен Ейтс осторожно двигал рейсшиной. Воцарилась мертвая тишина.

В ожидании взрыва Рафф проглотил слюну.

– Блум! – Голос Керка, вернее – его шепот, был пропитан яростью. – Почему? Почему? Почему вы так беспардонно пускаете на ветер наше время? Почему? Знаете ли вы, сколько «блестящих» молодых архитекторов осаждают меня ежедневно, еженедельно, ежегодно? В чем же дело? Вам что, не нравится у нас? – Он говорил хрипло и глухо, все время обращаясь к чертежной бумаге. – Что вы сделали за сегодняшнее утро? Вот это? Вы, как видно, издеваетесь над нашими предварительными наметками? – Не успел Рафф раскрыть рот, как Керк заговорил снова. – Это же не башня, а какой-то ублюдок! Вы отпилили у нее верхушку, что ли? Если уж взялись делать что-то свое, почему не вычертили целиком, как полагается? А из какого материала ее строить? И существует ли на свете такой материал? И потом, вот... вот тут! С чего это вы так размахнулись с двумя нижними этажами? Уж взяли бы сразу, сплющили эту вафлю и размазали ее на все десять акров! – Он перевел дух, словно собираясь с силами, прежде чем выпустить новый заряд брани. – Эти бедняги из «Юнайтед кемикл» чуть не месяц растолковывали мне, что им нужно, чего они хотят, каким должно быть это здание. Я воплотил их требования. Вот первейший долг архитектора, Блум! Никаких дурацких, безответственных фокусов! Проектировщик должен воплощать... понимаете, творчески воплощать требования клиента, а не заниматься... – Он взял со стола оба листа с набросками Раффа, методично сложил их вдвое, потом еще и еще раз. Бросил в проволочную корзинку для бумаг. –... А не заниматься пустопорожним бумагомаранием, над которым вы тут изволили уснуть. Видимо, работа, которую я вам поручил, пришлась вам не по вкусу? Вход. Как обстоит дело со входом? – Наконец он встал. – Да, вот именно. Вход. Ну что ж... – Чуть приподняв веки, он внимательно оглядел комнату. – Придется поручить кому-нибудь другому подумать над проблемой входа. Мансон Керк собрал свои чертежи и, волоча ноги, вытянув худую шею, направился к себе в кабинет.

Рафф сидел, уставившись на пустую чертежную доску, безмолвный в кругу безмолвия, рожденного смущением и сочувствием свидетелей этой сцены и его собственным бессильным гневом.

– Сол! – раздался требовательный зов Керка, и Рафф увидел, как поднялся с места Вейнтроуб, как его длинная, тощая фигура уныло и покорно скрылась в дверях комнаты Керка.

Рафф вытащил сшарету из пачки, закурил, встал с табурета и вышел в коридор. Потом отправился в уборную. Он просто не знал, куда деваться.

Ему до сих пор ни разу не случалось так уходить с работы. Ни разу ни в одной архитектурной конторе он не сталкивался с таким откровенным деспотизмом, с такой бессмысленной, беспричинной грубостью.

Уйти, начать все сначала? Потерять по меньшей мере неделю? Он даже не пытался подсчитать, сколько у него осталось денег, не позволял себе думать о Джулии.

Он в последний раз затянулся, затоптал окурок и открыл дверь. Навстречу ему по коридору шел Вейнтроуб.

– Я так и думал, что вы здесь, – сказал он, подойдя к Раффу. – Мне очень жаль, что так случилось. Это моя вина. Следовало предупредить вас, чтобы вы спрятали наброски. Я-то ведь знаю, что и как. Видимо, мистер Керк случайно заметил их, когда вы уходили завтракать.

«Хороша случайность!» – подумал Рафф, снова удивляясь сдержанности и благожелательности Вейнтроуба.

– И как это я не предупредил вас, – повторил Вейнтроуб.

– Да вы, собственно, предупредили, – сказал Рафф.

Вейнтроуб машинально дотронулся до темной родинки на своей смуглой впалой щеке. Видя это и желая вывести его из замешательства, Рафф спросил:

– Итак, он послал вас ко мне в качестве палача?

– Нет...

– Серьезно? – Рафф воззрился на Вейнтроуба.

– Поскольку вас рекомендовал Мэтью Пирс, едва ли мистер Керк станет вас увольнять. Во всяком случае, не прямо. Он хочет, чтобы я дал вам другую работу. – Вейнтроуб нахмурился. – Очень это неудачно! Он не всегда такой. Очевидно, у всех людей – в том числе и у мистера Керка – бывают минуты, когда они не уверены в себе. Мистер Керк, как и все люди, иногда боится за свое положение. Он не любит, когда кто-нибудь из сотрудников отдела слишком выделяется. Вы понимаете меня? Он приветствует всякие идеи и очень хорошо принимает их, если они ему нравятся или если он считает их удачными, либо соответствующими архитектурным принципам «П. и П.», – а эти принципы он сам создал. И как-никак они принесли фирме успех. – Вейнтроуб нерешительно помолчал. – Дело тут, видимо, в том, что он очень дорожит своим высоким постом в фирме. И порой ему начинает казаться, что все проектировщики вообще – или кто-нибудь из них в частности – угрожают его положению. Если вы хотите работать с ним, старайтесь внушить ему, что он человек незаменимый, мастер своего дела...

Маэстро!..

– Вам, конечно, виднее, как обходиться с ним, – сказал Рафф.

– Мне деньги нужны, – прямо и просто ответил Вейнтроуб.

Они пошли обратно.

– Какое он дал задание? – спросил Рафф уже в отделе.

С несчастным видом Вейнтроуб взял со стола, придвинутого к его чертежной доске, лист бумаги и развернул перед Раффом.

– Боюсь, что не слишком интересное. Но если вы пойдете на это... Я уверен, что следующая работа...

– Какое же все-таки задание? – Рафф был готов ко всему.

– Надо вычертить в крупном масштабе секцию балконной решетки. Это здание женского общежития в Молфорд колледже.

– Так, – услышал Рафф свой голос. Он бросил взгляд на маленький небрежный эскиз решетки с простым геометрическим узором: заурядная работа, с которой без труда справился бы любой выпускник чертежной школы.

Простой геометрический способ дать ему понять, чтобы он убирался на все четыре стороны. А если хочет остаться здесь, у кормушки, – пусть остается и делает что велят.

Раффу хотелось уйти. Убежать. Убежать со всех ног.

Или это путь наименьшего сопротивления?

Да, пожалуй, что так. Для него, во всяком случае. Чего уж легче: надуться в сознании своей принципиальности и гордо удалиться. А в «Частную больницу и санаторий „Сосны"» написать: «Уважаемые джентльмены, я ужас какой принципиальный; поэтому давайте забудем на время о деньгах, которые я должен ежемесячно присылать вам».

Нет, Ферк-Керк, дудки! Отступления не будет. Рафф Блум сделает первоклассный чертеж балконной решетки, и в большом масштабе (и на этот раз без всяких изменений), и не позволит выгнать себя. Он будет получать свои денежки и не станет скулить о принципиальности, и неспособности к компромиссу, и необыкновенной чувствительности своей эстетической задницы. Он не позволит выгнать себя, и не спасует перед молодчиками из «Сосен» и их растущими ценами, и не станет тревожить Джулию. Обеспечит ей покой, а если ей так уж нужно, то и бутылку Джеймсона в придачу.

Он взял чертеж.

– Сейчас примусь за работу, – сказал он. – Спасибо, мистер Вейнтроуб.

– Меня зовут Сол.

Рафф не мог не улыбнуться. Он вернулся к чертежной доске. Свист возобновился.

Только в половине шестого закончился этот длинный, нелепый, трудный день. Рафф замешался в толпу служащих, которая, как дым из трубы, валила из помещения, но вдруг вспомнил о своих набросках здания исследовательского института. Он вернулся на четвертый этаж и начал рыться в высокой проволочной корзине для мусора. Чертежи исчезли.

Он обвел глазами опустевшую комнату, и взгляд его задержался на дверях кабинета. Нет, едва ли. Керку его наброски ни к чему. Впрочем, все это неважно – ему самому они тоже не нужны: они все еще живы в его памяти, четко врезаны в нее.

Эдвин Гилберт