трасса Р-21 или двенадцать снов

Я не засыпаю в метро.
Я не засыпаю в чужих кроватях.
Я не засыпаю, вообще, -
Только делаю выдох на пять часов.
И кислорода во мне так мало,
Что видится вечно что-то,
Какие-то створочки между досками,
Куда можно лечь спать.
И я даже в этом выдохе
Не засыпаю.
Человек в вагоне, выглядящий, как спящий -
Это я.
Человек идущий, выглядящий, как спящий -
Это я.

.

Все, что когда-нибудь мне приснилось,
Гладко выпаяно по мне, выженно.
Закопченной стеною хижины
Стоит не движется.

Все, что когда-нибудь мне приснилось,
Покрыто темным древесным лаком,
Защищено от пыли и влаги
Калькой-бумагой.

Все, что когда-нибудь мне приснилось -
В клетке грудной стальные пластины,
Углами вросшие в спину,
Хол;дно-стальные.

Все, что когда-нибудь мне приснилось -
Как первые кадры раннего детства,
Запрещенной пьесы первое действие,
Острие трапеции.

Все, что когда-нибудь мне приснилось -
Всплывет, не иначе. Раньше ли, позже.
Проступит в стройных оттенках ночи,
Белилами по черн;.

.

Мне приснилось как-то, что я лежу на кровати.
И холод какой-то, но мне довольно удобно,
Мне достаточно тихо и мягко. И стены в пятнах
Голубых, от света из прорези темной шторы.
Щекой я нагрела простынь,
И руки тонкие,
Тело ломкое,
"Я", думаю, "маленький человечек, а мир огромный",
"Да, мир огромный!", думаю, мне так темно и тесно
На этой постели, я свернута в маленький купол,
Одиночный подводный колокол,
Качающийся под волнами.
Только немного холодно,
Всего лишь немного холодно.
И я поднимаю взгляд.

Я смотрю назад -
Там чья-то нога у затылка
Лежит, и вторая там же,
И еще две ноги.
И я думаю: "Спящие люди?.."
Да, это спящие люди.
И между их ног сантиметры,
От пальцев их ног до края
Кровати - один квадратик,
Не знаю сколько х сколько.
Но в этом кусочке кровати,
На этом клочке, заплатке
Белой на синей ткани
Одеяла,
У ног влюбленных,
Возможно давно уже любящих,
Возможно просто любовников -
Свернуто мое тело.

Я вскакиваю на локти,
И я их лиц; не вижу,
И холод,
Мне стало холодно,
Впервые я чувствую, "точно,
"Мне холодно! Мне очень холодно!
Дайте мне одеяло!"
Но я не могу ни слова
Выплюнуть в это спокойствие
Синей, бессмертной ночи.
Я не могу нарушить
Их сон.
И еще я вижу,
Что синего их одеяла
Хватает ровно настолько,
Чтоб оба они уснули,
Чтоб было тепло и тихо, и было темно и тесно -
И я не могу ни слова.

А синяя ночь бессмертна,
Затем что, когда я проснулась,
Я это уже не забыла.
Это в меня впечатано.
Потому что когда я проснулась -
Мне что-то оттуда сказало,
Врезаясь в мою полудрему,
Очень членораздельно,
Очень определенно,
Спокойно,
Справедливо и честно -
"Это было
Твоё
Место."

.

Я конечно же не поверила. И когда мне сказали искренне,
Что я больше не буду счастлива - я конечно же не поверила.
И потом, я еще не поверила, и еще один раз не поверила,
И  если бы мне отец сказал,
Что они меня не хотели,
Я конечно бы не поверила, и глаза бы мои смеялись.


У людей не бывает мест, человек - это вечное кочевание.
"Абсурд" заключается в том, что где бы ты ни был - ты передумаешь.
Счастье - если от счастья вдруг притупится твое сознание,
В остальном - оставайся несчастен, таким, как ты создан, умница.

.

Мне снится большой и усатый
Рыжий, еще не мужчина,
Но давно уже не парнишка -
Все в его теле шир;ко,
И все по отечески нежно,
И все по отечески грубо.
И только татуировки
И подвернутые штанины
Выдают уходящую молодость,
Светящуюся в зрачке.

Во сне я смотрю снизу вверх,
Даже как будто бы из-под ботинок,
И жду, когда его крепкое слово
Проберется через усы
И свалится мне на темя.
Он всегда возникает из воздуха
Когда сон предлагает события
В которых я поступаю по-детски
Неловко, неверно, странно,
Когда меня осуждают.
И рука его рыже-крепкая
Крепко ложится на острую
Часть моего плеча,
Такого некрепкого.

Это он говорит "не нужно",
Он говорит "не правильно",
Он говорит "не стоит",
Он говорит "послушай",
И если бы мне сказали,
Что это мой ангел хранитель -
Огромный, картавый, рыжий,
С тяжелым смеющимся басом,
Шутками ниже пояса,
Лукавым-лукавым глазом.
Я бы сказала - спасибо.
Пускай. Но мне только снится
Ужасное унижение,
Где страшным отцовским взглядом
Он смотрит
Поверх меня.

.

Я помню, как я читала "Замок"
Целую ночь. И время остановилось.
Время тянулось, как нитки лямок
Белья чьей-то ушедшей любимой,
Оставшихся мнимо
В воздухе разгоряченной ночи,
Недосягаемые,
Шёлковые,
Порочные.

Я помню, что это было похоже
На сон. Как и очень многое после
Этого, так же, застревало в прихожей,
Не шагая в реальность, а стоя возле.
Той ночью с поля
Снова тянулся коровий запах,
И было слышно,
Как тихой громадой
Движется сонный
Коровий табор.

Все, что было похоже на сон
Зацепилось так же, крюком за спину.
Эта случайная встреча имен,
Это случайно больное имя.
Голова тяжело ощутимая,
Бритая,
Лежит на моих нехороших коленях,
"Это сон!", говорю,
И тогда голова
Растворяется
Непоправимо.

Я уже честно вслух говорю,
Если чувствую что-то неладное:
"Я знаю, что это сон, и я сплю",
Мне смеются - нежно и очень внятно,
Но я сразу угадываю осадок
Иллюзии - плавание перспективы,
Слом направляющих линий,
Давление
Непрорисованных складок.

И я конечно же в это не верю!
Я не смотрю в карандашные линии,
Я смотрю близоруко, я глазки щерю,
Только бы все оказалось истинно
Истинно настоящим, когтистым,
Смолистым, нечищенным, самым искренним.
Вот почему я вас буду трогать,
Много трогать, цеплять руками,
Давить ногами,
Плечами мучать.
Чтобы проверить, насколько все это
На самом деле,
Можно ощупать.

.

Меня как-то назвали "длинные строчки",
За то, что в каждой строке по тысяче где-то
Слогов,
Потому что я не умею
Выразить это чувство короче.
Теперь я со зла напишу
Огромную горе-молитву снам.
На радость всем.
Потому что чувство большое
И длинное, вытянутое, как сон,
В котором я прожила
(Возможно)
Свою прошлую жизнь.
Это жизнь цветка.
(Как скучно и неудивительно)

В этом сне я видела только
Как солнце движется от востока
К западу, это от лева к праву
Светлой плашки огромного неба.
Я не могла шевелится, я
Целую жизнь прожила недвижно,
И надо мной ничего не случалось
Кроме катящейся чаши солнца.
Надо мною не было птиц,
Иногда
Подо мной проползали кроты и мыши.

Потом - надо мной занесли каблук
На секунду, я не успела заметить,
И я проснулась
В утреннем холоде
С мыслью последней агонии,
С чувством прожитой смерти.

.

Еще один удивительный сон.
Белый, как пепел, как дом - древесный.
В Красногорском озере был тритон,
Был завод и овраг отвесный,

По которому вниз стекала вода
От завода к озеру - пресная-пресная.
У тритона из лапы росла нога,
Третяя.

Я вижу: восьмидесятые, и
Стоит мой отец в камышах высоких,
В воде отражается свод НИИ
Под ногами в закатанных шортах.

Лежит на руке голубой тритон.
Холодный, больной, неправильный.
Ни крикнуть от страха, ни выдать стон -
Не вылечить. Не исправить.

Сон был таким.
Тихий дубненский дом.
Пустой.
Я сразу подумала - я же сплю?
Этот дом никогда не бывает пустым,
Даже страшно подумать, что этот дом
Может так опустеть,
Может стать таким
Кристаллически чистым,
И свет из его
Деревянных ок;н может стать таким
Невозможно-белым.
И запах весны
Никогда не бывал таким тонким.
Здесь
Я еще раз свернула
Зрачок в белке,
Не крутясь в ногах,
Чтоб сквозь тонкий пол
Не свалиться в сны, где все слишком сон.
Я тронула мягко
Большие перила
Скрипевшие так узнаваемо, будто
Все это было на самом деле.
Но я смеялась - "Конечно, сон!
Я сплю, значит можно чего угодно
Хотеть!"
И все невозможное станет явным,
Осязаемым, как большие перила,
Скрипящим как эти ступени, шатким
Как форточка, мне знакомая с детства,
Всегда в половину открытая.

И я захотела единственной встречи.
И я коснулась стеклянной ручки,
Я знала, что это сон, и значит
Сбудется все, что уже невозможно,
И я открыла стеклянные двери,
В комнату с пледом и белыми звездами.
Я знала, кого я сейчас увижу,
И это все, чего мне хотелось.
Не остановки глобального потепления,
Не прекращений химических выбросов,
Чтобы не быть трехлапым тритонам,
Не жизни умершим,
Не сытых детей в далеких деревнях,
Мне ничего не хотелось кроме
Этой пустой и бессмысленной встречи.

Я открыла дверь.
И в комнате пусто
Было, я бросилась вниз и снова
Пусто.
Дом был пустой и дому
Было плевать, что он только снится.
Это был сон, в котором как в жизни
Не сбудется, так, по короткой мысли
То, что впринципе невозможно.

Мне говорили, что сон осознанный
Пир для желаний.
Мне говорили,
Что у тритонов бывает только
Две ноги и короткий хвостик.

.

Мне говорили всегда так мало.
Я так просила, "Скажите больше!
Скажите, хотя бы, еще немного!
Будьте честнее, по просьбе Божьей
Жалейте меня, говорите больше,
Жалейте убогое тихое чувство,
Наивные ломкие тощие мысли,
Скажите, лучше бесчисленно много,
Но вы говорите пол слова, в узел
Завязанный рот для честности узок.
Меня оставляют с одной пол-буквой.
Я мучаюсь, в муке сдвигая брови,
Я становлюсь, как крылышки мухи
Хрупкой, прошу: "Ну скажите слово!
Скажите хотя бы во сне, я не много
Прошу." Но они и во снах молчат.
И смотрят свернутым набок глазом.
Спасибо, хотя бы, что ваши слова
Мне ночью спать не мешают.

.

Я так и не написала
Апостоловой, двенадцатой
Повести.
На моих руках
Одинадцать хилых тряпочек
Цепко висят щурятами,
Зубками держат щучьими,
Пьют из меня ягнятами
Все, что во мне осталось.
Давят своей забытостью,
Стыдят мое безучастие.
Простите меня! Ну что же я
Могу с этим всем поделать!
Я год тяжело промаялась,
Пытаясь чего-то вымучать.
Но я - как большая полость
Чьих-то здоровых пазух,
Я - как большое здание
Ночью, после закрытия,
Я - как большая утроба
Ложно беременных женщин,
И их же глаза шальные,
И их же большое неверие.

Только она, двенадцатая,
Снилась мне. Это было
Начало, первые главки
Евангелия, а может
Женщина слабоумная
Во время войны, окопная,
А может быть троеперый
Петух, о котором у Бунина -
И все это страшно тронуть.
И я никогда не трону.
Такое люди не трогают.
И если такое снится,
То лучше молчать, как следует
Сжавши звериные зубы,
Желательно день, но лучше
Полмесяца промолчать.

.

Мне снятся большие здания,
И очень большие здания,
И просто огромные здания.
Немыслимые локации,
Как города огромные,
Невообразимо протяжные,
Скорее всего бесконечные.
Но я в них всегда, неизменно
Себе нахожу углы.

Это мое ощущение
Впринципе? Каждодневное?
А может, мое подсознание -
Это огромный комплекс?
Как высокое сооружение
На окраине, для горнолыжников,
Погибшее и разобранное,
С торчащим тощим скелетом,
Который над городом видно
Откуда ни посмотри?

Возможно. Но вероятней,
Я - маленький уж прозрачный,
И мне бы четыре кленовых
Листка, и с меня довольно.
Но ночью в тихом Нескучном
Под редким фонарным светом,
На узких гравийных дорожках,
У ножек стерильных лавок -
Полозам снятся только
Широкие, жуткие сны.

.

Я бы сказала предельно, значительно больше,
Потому что я только учусь говорить помалу.
Ночей моих бесконечная стянута вожжами
Прыть, и истерты вороньи бока металлом.

Пока я нацедила в слова, разлила по слогу,
В эту малость недель - меня проучали шибче.
Мне снилось, да так, что невольно начнешь, ей богу,
Все меньше цедить. И исповедь тем загибнет.

Тому, что нельзя описать, не придумано слова.
И я не придумаю. Мал человек под этим.
Я закрою глаза, зажму их, и мне бирюзовым
Кругом оно, непосильное слову, засветит.