У каждого свой Бог

– Следующий!
Я вздрогнул от неожиданности. Голос прозвучал довольно громко и с нескрываемым раздражением.
Всё, всё здесь было не так, как мне это представлялось, и как об этом было принято считать! Никакого ослепляющего белоснежного света, порхающих ангелов и благозвучия арф.
Обшарпанный пол, полутьма и затхлый воздух.

* * *

...Я всегда утверждал, что не верю в Бога. Так было проще. И не сделав что-то хорошее, и совершив что-то не очень. С одной стороны – да, согрешил. С другой – всё равно за это не воздастся. Заповеди, естественно, я не нарушал, но...  Они отличались от общепринятых и их было намного меньше. Хотя, и "бабушек, переведённых через дорогу" в моей жизни тоже было достаточно. Без корыстных умыслов "сейчас" и без ожидания полагающегося вознаграждения "потом"...

* * *

В комнате кроме меня находилось ещё человек десять. Плюс-минус. Сосчитать точно было проблематично. А уж рассмотреть выражения их лиц совершенно не представлялось возможным, так как пробивавшегося откуда-то сверху света едва хватало на то, чтобы вырывать из мрака их силуэты, но не более. Возможно, в углах комнаты тоже кто-то находился, но там царила невероятно-чудовищная тьма. Поэтому утверждать определённо я ничего не мог. И не только насчёт того, "находился ли там ещё кто-то", а вообще, были ли там углы.
– Следующий!
На этот раз голос оказался ещё и визгливым.
Я снова вздрогнул и торопливым шагом направился к Входу. Впрочем, это был и Выход. Куда именно нужно идти, я, собственно, уже знал. Во-первых, кроме этой облезлой покосившейся двери других вариантов не было. Во-вторых, до меня по команде "Следующий!" в эту дверь двое уже заходили. Понимание, что сейчас наступила именно моя очередь, пришло само-собой, сердце в адреналиновом припадке чуть не проломило рёбра, а в глазах, несмотря на и без того нависшую вокруг полутьму, потемнело.
Дверная ручка оказалась заляпанной чем-то липко-жёлтым, а петли скрипнули так жалобно, будто попытались меня о чём-то предупредить и уберечь, но...

Такой типаж старичков встречался мне не однажды. Сухонький, приземистый, с всклокоченной куцей бородкой и тяжёлым пронзительным взглядом. Заложив руки за спину, он не мигая смотрел сквозь меня. Я и раньше-то, ещё "там", не мог выдерживать подобный взгляд подобных старичков, поскольку он всегда характеризовал осуждение и сопровождался какой-нибудь, как минимум занудной, напутственной речью. Теперь же всё усугублялось обстоятельствами нашей встречи. Просто уйти, как обычно, я не мог. Огрызнуться в ответ было безумием.
"Привет... Я... Вот... Это... " – я первым нарушил молчание. И последним. И единственным. Старичок по-прежнему безмолвно смотрел сквозь меня.  А в  памяти, почему-то, начали всплывать сюжеты из сериала "Моя непутёвая жизнь"...

* * *

Мне было лет шесть-семь. Точно – шесть! Это случилось в последнее "предшкольное" лето. Его прижали к забору втроём, отрезав любые пути к спасению. Чувствуя своё превосходство в численности и силе, они надвигались на обречённую жертву не спеша, смакуя близость расправы. Ужас, застывший в его глазах, дрожь, пробегавшая по телу – всё доставляло им неимоверное наслаждение. Как и предвкушение крови. Это уже потом, повзрослев, я полюбил резьбу по дереву и начал разбираться в их породах. И смог бы с уверенностью пояснить: так случилось потому, что ветки у тополя весьма хрупкие. Их всегда обламывало во время дождя и сильных порывов ветра. А тогда для меня это была палка как палка. Удар получился сильным, ещё более сильным оказался мой ужас от мысли, что я сломал ему спину. Иначе, что же могло так страшно хрустнуть? Лишь много позже я узнал: у тополя очень хрупкие ветви. Тогда же, воспользовавшись замешательством нападавших, я выбросил палку, схватил котёнка за шкирку и попытался перемахнуть через забор. Самый большой и страшный из стаи – тот, "с поломанным хребтом", ещё скулил, а двое других его подельников с лаем набросились на меня, вцепившись в брюки. Домой я заявился с разодранной штаниной, поцарапанными о забор рукой и футболкой и чувством вины за "загубленную собачью жизнь".
Не смотря на сопли и слёзы, мне категорично объяснили, что этого милого рыжего котёнка оставить себе "мы, ну ни как не можем". Ладно ещё, что относить его обратно – туда, где "его дом, где его ждёт мама и где у него всё будет хорошо" пришлось не мне самому. С "убиенным мной" псом пару-тройку раз я встречался "лицом-к-морде", однажды он даже злобно оскалился, но тронуть не посмел. Неоднократно видел и всю разбойничью троицу, всё также наводившую страх на окрестных кошек и собак поменьше. Естественно, всякий раз приходилось менять свой маршрут от греха подальше. А однажды даже чуть не наступил на одного из них, развалившегося под самым порогом моего подъезда.  Рисковать не стал, да и не больно-то я любил это сольфеджио и прочие нотные премудрости. Быстренько закрыл дверь и вернулся в квартиру. Наблюдая в окно за "своими знакомцами", развившимися во дворе, музыкалку в тот раз решил пропустить. Что касается "того самого" рыжего с белым ухом котёнка, то больше я его ни разу не встречал. Скорее всего, собаки его всё-таки разодрали...

* * *

Свалить с ног любого врага я мог ударом одной левой. Не важно, сколько бы их не набрасывалось на меня, пусть даже одновременно. Раз-раз-раз! Кулаки так быстро рассекали воздух, что уследить за движением рук было невозможно. Раз-раз-раз! Всё! Поверженные противники жалобно молят о пощаде. Естественно, я великодушен. Они меня уже не интересуют, я смотрю только на Неё... Аня перевелась в нашу школу в середине шестого класса. Озорная, с непослушной чёлкой и звонким смехом. Не понятно, каким законам это подчинено, но в неё тут же влюбились все мальчишки в классе. И так называемые "хулиганы", в компании которых она играла в футбол и лазала по деревьям, и "ботаны" типа меня. Она ко всем относилась по-дружески приветливо. Вместе с Пашкой, самым задиристым и сильным одноклассником, они как-то даже залезли на чердак девятиэтажки. Пашка уже был там накануне и захотел произвести впечатление на Аню, показав гнездо с птенцами ласточки. Ни тот, ни другая почему-то не подумали, что вход на чердак как кто-то открыл, так кто-то может и закрыть. Что и было сделано после ремонта антенного кабеля. Когда именно это произошло, ни Аня, ни Пашка не услышали, так как гнездо находилось в другом конце крыши... Не понятно почему над бабой Маней все подшучивали, называя "глухоманью". Здесь удачно сложилось как её имя, так и то, что она действительно плоховато слышала. Как бы то ни было, но именно баба Маня, жившая на самом верхнем этаже, услыхала крики "Помогите!" и детский плач с чердака. Крики Ани и плач Пашки. В классе, конечно же, узнали о похождении ребят, но открыто подшучивать над Пашкой не решались, так как он был самым задиристым и самым сильным. Эх, окажись Аня на чердаке не с Пашкой, а со мной, уж я-то бы легко справился со всеми неприятностями и даже вынес её оттуда на руках! Я вообще уже бесчисленное множество раз спасал её из всяких переделок и от множества врагов. Раз-раз-раз! И поверженные злодеи жалобно молят о пощаде. Но... Это всё только в моих фантазиях. В реальности, я даже не решался к ней подойти и заговорить... Случилось это в девятом классе, в середине мая. Проводились какие-то спортивные соревнования: прыжки, бег, подтягивание – у мальчиков, отжимание – у девочек. Светило солнышко, дул приятный ветерок, настроение у всех было хорошее... Ещё в восьмом классе я понял, что нужно с этим что-то делать. Под "этим" я подразумевал хлипкого сутулого паренька, взиравшего на меня из зеркала. Ни пресса, ни бицепсов, ни трицепсов. Из примечательного – только очки. Решил начать с турника. Уже через месяца три поставил рекорд: подтянулся четыре раза почти без дёрганий. Это было на три раза больше, чем до начала тренировок. К середине мая в девятом классе взиравший на меня из зеркала паренёк всё так же был в очках, но уже имел очертания кое-какой мускулатуры... Прибежал быстрее я, зато в прыжках Пашка меня обогнал. Вернее, обскакал. Мы оба вышли в лидеры. Подтянулся он тоже большее количество раз, чем другие мальчишки. Кому достанется заветная золотая медаль из жёлтого алюминия, решалось именно сейчас, именно тут, именно мной. Весь класс обступил меня, висящего на турнике, и дружно считал: "три… че-тыре… пять…". Упражнение давалось легко. "Во-семь… де-вять… де-сять…". Нужно было подтянуться семнадцать раз, и я стал бы победителем. Я бы смог. Я бы победил. И уже не в своих фантазиях, а прямо у Неё на глазах. "Две-над-цать… три-над-цать… че-тыр-над-цать…". Скорее всего, он ослаб, когда я бежал. Когда бежал – ослаб, а сейчас, когда я подтягивался, бантик совсем развязался, и шнурок варёной макарониной свесился с кроссовка до самой земли. Я уверенно сделал пятнадцать раз, а в начале шестнадцатого захода кто-то из стоящих рядом с турником наступил мне на конец шнурка. От неожиданности руки соскользнули под всеобщее: "Ше-стна...". Никто ничего так и не заметил, все смотрели вверх, на меня, а не под ноги, где свершилось это подлое злодеяние. Окажись я на их месте, я бы тоже засмеялся. Но я плюхнулся на своё – под турник. От обиды навернулись слёзы, в голове гудело, но среди общего веселья я отчётливо различал знакомый звонкий смех. А также видел довольную улыбку Пашки... Отомстить довелось довольно скоро, случайно и тоже исподтишка. Как-то, идя за хлебом, я увидел, как они, прислонив к стене велосипеды, забежали в магазин. Угрызений совести не было ничуть, поэтому открученные с колёс золотники от камер были заброшены далеко на газон. Там же, в кустах, я и притаился. Яблоко уже не однажды меняло судьбу человечества, то толкая на искушения в Раю, то озаряя фундаментальными законами при падении на голову. Сейчас же не судьба, а лишь планы, не всего человечества, а только двух людей, не самим яблоком, а яблочным соком, но тоже были нарушены бесповоротно! О том, что на велосипеде со спущенными колёсами никуда не уедешь, Пашка понял сразу, как только плюхнулся на асфальт и расплескал на себя купленный в магазине сок. Вот сейчас слышать знакомый звонкий смех мне было приятно. Я видел, как расстроенный Пашка грустно пошёл домой, таща рядом ставший бесполезным велосипед, а Аня, махнув ему рукой, поехала своей дорогой...

* * *

Детство, каким бы бесконечным оно не казалось, всегда пролетает незаметно.  Жизнь с такой сумасшедшей скоростью начинает раскручивать маховик дней, что уже не успеваешь замечать, как пролетают новые Дни рождения, новые Новые года, чьи-то свадьбы, юбилеи, разводы, похороны...
Я и оглянуться не успел, как стал челополувеком... Похвастать какими-либо значимыми успехами к своему 50-летию я не мог: институт, женитьба, развод, работа – это, если вкратце, основные вехи моей судьбы... Ни нажитых богатств, ни особых достижений, ни реализованных мечтаний за мной не водилось.
Такую как Аня, я никогда больше не встречал. Да и саму Аню последний раз я видел лет 20 назад. А 5 лет назад лопнуло колесо. На одном из поворотов загородной трассы. Автомобиль швырнуло в кювет и перевернуло. Выжить в такой аварии было не реально. Аня сама вела машину, так как любила прокатиться иногда в одиночестве по пустой автостраде. Знаю, что у неё осталась красавица-дочка. "Мой Светик" – так она всегда её называла. В школе, где работала её дочь, к ней обращались по имени-отчеству "Светлана Павловна". Замуж Аня вышла довольно рано, через год с небольшим после школы. "Выскочила", как говорили её родители. Довольно рано она и "вскочила" обратно: семейная жизнь не задалась, муж оказался не прочь "погулять", к тому же стал поднимать на Аню руку. Он всегда был самым задиристым и сильным в классе...

* * *

Не знаю, почему, но именно эти два отрывка из моей непутёвой жизни вспомнились сейчас особенно ярко, во всех мельчайших подробностях, в то время как сухонький, приземистый старичок с всклокоченной куцей бородкой смотрел сквозь меня тяжёлым пронзительным взглядом...

* * *

"Сердцу не прикажешь" – так иногда говорят, когда дело касается Любви. Невозможно ему что-то приказать, когда дело касается просто Жизни.
По крайней мере, я не смог, когда моё сердце решило, что пора бы уже и остановиться...

* * *

– Проходи!
Я опять вздрогнул. Этим же голосом ещё минуту назад (или с того момента прошла целая жизнь?) в темноте затхлого помещения объявляли: "Следующий!"
Команда прозвучала уже не громко и без всякого раздражения.
– Проходи! – повторил старичок, указывая рукой на внезапно возникшую из неоткуда белоснежную дверь. Я, кстати, ошибался: в его голосе не было ни нотки визгливости. Я открыл дверь и шагнул в неизвестность...

* * *

Возможно, вокруг было и ещё что-то. Не могло не быть. Но я ничего не замечал. Ничего, кроме Неё. Всё такой же озорной взгляд, эта же непослушная чёлка и тот же звонкий смех, когда сидевший на руках рыжий с белым ухом котёнок пытался цапнуть её за палец...