Капелька восьмая

Вот и оказались они на чужой стороне (километрах этак в 350-ти от родных мест), да в оккупации, да в чужих людях. Из хороших и крепких колхозных домов немцы всех повыгоняли, а под жилье приспособили склады, клуб, какие-то постройки – получились такие семейные казармы по пять-шесть человек в каждой комнате метров до 10-ти. Тесно, но все как-то быстро подружились – бабуля со своими сверстницами (такими же солдатками, как и она, у которых тоже мужья без вести пропали или погибли уже), а мама с мальчишками и девчонками примерно своего возраста. Немцы там, как ни странно, колхоз не разогнали, только назвали как-то по-другому (а как, ни бабуля, ни мама не запомнили – да и к чему?). И церковь не порушили.  Наоборот, склад, который был устроен в храме в двадцатые годы, ликвидировали, все оттуда вывезли, что-то там такое слегка подновили, иконостас не до конца разграбленный на место поставили, откуда-то батюшка нашелся (то ли отец Власий, то ли отец Игнатий – мне говорили, да я забыл, а сейчас уж и спросить некого), почему-то не расстрелянный и не сгноенный в лагерях большевиками. Ну, стали как-то жить почти по - привычному. Немцы даже и школу открыли, только бабуля маму туда не пустила – говорила: своей школы дождемся, а пока вон в церковь почаще ходи. Ну, и молились во славу русского оружия и во избавление от супостатов. Правда, как мама говорила, им эти самые «супостаты» - немцы, расквартированные в том селе - достались какие-то не злые и не страшные. Какая-то это была то ли техническая часть (в бывших колхозных мастерских вечно что-то ремонтировали, стук и звон стоял по всей округе днем и ночью, в кузне ковали, в столярке столярили…), то ли хозяйственная – короче, тыловая. Солдаты были все больше немолодые, форма на них мешком сидела, а с оружием только караульные ходили да патрули. А один довольно пожилой чернявый немец раз в неделю таскал маме шоколадки, плакал и на приличном русском лопотал что-то про свою дочку, которая так на маму похожа (его зимой 1943-го эсэсовцы расстреляли – что-то такое он со склада украл и отнес какой-то тетке многодетной… такие дела). Их командир был совсем какой-то с виду гражданский – то ли инженер, то ли интендант – лет около 50-ти, седой, лысый и очкастый. В общем, жили неплохо – только голодно, потому что все, что  эти «колхозники» выращивали, у них немцы дотошно и деловито забирали, а оставляли по каким-то «нормам». Но с хлебом были почти всегда. А уж сухари и не переводились.  Да и воды было в избытке:  колодцев по деревне – десятки. Жили всю оккупацию, как в Великий Пост… Бабулю и маму научили одеваться поплоше и лицо закрывать платками – чтоб не польстился никто или в Германию не угнали… Мама, правда, с партизанами познакомилась, и они ее своей связной сделали. Но конкретно про эти партизанские дела мама всегда уклончиво рассказывала: ну, помогала кое-как, носила разные донесения, в пояс юбки зашитые, туда-сюда, то да се… Кремень!!