Оп 2-809

Изо: еду в кресле на старом танке, ломаю велики



Кровавая суперсерьезность одноглазого всех бы отпугивала, если бы не сопровождалась супердетскостью («у тебя, как у дебила, всё на лице написано»). Он настолько силен, что может играть в открытую; может быть и беспечен, как мальчишка. (Хотя для слишком многих «реалистов» на корабле все эти суперы – минусы, минусы, никогда не плюсы даже в сумме… Мечтают оборвать на полпути, на взлёте  полет и плавание моего пирата, он слишком  выделяется, мозолит им глаза, заставляет ощутить всё убожество собственного существования... На его фоне они все как скрытные, боязливые крысы, боятся убивать и умирать,  обычные паршивые матросы, хапуги, алкаши, клеветники, мусор человеческий, который волны случайно сбили в кучу...)

Такого еще с одноглазым никогда не было, чтобы он сутки напролет думал об одном и том же человеке, об одной и той же ситуации… Погода в порту пасмурная и думается очень хорошо, если не считать перенапряга (т.е. словно бы идешь не по ровной дороге, а всё время в гору). «Погода сырая, под цвет моих мозгов – не небо, а мозги. А черные деревья на фоне неба – извилины…» (На море, в рейсе нет ни деревьев, ни мозгов - особенно, когда жара тропическая; вообще, тропики явно для того придуманы, чтобы превратить человека в обезьяну... - и многие уже...)