Я сидел и смотрел на унылый пейзаж

Я сидел и смотрел на унылый пейзаж -
Проносились поля в полудреме осенней.
Вдруг, "Одесса-Москва", обгоняющий нас,
Поравнял с электричкой вагон свой последний.

Я взглянул, и моя улетела душа -
Там девица в окне. Чую: амба и ступор.
Боже мой, до чего же она хороша -
Нереально, неслыханно, жутко, преступно!

Чуть рассеянный взор и небрежна рука -
Видел образ её я всего лишь мгновенье.
Покачнулся вагончик на стыке слегка
И умчался вперёд - улетело виденье.

И сидел я потерян, безумен и тих,
За окном проносились поля в полудреме.
Я уже начал складывать будущий стих,
Как "Одесса-Москва" тормознул на подъеме.

И опять предо мной тот вагончик застыл,
И видение снова вернулось из дали.
И я тут же все рифмы свои позабыл,
Недовольный слегка - сочинять помешали!

И опять я смотрю на небесный сей лик,
Раздраженный немного, но всё же счастливый.
Её взор в мою душу занозой проник,
Её кудри ласкал ветерочек игривый.

Стук колёс с моим сердцем попал в унисон,
Но платформа некстати. И тут же, конечно,
Улетело виденье, как призрачный сон.
Я надеялся втайне, что может навечно.

Снова стал оформлять я задумчивый стих -
О бессмертной любви, о прекраснейшей деве.
Но опять мой вагон этот поезд настиг,
И уже я смотрю на красавицу в гневе.

Сколько можно, скажите, мне душу терзать,
То даруя мечту, то её отнимая?
Помянул про себя я и бога, и мать,
Постепенно уже закипать начиная.

И опять чудный лик откатился назад.
Я сижу и соплю, гнев в себе подавляю.
Да дались мне её с поволокой глаза,
Да я видеть её вообще не желаю!

Значит так: снова строчку за строчкой коплю,
Но уже понимаю, что выйдет едва ли.
Раздраженный и злой, откровенно туплю -
Настроенье и рифмы куда-то пропали.

И девицу уже не считаю мечтой,
Да вобще, не видать бы её мне ни разу -
Не дала сочинить мне стишок, да какой!
И живёт же на свете такая зараза!