Лев Толстой. Срок годности

Заметка эта была опубликована с сокращениями в "Независимой газете" от 20.12.23 в приложении  НГ EX LIBRIS под заголовком "Не оскорбить художника". Здесь она целиком.

Один чудак говорил мне: – У меня есть подозрение, что хорошие писатели занимались детской литературой не от хорошей жизни, а от хорошей жизни занимались детской литературой не очень хорошие писатели.
Ерунда, конечно, но я его не осуждаю. Может, думаю, вспомнился ему Чуковский, в цветущую свою пору забросивший литературную критику, может, Маршак, вынужденный отложить неплохо получавшиеся у него  переводы с империалистических языков и заняться более хлебным делом. Да мало ли кто. И это великое, но немного поспешное обобщение только следствие наблюдения за несколькими судьбами.
Какая только чушь ни лезет в голову, когда начинаешь думать о высоких материях, какая только ерунда ни просится на язык или на бумагу. И все бы ничего, но... как там у классика? «Ты лишь у смеха на примете на случай глупости твоей», – так, кажется. Прав, прав был Твардовский. И Анна Каренина из одноименного романа, и сиятельный ее любовник, однажды посетивший вместе с ней мастерскую живописца тоже знали об этом и «что-то говорили тем тихим голосом, которым, отчасти чтобы не оскорбить художника, отчасти чтобы не сказать громко глупость, которую так легко сказать, говоря об искусстве, обыкновенно говорят на выставках картин.»
Знакомое чувство. Когда чешется  у меня язык произнести что-нибудь такое эффектное о стихах, например, которые в громадном количестве копились в башке всю мою долгую жизнь и лежат там теперь в великом беспорядке, и требуют каких-то обобщений, приходится напоминать себе:  «Поэзия, вершина прозы, пар отлетающий от уст» и легковесные слова о ней не очень-то красят говорящего. Слово не воробей, вылетит не поймаешь. Благоразумие, благоразумие и еще раз благоразумие!
Ну, естественно, когда речь идет о таком деликатном предмете, как стихи, нужно быть осторожным в своих высказываниях. Но даже и о прозе, которая, согласно приведенному выше определению, принадлежащему, кстати, замечательному поэту Владимиру Соколову, всего лишь подножие поэзии (поверим ему, хоть и сказал он это вряд ли так уж всерьез, просто в строчку очень уж хорошо легло), даже о ней, когда собираешься что-то сказать приходится напоминать самому себе о благоразумии. Не только мне, но и другим это не всегда удается. Ну, так мне кажется. 
Ну, что хорошего, например, думаю я, когда человек с королевской непререкаемостью вдруг объявляет граду и миру, что  героям Льва Толстого уже вышел срок годности. Смеяться ведь теперь будут не над Толстым, а над ним. Изобразил, скажут, громаду своего интеллекта на фоне неба и во всю длину. И как бы великолепен он ни был, и как бы сам ни любовался своим великолепием, этот его конфуз запомнится. 
И вы не думайте, что я с потолка этот пример взял. Слышал, слышал! Да и вы, может быть, слышали. Не такой уж он неизвестный – автор этого изречения.
Или вот прочел я как-то статью другого самоуверенного автора, в которой он, расчищая,  как видно, пьедестал для своей будущей славы, утверждал, что все рассказы Шукшина – макулатура, да еще потом и деревенщиков всех скопом – чего, мол, мелочиться! –  также макулатурой обозвал. Ну, совсем как тот воробышек из миниатюры Феликса Кривина: «Этого чик, этого чирик, а чего с ними чикаться!»
...И – надо же! – случилось так, что я почти тогда же, когда прочел эту статеечку, один шукшинский рассказ тоже прочел – «Воскресная тоска» называется. Обаятельный такой рассказ; я его раньше не знал. И вот сразу после этого попалась мне на глаза эта чудная заметочка. Ну, как тут, скажите, не разозлиться. И вы бы, наверно, на моем месте разозлились. А кто из вас позадиристей, так и вообще начал бы кричать: не тебе, мол, Ювенал ты наш, над Шукшиным шутить! Не тот ты человек, чтобы сверху вниз на него смотреть. Ни дарование, ни душа у тебя не того масштаба. Не Шукшин ты, не Трифонов и не Битов!

А самый злой взглянул бы, прищурившись, обнажил раздвоенный свой язык и прошипел: – Да ты и не деревенщик даже! И посоветовал бы ему перечитать «Доктора Айболита». Ибо никто так успешно не исцеляет от чрезмерных амбиций, как этот добрый доктор. Если уж и он ему не поможет, то никто не поможет.

...Вот так вспомнишь некоторые эпизоды и задумаешься, и прикусишь себе язык. Хорошо, если вовремя.