Смерти вопреки

Поэтический пересказ книги Хезер Моррис «Татуировщик из Освенцима»

                Это сильная, но мучительная история,которую трудно забыть.
                ( Kirkus Revius)

ПРОЛОГ

В грудь Лале ткнулся подбородком,
Не поднимая выше взгляд,
Он взял листок из пальцев робких,
Читая цифр нестройный ряд.

На небе солнце засияло,
Среди зловещей суеты,
Одна из тысячи стояла,
Пред ним как ангел из мечты.

Вокруг бараки и охрана,
Забор колючий, смерти тень,
А тут она как из тумана,
Улыбкой озаряет день.

Овчарок лай доносит ветер,
В его руке ее рука,
Которой знает он на свете,
Прекрасней нет наверняка.

Иглу в зеленые чернила,
Он обмакнул,склонясь над ней,
Боясь в текучке торопливой,
Ей сделать чуточку больней.

И кровь на ранке вытирая,
Даря ей боль , а не кольцо,
Пока чернила высыхали,
Всмотрелся в бледное лицо.



- Поторопись, раздался шепот,
Пепан касаясь чуть плеча,
Кивнул туда, где тихий ропот,
Встречал немецкого врача.

Фашист приблизившись к шеренге,
Взял в руки женское лицо,
"Доктор Смерть"-профессор Менгеле,
Команду отдал с хрипотцой.

Ушел и дрожь в коленях спала,
Наш Лале выдохнул едва,
На женской ручке проступало:
Четыре, девять, ноль и два.

Уже другой бумажный номер,
Лежал в испачканной руке,
Когда, он даже и не понял,
Она исчезла вдалеке..

 1942г.


Вдаль бегут сверкая рельсы,
Поезд мчит спеша вперед,
Где в вагонах душных, тесных,
Задыхается народ.

В деревянные теплушки,
Усадили сотни тел,
Дети,женщины,старушки,
Лица бледные как мел.

Лето жаркое резвится,
Над родною стороной,
Только что-то смолкли птицы,
И звенит над рожью зной.

Кто-то стонет, кто-то плачет,
А иной судьбу кляня,
За подкладкой деньги прячет.
В страхе будущего дня.

Переполненные ведра,
Едкий запах по углам,
В простыне намокшей мертвый,
Сеет смрад из черных ран.

Словно вечность время встало,
А прошло лишь три часа,
Как у старого вокзала,
Этот ужас начался.

***
День и ночь стучат колеса,
Двое суток позади,
Задаются все вопросом,
Что там будет впереди.

Лале лишь двадцать четыре,
Щегольской измят наряд
Он во снах в своей квартире,
В окружении девчат.

Братислава шумный город,
Где была работа,дом,
Он богат, здоров и молод,
И друзей полно кругом.

Сон прервал толчок соседа,
-Нужно раскачать вагон,
Что ты скажешь, сможем это?
Как зовут? – Лале, - Арон.

Предложение не ново,
Лале тер спросонок глаз,
-Было б можно, так коровы,
Это сделали за нас.

Погрустнел Арон: -Так что же?
Как скотину на убой,
Нас везут , а мы не можем,
Дать врагу последний бой?

Лале стало вдруг неловко,
Лоб нахмурив он ответил:
-Ты пойми, у них винтовки,
А вокруг старухи, дети..
Тишина вагон накрыла,
Каждый думал о своем,
Лес, поля бежали мимо,
Солнца луч горел огнем.

На полях бескрайних маки,
Алым морем разлились,
Лале думает о маме,
И какая будет жизнь.

Мама часто говорила:
-Навсегда запомни ты,
Чтобы женщина любила,
Чаще ей дари цветы..

И вот сейчас бы маки эти,
Что так будят страсти пыл,
Всем бы женщинам на свете,
Он на счастье подарил.

Ровно месяц как в Кромпахи,
Он вошел в родные двери,
Возвратившись в смутном страхе,
Ведь семья одни евреи.

То и дело было слышно,
От знакомых там и тут,
Что евреев всех фашисты,
На работы уведут..

Лишь сестра нашла работу,
Где-то шила на заказ,
До седьмого билась пота,
Пока солнца луч не гас.

И однажды возвратилась,
В дом с плакатом . Без затей
Там правительство грозилось
Из семей забрать детей.

Гитлеру шла на уступки,
Власть Словакии и вот,
Откровенной проституткой
Предала родной народ.
Брату старшему ответил,
Что поедет за него,
Ведь у Макса дома дети
А у Лале никого..

Поезд прибыл на разгрузку,
Немцы выгнали людей,
И в строю под солнцем тусклым,
Стали отводить детей.

Выстрел грянул, немец строгий
«Шевелись»,- кричал хрипя ,
-«Вещи в кучу, их не трогать!
Вы не слышите меня?»

Люди молча шли к воротам,
За которыми сквозь лай,
Видно вышку с пулеметом,
Надпись «ARBEIT MACHTE FREI»

Где я? Вис немой вопрос,
Лале уловил взгляд немца,
Коменант Рудольф герр Хесс,
Огласил: « Ваш дом –Освенцим»

-Только ваш упорный труд,
Для немецкого народа,
Смысл и цели обретут,
Даст вам волю и свободу.

Всех раздели, терпеливо,
Люди ждали, злись не злись,
На руках у всех чернила,
Номерами разлились.

Лале тоже вбили цифры,
Боль не чувствуя совсем,
Про себя шептал молитву,
Тридцать два четыре семь…

После душ, вода из крана,
Дней последних смыла пот,
Всем одежду без карманов,
Дали немцы у ворот.
-Ну и вид, Арон шутливо,
Лале в бок толкнул слегка,
И совсем уже без силы,
Тот кивнул ему: -Ага.

Вонь и теснота в бараке
Нары делят на троих,
Но без шума и без драки,
К вечеру барак затих.

Ночью Лале тихо вышел,
По нужде, пошел тропой,
Где-то рядом вдруг услышал,
Как ругался часовой.

На краю глубокой ямы,
Уцепившись за карниз,
Сели трое, выстрел грянул,
Заключенных сбросив вниз.

Возвратясь в барак с Ароном,
Он столкнулся, -Кто стрелял?
Лале молвил: -Я не понял,
Про убийство не сказал.

Ранним утром перекличка,
Кашель , вздохи, лай собак,
За забором села птичка,
Облетевшая барак.

-Ваш начальник новый капо,
Все команды исполнять,
Прохрипел солдат гестапо,
-Быстро пищу принимать!

Жижа серая воняла,
И картошечка на дне,
Аппетита не внушала,
Но все влил в себя Лале.

На строительство бараков,
Повели гудящий строй.
Лале шел совсем без страха,
Лале знал, что он живой.
С крыши вид на всю округу,
Двое русских у дверей,
С нескрываемым испугом:
-Ты пришел помочь еврей?

Здесь на крыше ветер свищет,
Люди трудятся на стенах,
Строят новые жилища,
Ждущих сотни новых пленных.

Познакомился с Андреем,
А второй молчун Борис,
-Мы солдаты, не евреи,
Не смотри так долго вниз.

Лале пристает с вопросом:
-Капо это кто,скажи?
Почему нашивки носят,
Им насколько легче жить?

Посмотрел Андрей серьезно,
-Треугольник у капо,
А на вас евреях звезды,
Вот я ясно кто есть кто.

-Цвет зеленый уголовник,
Красный тот антифашист,
Черный значит не работник,
Чья совсем ничтожна жизнь..

Две недели как минута,
Пролетели , Лале всем,
Улыбался, почему-то,
Знал, барак покинет семь..

Интуиция наверно,
Или может быть судьба,
Но однажды капо первым,
Поманил:- Ну как дела?

Лале знал, молчать и слушать,
Капо парня похвалил:
-Хочешь жить и вкусно кушать,
И чтоб я тебя любил?
-Будешь помогать по службе,
Начищать мне сапоги,
Делать все, что будет нужно,
И попробуй убеги..

Кончен день, он шел , а мимо,
Прогремев фургон в ночи,
Встал у бани, немцы живо,
Стали выгонять мужчин.

Под ударами прикладов,
Раздалась чужая речь,
На глазах бесправных с матом,
Гнали в газовую печь.

Пять минут и стихли крики,
Лале словно видел сон,
На коленях плакал тихо,
Издавая хриплый стон..

Лишь семь дней спустя очнулся,
В голове стоял туман,
Незнакомец улыбнулся:
-Пей, меня зовут Пепан.

-Я тебе татуировку ,
Набивал когда-то друг,
Эту нужную сноровку,
Передам из первых рук.

-Что случилось, как все было?
Овладел парнишкой шок,
-Тиф сыпной, поверь могила,
Уж ждала тебя дружок.

-Целая тележка трупов,
Сверху ты лежал больной,
Скинуть удалось кому-то,
Понимали, что живой.

-Друг скрывал тебя неделю,
А потом и сам пропал,
В то жив он будем верить,
Утешал Лале Пепан.

По протекции Пепана,
Став набивщиком тату,
Лале твердо и упрямо,
Гнал коварную беду.

А Пепан сказал серьезно:
-Что не скажут делай все,
Бить тату совсем не сложно,
Это жизнь тебе спасет.

Все внезапно изменилось,
В день когда пропал Пепан,
А ему девчонка снилась,
Как насмешка и обман.

Проработав две недели,
Он начальству без затей,
Попросил себе подмену,
Чтобы дело шло скорей.

Серый строй стоял шатаясь,
Офицер провел расчет,
Вывел парня ухмыляясь,
Подтолкнув его в плечо.

Лале посмотрел серьезно:
-Что не скажут делай все,
Бить тату совсем не сложно,
Это жизнь тебе спасет.

Был Леон хороший малый,
Очень быстро в дело вник,
Лале сразу легче стало:
-Будем рядом, ученик.

Лале с ним делился пайкой,
Несмотря на риск и страх,
Часть ее Леон утайкой,
Уносил с собой барак.

Время шло, капо немецкий,
Что за Лале отвечал,
По фамилии Барецки,
Издевался и кричал.

К избиениям привычный,
Лале боль терпел как мог,
Изгибаясь как обычно ,
Под ударом сильных ног.

День воскресный словно праздник,
Воскресенье-выходной,
Девушки с бараков разных,
Выходили по одной.

Лале ждал увидеть чтобы,
С кем встречался иногда,
Ту, с которой бы до гроба,
Были вместе навсегда.

Затянуло небо дымкой,
Запах гари за окном,
Снег сереющей косынкой,
На проталинах кругом.

Познакомившись с Барецки,
Он узнал, что тот румын,
Этот прихвостень немецкий,
Напивался часто «в дым».

Младше Лале ровно на год,
Он давно вступил в СС,
И мечтает о наградах,
Чтоб иметь служебный вес.

Тем страшней услышать было,
От коварного врага:
_ Любишь? Это очень мило,
Вы не виделись пока?

-Напиши ты ей записку,
Я увижу передам..
Лале думает о риске,
Смертью может стать финал.

Но любовь , уж вы поверьте,
Не страшиться, каждый миг,
Ощущал дыханье смерти,
Что к нему давно привык.

В той записке мало текста,
Очень кратко в двух словах,
Указал для встречи место,
Несмотря на сильный страх.

Встретились почти открыто,
У барака в выходной,
Как зовут ? -спросил он,
-Гита, дом в Словакии родной.

Время шло, мечталось Лале.
Что когда-нибудь опять,
Вместе с Гитой на бульварах
Будут вместе танцевать.

А пока он ежедневно,
Ей продукты доставал,
По кусочкам незаметно.
Нес в тайник ,в сырой подвал.

Холода пришли внезапно,
Лале Гиту снова ждал,
С неба дождь противный капал,
Как он только не устал?

Дана лучшая подружка,
К Лале, только дождик стих:
- Гите плохо, срочно нужно,
Ей лекарство, видно тиф..

-И ее их женский капо,
Хочет в госпиталь послать,
Только знаем, что гестапо,
Даст команду расстрелять.

Лале успокоил Дану:
-Пусть побольше пьет воды,
А лекарство я достану,
Чтобы не было беды.

Через день достал таблетки,
Через вольных за паек,
-Случай не такой уж редкий,
Хворь отступит дайте срок
.
Сколько дней переживаний,
От подружек были вести,
И однажды утром ранним,
Они снова были вместе.

Ей смотрел в глаза с любовью,
Гладил хрупкое плечо,
Чтоб послал Господь здоровья,
Он молился горячо.

Встречи редкие случались,
И любовь жила в груди,
Не напрасно повстречались,
Хоть туманность впереди..

Как всегда полно работы,
Снова привезли народ,
Доктор Менгеле в субботу,
Сортирует «грязный сброд».

Лале смотрит напряженно,
Доктор девушку схватил,
Рявкнул Лале раздраженно:
-Что глядишь еврейский сын?

-Собирайся, будет дело,
И скажу, имей ввиду,
Мы твое изучим тело,
Встал Леон:- Нет, я пойду.

-Все нормально будет Лале,
И вернусь, ведь ходят ноги,
Оба друга понимали,
Что с фашистом шутки плохи.

Солнце замерло в зените,
Меж камней , где водосток,
Он сорвал в подарок Гите,
Скромный маленький цветок.

Спрятал под своей одеждой,
От чужих , чтоб не обидеть,
Вечером уснул с надеждой,
Завтра вновь ее увидеть.

-Помогите Бога ради,
Женский голос прозвучал,
--Мы работаем в Канаде,
-Я такого не встречал.

Улыбнулась ему мило,
-Сортируем все что надо,
Немцам вещи, деньги, мыло..
Наш отдел зовут Канада.

-Бриллианты, золотишко,
Просто некуда девать,
Голодно, нет пайки лишней?
Мы хотели б обменять..

Лале согласился сразу,
Вольным отдавал добро,
Чтоб продукты по заказу
Обменять на серебро.

Как-то раз встречаясь с Гитой,
Он похвастался талантом
Выживать, и с гордым видом
Подарил кольцо с бриллиантом.

И опять с иглою острой,
За работу сев с утра,
Детям, старикам и взрослым
Набивал он номера.

Абсолютно непохожих,
Столько видел , только вдруг,
Встал мужчина с смуглой кожей,
Он таких не видел рук.

Узловатые , большие,
И испытанные в драках,
Познакомились:-Как имя?
-Я американец Якуб.

-Приезжал к родне я в Польшу,
Где узнал фашистов нравы,
Близких не увижу больше,
Увезли в момент облавы.

Лале приободрил немного:
-Не грусти пока живешь,
Здесь у всех своя дорога,
Место теплое найдешь.

Через день спеша куда-то,
Увидел Лале на пути,
Заключенных и солдата ,
Счет ведущих до пяти.

Под хлопки и громкий хохот,
Якуб гнул железный прут,
Вдруг пронесся тихий шепот:
-Комендант и капо тут.

Вскинув дуло автомата,
По приказу взяв за ворот,
Немцы Якуба куда-то,
Повели без разговоров..

Месяц , дни .часы, минуты,
Время в лагере бежит,
Счастье выпало кому-то,
Счастье, что пока ты жив.

Вечером капо Барецки,
Дал приказ садясь за стол:
-Чтобы дух поднять немецкий,
Будет в лагере футбол.

-Собери свою команду,
Из спортсменов, взятых в плен,
Им скажи, что бегать надо,
И играем без замен.

Чтоб желания хватило,
Призом кубок, видишь вот
Надпись: «Чемпиону Мира,
Франция, тридцатый год».

Лале выполнил задачу,
Всем сказал:-Умерьте прыть,
Надо проиграть, иначе,
Нам до завтра не дожить.

Матч фашистам проиграли,
Не всухую, счет три два,
Под конец совсем устали,
С голода не пав едва.

Счет к концу лишь изменился,
Был футбол великолепен,
А над полем в матче вился,
Из печей огромных пепел..

Лале с Гитой , третий лишний,
Опустившись на траву,
Гита долго клевер ищет,
Объясняя почему:

-Немцы суеверны, часто,
Женщины прознав такое,
Дарят клевер им «на счастье»,
Что спасает от побоев.

Лале вновь ее целует,
Тела нежный аромат,
Сердце юноши волнует,
Лале редкой встрече рад.

Новый день, все по порядку,
За работою своей,
Голову склонив, украдкой,
Ищет Гиту средь людей.

Силуэт знакомый близко,
Присмотрелся, точно он,
Прошептал пригнувшись низко:
-С возвращением Леон!

-Господи, совсем холодный,
Я тебя так долго жду,
Знаю ты совсем голодный,
Скоро дам тебе еду.

Слезы на глазах Леона,
Высох как живая тень,
-Этот доктор держит слово,
Мне не стать отцом детей..

Лале отвернулся, в горле,
Встал удушливый комок,
-Это мы ему припомним,
Покарай мерзавца Бог..

Вскоре Лале в передрягу
С изумрудами попал,
Комендант велел беднягу
В карцер отвести в подвал.

После пыток знал он точно,
Скажут просто расстрелять,
И прощаясь с жизнью ночью,
Вспоминал старушку мать.

А еще ее родную,
Что дороже в мире нет,
Ту, которую целуя,
Воспевал на целый свет.

Дверь открылась, на пороге
Заслоняя весь проем,
Кто-то встал в тюремной робе.
-Якуб!!! –Тише, мы вдвоем.

-Я принес еды немного,
Ты поешь, тебе скажу,
Каждому своя дорога,
Я тюремщиком служу.

Знаю,помогал ты многим,
Все могло иначе быть..
Здесь порядок очень строгий,
Я обязан буду бить.

-Чтоб назвал ты тех в «Канаде»,
Кто рискуя ,спора нет,
Всем что было пайки ради,
Нарушал вовсю запрет.

-Мне придется как прохвоста,
Погубить тебя скорей,
Десять жизней или просто
Лишь один умрет еврей.

Лале с грустью согласился:
-Делай дело что дано,
С жизнью я уже простился,
Мне до смерти все равно.

Утром в камере ждал Якуб,
Кулаком удар в лицо,
А потом шепнул: -Ты падай,
Притворяйся мертвецом.

И эсесовцам со вздохом
Доложил:-Не рассчитал,
Видно отдал душу Богу,
Ничего мне не сказал.

Лишь ушли помог подняться,
-Извини , нос сломан твой,
Надо быстро убираться,
Отлежись пока живой.

Десять дней в тяжелых травмах,
Лале бредил, а потом,
В новый лагерь был отправлен,
В Буркенау-новый дом.

Здесь условия иные-
Тяжкий труд или умри,
Камни кирками дробили,
От зари и до зари.

Еле на ногах держался,
Лале Господа просил,
Чтобы тот не отрекался,
Дал еще немного сил.

С пополнением прибывшим,
В Буркенау шел Борецки,
Голос Лале вдруг услышал,
Этот прихвостень немецкий.

Шанс один всего остался,
Помощь у врага просить,
А Борецки улыбался:
-Много ли осталось жить?

Лале попросил несмело:
-Мне бы Гите передать,
Жив –здоров, такое дело,
Я не умер, надо ждать.

-И еще я попросил бы,
Доверяя Вам вполне,
У нее подруга Силка,
Пусть расскажет обо мне.

Силка Гитина подруга,
В общежитии немецком,
С ней давно живет Шварцхубер,
Где ее нашел Борецки.

В чем у ласки женской сила?
Знает точно только ночь.
Силка немца упросила,
Лале как-нибудь помочь.

Это все невероятно,
Было сделать и так сложно,
Но его везут обратно,
Невозможное- возможно!

Лале снова видит Гиту,
Сколько счастья рядом быть,
Я не дам тебя в обиду,
Буду лишь тебя любить.

Взрыв спокойствие нарушил,
Пулеметная стрельба.
Вдруг послышались снаружи,
И далекое «ура».

Русский политрук Василий,
Попытался бунт поднять,
Всех восставших без усилий.
Удалось перестрелять.

Все вернулось к распорядку,
Но прошло двенадцать дней,
И фашисты без оглядки.
Начали казнить людей.

Многих в поезд погрузили,
Лале был один из них,
Немцы быстро увозили
Всех оставшихся в живых.

Гиту увезли днем раньше,
К поезду барак спешил,
-Если  что , среди пропавших..
Гита Фурман, запиши.

Ей удалось сбежать в дороге,
Когда так близко лес темнел,
Она одна из тех немногих,
Кто в этой каше уцелел.

Вернувшись позже в Братиславу,
Она нашла своих родных,
Хоть не пришлось отца и маму,
Застать ,как думалось .в живых.

А с братьями пришлось расстаться,
Ведь с клятвой отомстить за мать,
Ее обняв  Доддо и Лацло,
Ушли с фашизмом воевать.

Но опять вернемся к Лале,
Поезд мчит пронзая ночь.
И теперь уже едва-ли,
Сможет Гите он помочь.

Может как-то и проскочит,,
И наступит скоро мир,
За подкладкой два мешочка,
В них алмазы и сапфир.

Маутхаузен встречает,
Новый лагерь, тот же дым,
Лале с грустью замечает,
Что он стал совсем седым.

Здесь условия другие,
Много женщин и калек,
Но заборы не глухие,
Он решился на побег.

Лесом, речкой, оторваться,
Убежать и проползти,
Вышел к тракту где сражаться,
Шли советские бойцы.

Джип догнал его зеленый,
Офицер позвал:-Малец,
Кто таков? – Я заключенный,
Из Освенцима беглец.

-Про Освенцим я не слышал,
Говоришь на языках?
Пять, ну это выше крыше,
Ты мне нужен, ну вот так!

Показав рукой на горло,
Лале в кузов усадил,
-Едем в штаб, командой твердой
Лале в штате утвердил.

Он при штабе стал посыльным,
И хоть дел роился рой,
Часто по дороге пыльной,
Ездил в села за едой.

Там в одном кафе питаясь,
Рассказал про ужас плена,
И ему в любви призналась,
Местная краса Серена.

Но о Гите только мысли,
Он тактично объяснил,
Что с другой незримой нитью,
Связан, любит и любим..