Этот смех и есть я

Ах, как к лицу мне чудной колпак, звон бубенцов узорных! Нынче желает меня толпа, лучшего из придворных. Требуют, жадные: весели, хочется посмеяться!
Ознаменуют восторги лир яркий дебют паяца. Мне ли, великому дураку, не дозволят дразниться? Право, я точно средь глупых кур, ждущих свою пшеницу! Вечно без умолку я трещу, хохот сорвав в награду.
 
(Нет человека мудрей, чем шут, ибо с шутами правда.)
 
Сядет напыщенный идиот на возвышенье трона. «Нет, не избавят вас от острот мантия и корона! Что пожелаете, дорогой, сказку али памфлеты?»
 
(незаживающих сотня ран прячется под жилетом. Кабы увидел кто эту грудь, алых сплетенье нитей…)
 
…я продолжаю свою игру. «Что, не смешно, правитель?» Дьявол, едва не забыл про роль. Снова сошлёт в темницу. «Я, - говорит он мне, -твой король, велено поклониться!»
«А,-  зубоскалю я, - дорогой, как же я так напутал!» Рвётся разгневанный Гулливер в сторону лилипута. Жизнь моя – прутик в его руке, что сокрушала брёвна. Впрочем, я всё ещё в колпаке. Он вдруг садится ровно. Смотрит, слепой и смешной тиран, точно орёл на птаху.
Кто-то заместо меня с утра, верно, пойдёт на плаху. Что ж, я практически фаворит, только портков не видел!
«Ты, - вдруг хозяин мой говорит, - страшно меня обидел.» И я комично башкой трясу, выпучив в страхе зенки. «Боже, - канючу, - не надо в суд!» рухнув на четвереньки. Хохотом полнится тронный зал, нынче притворства в моде.
Деспот, воздев к потолку глаза, сухо велит: «свободен».Не поднимаясь теперь с колен, я отвечаю смерти: «ах, что за прелесть, ах, хорошо! Что ж, я вернусь, поверьте!»
Смех провожает меня к двери, верный мой щит и меч мой.
 
(сердце испуганно говорит: можно ль спасаться вечно? Знаешь, однажды тебе, факир, не избежать возмездья…)
 
Но надо мною смеётся мир, и этот смех и есть я. Первый росток недовольных слов, всшедших под их ногами. Средь титулованных им ослов будет один с мозгами. И, может статься, шута рука бунта сподвигнет розжиг…
вечером высекут дурака.
утром дурак продолжит.