Монах

О! Смею ль попросить его прощенья!
Мне трудно будет объяснить, за что.
Пугаюсь, Вами принятых решений:
То - слух, а не бумага, не перо.

Чрез стенку стану молвить о пороках,
Чьи есть у всех, не стоит нам скрывать.
Я ничего в душе не смыслю Бога,
Но есть за что любить, за что карать...

Лица не видеть Вашего пристойно,
Иначе — блеск стыда в моих зрачках,
И я убита язвою народа,
Чью душу уничтожила в грехах.

Я не распутна. Буду ли такою —
Когда-нибудь узнаю от себя.
И мне обычай кажется пустою
Ошибкой, что внушает всем толпа.

О, Бог, меня, прости!
Безгрешен ты ли,
Коль душу продаёшь, лишь пожелав,
Лишь заикнувшись!.. Кто на той могиле?
Чей силуэт ты видишь в вечных снах?

Погорячилась...верно. Не губите!
Не смею Вам озвучивать наш срок,
А он не мал...о, сжальтесь, пощадите!
За что волной омыл несчастный рок!

...Монах как будто понял. Он дослушал.
Не шелохнувшись, он избрал молчать.
Пот выступал по телу от удушья,
Заставив пожилого вспоминать...

Он тяжело вздыхал в исповедальне,
Перебирая пальцы на руках.
Он представлял не ложе в келье.
Спальню,
Которой образ вдруг навеял страх.

И форма двух зрачков слыла кошачьей,
И чёрный капюшон прикрыл глаза.
Он будто пойман был знакомой пастью,
Он бесновал, сгорая от стыда.

Он стал той беззащитной серой мухой,
Что отдаётся власти паука.
Он был тем пауком с облезлым брюхом —
Здесь, перед ним: и жертва, и стена.

В терзающих мученьях сладострастных
Он обвивал её нежнейший стан...
В сей час он был несчастным из несчастных,
Не верящим из верящих в обман!

О! Нетерпенье всё одолевало,
И, возбуждая мысли в голове,
Склоняло сдёрнуть угол покрывала...

...Её рука была в его руке...