Загадка Медного всадника

Поэма «Медный всадник», написанная в 1833 году – последняя поэма А.С. Пушкина. Ее написал не просто зрелый мастер, а гений, которому подвластно всё.
Поэма одновременно проста и сложна, ясна и непонятна.
А непонятно в ней всё, начиная с названия. Почему «медный», если он «бронзовый»?
Вот объяснения специалистов. Поскольку – бронза это сплав, стостоящий  на 80% из меди и на 20% из олова, а в XVIII веке все сплавы с содержанием меди называли медными, то и отлитый из нее монумент стали называть медным». Чувствуя, что объяснение не ахти (зачем тогда сам Пушкин в поэме дважды пишет «на бронзовом коне». Или он считает, что конь – бронзовый, а его всадник – медный?..), литературоведы добавляют: «Медь в большей степени отражает характер персонажа (т.е памятника Петру I). Медь – это красный тяжёлый металл, из него изготавливается оружие, медь – олицетворение борьбы, крови, жестокости. Все это описывает Петра I в глазах Евгения, главного героя. Выходит, что выбор эпитета не случаен, напротив, он серьезно продуман».
Не знаю как вам, но меня эти доводы не убеждают от слова «совсем». Но вернемся к странности названия поэмы чуть позже. А пока обратим внимание на подзаголовок: «Петербургская повесть». Странная вещь: объемное поэтическое произведение «Евгений Онегин» Пушкин называет не поэмой, а романом в стихах (до него такого жанра не было), а поэму – повестью (заметим, что следом за ним Гоголь также назовет свой роман – поэмой «Мертвые души»). Странные игры классиков.
Кстати, об игре. Никто лучше и тоньше Пушкина не понимал, что литература – это игра. Игра в слова и смыслы. В мире есть три реальности. Жизнь человеческого сообщества и твоя личная – зримая. Жизнь незримая: Бог, ангелы, бесы, души умерших… И литература с искусством – творение человека, его игра с неведомым Богом и ведомым ближним.
Так вот «Медный всадник» – образцовая литературная игра. Откроем ее первую страницу. И опять она нас удивляет. Читаем: «Предисловие», а далее – текст, состоящий из трех фраз: «Происшествие, описанное в сей повести, основано на истине. Подробности наводнения заимствованы из тогдашних журналов. Любопытные могут справиться с известием, составленным В.Н. Берхом».
А вот начало статьи, которую Пушкин называет необычным для данного контекста словом известие: «О наводнении 1824 года писано было очень много, и хотя происшествие сие еще живо в памяти многих, но предлагаю здесь читателям описание, составленное о сем несчастном приключении Ф.В. Булгариным».
Т.е. речь в поэме идет о реальном петербургском наводнении, которое произошло всего 9 лет назад. Почему же тогда Пушкин пишет о нем, как о чем-то давнем: «из тогдашних журналов»? И в первой фразе этого предисловие есть странное словосочетание: «основано на истине». Написал бы проще: «В основе поэмы лежат реальные события наводнения в Петербурге 1824 года, описанного в статье В.Н. Берха». Да и зачем всё это подавать в форме предисловия – или нельзя было использовать для это примечания к основному тексту произведения? Но Пушкину надо было для чего-то написать именно эти слова: «основанное на истине», «тогдашних журналов», «известие от Берха».
Опять загадка и опять мы видим, что у нас в руках еще нет ничего, чтобы ее разгадать.
Переворачиваем еще одну страницу. «Вступление». Далее идут хрестоматийные строки: На берегу пустынных волн / Стоял он дум великих полн… А следом еще 42 строки – без всякого упоминания имени персонажа. Мне скажут: а зачем имя, и так ясно, что это – Петр. Разумеется, ясно. Не ясно только почему в 44-х строках Пушкин не захотел ни разу назвать его по имени. Лишь в 45-й звучит: «Люблю тебя Петра творенье…» И то не на прямую, а в обращении к городу. И почему «он» во второй строке в одних изданиях набрано курсивом, а в других («Литературные памятники») написано с большой буквы «О», как пишется это местоимение, лишь когда оно имеет отношение к Богу?
Еще одна «зарубка» на память.
А вообще «Вступление» прекрасно. Это такая легкая ода Петру I, лирический гимн его городу, точнее объяснение в любви.
Петербург – это главный город в жизни Пушкина (хоть он и родился в Москве, но в детские годы почти там не жил, да и потом лишь венчался и прожил в белокаменной некоторое время). А Петербург – город его молодости («Шипенье пенистых бокалов…»), вхождения во взрослую жизнь («Люблю, военная столица, твоей твердыни дым и гром…»). Наконец, город его смерти. Как там у Введенского: «…на смерть, на смерть держи равненье /
певец и всадник бедный».
Но «всадника бедного» мы еще помянем. Пора, наконец, открыть «Часть первую» поэмы, из которой мы узнаем о молодом Евгении, который беден, «живет в Коломне, где-то служит». Еще он любит девушку Парашу, которую мечтает назвать своей женой, да всё откладывает свадьбу – опять же по причине бедности.
Пока ничего необычного. Разве что обилие имен собственных, знакомых нам по другим произведениям Пушкина: Евгений, Коломна, Параша… Но я не вижу здесь никаких глубинных смыслов – просто поэт играет. Хотя, пожалуй, имя Евгений – говорящее, означающее – благородный.
И тут начинается наводнение, которое описывает Берх. И Пушкин делает это настолько сильно и мощно – насколько это способен сделать лишь Пушкин!
Евгений в это время находится в относительно безопасной части города (в отличие от своей любимой). Он мечется по улицам в неведенье – что с Парашей? Она не просто самое дорогое, что есть в его скудной жизни. Она – сама его жизнь. И он не знает: жив он или уже мертв.
В своем безумном метании Евгений оказывается верхом на одном из мраморных львов, стоящих на площади у Медного Всадника. Перед нами два всадника. Сцена могла бы выглядеть комичной, если б не ее трагедийность.

…И обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

Начинается «Вторая часть» поэмы. И мы узнаем, что стихия начала отступать от города, а наш герой бросается на поиск любимой:

Евгений смотрит: видит лодку:
Он к ней бежит как на находку,
Он перевозчика зовет –
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.

Вспомним «Вступление» к поэме: «…Река неслася, бедный челн / По ней стремился одиноко».
Как же Пушкин любит себя цитировать!..
Но наступает кульминация. Вот что открывается взору Евгения:

…Знакомой улицей бежит
В места знакомые. Глядит,
Узнать не может. Вид ужасный!
Всё перед ним завалено;
Что сброшено, что снесено;
Скривились домики, другие
Совсем обрушились, иные
Волнами сдвинуты; кругом,
Как будто в поле боевом,
Тела валяются. Евгений
Стремглав, не помня ничего,
Изнемогая от мучений,
Бежит туда, где ждет его
Судьба с неведомым известьем,
Как с запечатанным письмом.
И вот бежит уж он предместьем,
И вот залив, и близок дом...

Кто-то писал, что Пушкин предвосхитил кинематограф. Если делать экранизацию – никакой раскадровки режиссеру не понадобится, всё за него уже сделал Пушкин.

Что ж это?.. Он остановился.
Пошел назад и воротился.
Глядит... идет... еще глядит.
Вот место, где их дом стоит;
Вот ива. Были здесь вороты —
Снесло их, видно. Где же дом?
И, полон сумрачной заботы,
Всё ходит, ходит он кругом,
Толкует громко сам с собою —
И вдруг, ударя в лоб рукою,
Захохотал…

Эффект отсутствия. Страшнее нет ничего. Если б Евгений увидел бездыханное тело своей Параши, было бы не так страшно. Дом исчез!..
Одна из самых сильных по своему трагизму сцена в мировой литературе.
Евгений не умирает: умереть он может только на теле своей возлюбленной, а этого тела нет. Она исчезла, и он, сойдя с ума, как бы исчезает из привычного ему мира. Становясь безумной тенью скитающейся по угрюмому городу. Он перестает ходить на службу, не появляется в своей квартирке. И лишь однажды во время своих блужданий он вновь обретает облик человека, когда случайно оказывается на площади с Медным Всадником.
Вот – Евгений из тени превращается в человека. Да в какого еще человека!..

Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
«Добро, строитель чудотворный! –
Шепнул он, злобно задрожав, –
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился…

Всё – Евгений снова тень, которая в ужасе бежит от настигающего его истукана и слышит за собой «Тяжело-звонкое скаканье / По потрясенной мостовой».
На какой-то миг Евгений встал вровень с Петром, сказав «Ужо тебе!..» Но этот миг равен вечности. Вспомним строки Мандельштама о Батюшкове:  «Который час?» – его спросили здесь, / А он ответил любопытным: «вечность».
Важны и последующие строки Пушкина о Евгении, которому потом приходилось проходить по той же площади:

В его лице изображалось
Смятенье. К сердцу своему
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал,
Смущенных глаз не подымал
И шел сторонкой.

Евгений смирился (даже картуз снимает), но что это – поражение или?..
И завершается поэма описание «малого пустынного острова», куда наводненьем занесен ветхий домишко:

…Над водою
Остался он как черный куст.
Его прошедшею весною
Свезли на барке. Был он пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога.

Теперь становится понятным, что дало толчок автору к написанию поэмы. Всё тот же Берх (не зря же Пушкин практически посвятил ему своего «Медного всадника»), который  писал: «…большая часть домов была повреждена, иные смыты до основания… Одно паровое судно огромной величины, с завода г. Берта, очутилось в Коломне…» Вот Пушкин и объедил эти две фразы в одну и получился «ветхий домик» смытый со своего места и перенесенный в другое.
Следует еще обратить внимание на то, как Пушкин заканчивает свою поэму: «И тут же хладный труп его / Похоронили ради Бога». Опытный читатель даже в растерянности: он же привык: теза, антитеза, синтез. А у Пушкина нет никакого синтеза, даже формального эпилога нет. Он вообще не любитель ярких завершений. Помните, как кончается «Домик в Коломне»: «…Больше ничего не выжмешь из рассказа моего». Или последняя ремарка в «Борисе Годунове»: «Народ безмолствует». Этим поэт говорит: «Я всё сказал, а выводы делайте сами».
Так вот попробуем их сделать – хотя бы в первом приближении.
Вывод первый. Вступление поэмы и повесть о бедном Евгении не имеют ничего общего между собой, разве что кроме темы, посвященной городу Петербургу. Потому что Вступление «про» (за), а повесть «контра» (против). Вступление – осанна Петру, повесть – анафема ему же. Пушкинисты до сих не могут понять: а Пушкин-то сам на чьей стороне – Петра или Евгения?..
Очень часто невозможно ответить на тот вопрос, который поставлен неверно. Пушкин не является поэтом «ИЛИ» (или так или иначе). Он поэт «И» (и так, и иначе, причем одновременно). Знал ли Пушкин великую восточную формулу мира: инь-ян? Во всяком случае все свои поздние произведения он строил именно по ней. Светлое и черное переплетены у него между собой, они соседствуют, входят одно в другое. Но не перемешиваются при этом. Петр, построив свой город в опасном месте, погубил жизни Евгения, Параши, их будущих детей, их маленькое человеческое счастье? Да. Он – злодей? Нет. Потому что царь, обязан заботиться о благополучии государства в целом («Отсель грозить мы будем шведу»). И если завтра, не встретив на своем пути форпостов, враг войдет и захватит всю Россиию – жертв будут тысячи. Да и сама она лишится будущего. Значит, Петр – благ. Но с точки зрения конкретного маленького человека… В общем, мы начинаем ходить по кругу.
Но это наш большой человечий мир. А вот микромир. Считалось, что электрон ¬– элементарная частица. И вдруг ученые обнаруживают у него свойства волны. Т.е. электрон одновременно является и частицей и волной. Когда на него смотришь: он – частица, не смотришь – волна.
Как видим, Пушкин не слишком хорошо разбирался в химии (это я к началу нашего разговора о бронзе), зато прекрасно понимал квантовую механику.
А теперь вернемся к названию поэмы. Чего мудрить: давайте, заглянем в словари. Например, в Библейскую энциклопедию Брокгауза/ Итак, читаем: «Медный» – сделанный из меди или сплава, содержащего медь, напр. из бронзы. Переносное значение: «непреклонность» и сноска: «Второзаконие, гл. 28». Что ж, откроем «Второзаконие»: «Если же не будешь слушать гласа Господа Бога твоего и не будешь стараться исполнять все заповеди Его и постановления Его, которые я заповедую тебе сегодня, то –
придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя,
проклят ты будешь в городе и проклят ты будешь на поле,
…………………………………………………………………
И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом…»
Святые отцы так толкуют эти слова: «Если мы верим лжи дьявола, то тем самым отдаем свое будущее, свою семью и свою церковь в его руки и позволяем ему закрыть небеса над нашей головой, сделать их медными»
Вкладывал ли Пушкин именно такой смысл в название своей поэмы, я не могу утверждать. В любом случае Пушкину важно было уже странностью названия предупредить: в моей поэме не так всё просто, будь внимателен, читатель.
Я уже говорил, что в поэме Всадник дважды называется медным. Стоит это место процитировать. Это из погони Всадника за Евгением:

И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный         
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.

Как видите, здесь инверсия названия. Не «Медный всадник», а Всадник Медный. Причем оба слова написаны с заглавных букв. Т.е. это уже как бы имя собственное Петра-памятника. Как Всеволод Большое Гнездо или Владимир Красное Солнышко. Или как у Введенского попытка объединения обоих героев поэмы: «…на смерть, на смерть держи равненье, певец и всадник бедный». Вот так: Всадник Бедный.
И еще мне хочется сказать вот о чем. Работа Фальконе гениальна. Это не просто лучший монумент в Петербурге, ему нет равных и в России. А ведь ко всему прочему это – памятник рифме. Постамент памятника – реальный камень. Петр – это тоже – камень. Между ними – конь… А под его копытами еще и змей!.. У меня просто нет времени, чтобы сказать о памятнике всё, что можно о нем сказать. Добавлю лишь, что на мой взгляд лучший монумент Москвы – памятник Пушкину на Тверском бульваре. Петербургский памятник – образ России, «уздой железной» поднятой на дыбы. В Москве – задумчивый образ (можно сказать смиренный) самого поэта, воспевшего медного Петра. Два крыла одной птицы – России.
И последняя, может, самая главная загадка поэмы. О ней я уже начал говорить, имея в виду: «На берегу пустныных волн / Стоял Он дум великих полн», где Он – с большой буквы.
Вам ничего не напоминают эти строки? Вот из книги «Бытия»: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош».
Как мы видим, какие-то аналогии просматриваются. Но Пушкин и Бог – очень сложная тема. И представить, что Петр в поэме это еще и Бог-Вседержитель... Нет, на это я не решусь: надо и меру знать.