Хрустальные ноты нравственного одиночества

Мне посчастливилось посмотреть главные пьесы Чехова в 70-ые- 80-ые годы.
"Чайку" - во МХАТе в постановке О.Ефремова, "Вишнёвый сад"
- на Таганке в постановке А.Эфроса, "Три сестры" - в "Современнике", в постановке Г.Волчек и "Дядю Ваню" - в БДТ, в постановке Г.Товстоногова.

Четыре лучшие пьесы, в постановке лучших театров тех лет, в работах прекрасных режиссёров, с участием талантливейших актёров: Смоктуновского, Калягина, Андрея Попова, А.Вертинской, Высоцкого, Демидовой, Гафта, Неёловой, Басилашвили, Лебедева, Лаврова.

Эти пьесы, представляются мне неким одним большим бриллиантом, огранённым каждым из ювелиров-режиссёров на свой манер и вкус, поворачивавщими этот драгоценный камень перед зрителями под выбранными ими углами, чтобы он заиграл теми или иными красками и оттенками авторских замыслов, эмоций и чувств!

Феномен чеховских пьес, этих "хрустальных нот нравственного одиночества",  мне представляется - в катарсисе восприятия,от которого и горло в перехват, и мозги набекрень, того самого, рождённого на переломах и парадоксальности внешней атрибутики, состоящей из скуки, занудности, какого-то мёртвого воздуха бездействия, нелепостей слов, сентенций, мелочности, провинциальности и мещанства и подспудного ощущения на этом фоне воспарений души, робких мелодий в душах героев, детских фантазий, щемящей нежности , милых, страстных и заведомо обречённых порывов и тяги к прекрасному, высокому и настоящему.
Все эти суматошные и нелепые пищики, отжившие фирсы, вечные студенты трофимовы, дикие монстры солёные, интеллигентные и жалкие бароны тузенбахи, плаксиво-восторженные дяди вани, на корню срубленные , некогда цветущие пышными лепестками жизни и плодоносившие вишневые деревья - вся это "фурнитура" гениального диагноста Антоши Чехонте.

И главный герой всех чеховских пьес - разумеется сам автор: этот негромкий, ненавязчивый человек в пенсне, сидящий где-то сбоку на полинялом воландовом кресле и поигрывающий со своей коллекцией "флаконов", в коих помещаются: ирония и грусть, цинизм и растерянность, безжалостность и милосердие, смех и слёзы, жизнь и смерть.

Вот уже век с четвертью живут своей театральной жизнью, рождённые им герои.
И только богу известно сколько им ещё отпущено.
Живут, страдают, порой радуются, иногда плачут, спорят, влюбляются, пьют, стреляются на дуэлях, рвутся в Москву, а сегодняшние люди, лишённые в большинстве своём сантиментов, из дуэлянтов превратившиеся в киллеров, из Москвы, рвущиеся на Багамы, из Комиссаржевских и Книппер-Чеховых - мимикрировавшие в бузовых и ивлеевых, сменившие "партитуры" трепетных мелодий душ на рэп под "фанеру", как ни странно, - всё ещё отчасти связаны чеховской "пуповиной" с миром его иллюзий и надежд.