Владимир Гиппиус 1876-1941

.





Владимир ГИППИУС  (1876-1941) – русский поэт Серебряного века, литературовед.

- Ах, в нежности мы гибнем в неизбежность
- Прислушиваюсь – слышу, как течет
- Вникаю в смысл ревущих волн – и знаю
- Быть может – ночь темнее, чем мечта
- Темна, темна вода во облаках
- Ах, я боюсь вступить в твой круг заветный
- Да, если бы могли мы вечно жить
- Когда умру, Ты сердце ли закружишь
- Быть может, надо рассказать полнее 
- Иначе, как стихами, говорить
- О, только бы действительно – сдержать
- Да, я скиталец! Старою тоской
- Не выдержу – умру от напряженья
- Живу средь книг – читаю – пыль вдыхаю
- Стоишь ли ты за верною стеной
- Все тот же сон – и те же исступленья
- Да, все сижу и вслушиваюсь в ночь
- Пришел и сел  – вот в это кресло, рядом
- Вдруг встал в углу, вдруг из потемок вырос
- И вдруг покажется таким ничтожным
- Проносятся властительные тени
- Я здесь искал  –  Я здесь искал свиданий
- И отчего не верить, что свершен
- Расколется таинственный алмаз
- Мне кажется  –  есть внутренняя связь
- Безумец день, ты восстаешь в тумане
- На кладбищах все та-же тишина,
- Когда еще над синими морями
- Сижу на камне и твержу о том
- Смотрю на мир и узнаю предвечность
- Ты тихо спишь за тонкою стеной
- Насвистывают утренние птицы
- Единственно – в чем ласково и нежно
- Мне нравятся сравненья: «волны, звезды»
- Надеждой ли я звал свою печаль
- Что красота! я знаю красоту
- Не книжности, а жизни я покорен
- Я не гонюсь за славой своенравной
- Над Пушкиным я в детстве тосковал
- Мне нравился и Алексей Толстой
- За Надсоном и Гаршиным святым
- Толстой, Толстой! Война и мир боролись
- Уже безумные пришли за ними
- Гремели трубы и литавры пели
- Но я не знал порывистых туманов
- И был мне чужд наш хитрый Одиссей
- не женщина, а девушка-поэт
- Ореус милый! отрок прозорливый
- Еще один! который вслед за нами
- Ты был неправ, назвав литературой 
- Воскреснет плоть  –  она уж воскресает
- Среди легенд, рассказанных веками
- Писать стихи  –  опять писать стихи
- Я знаю  –  мне погибнуть суждено
- Бесцельная мечта мне вдруг приснилась
- Сказать всю правду  –  не таить мечты
- Нет меры, Господи, тоске горючей
- Открой мне правду, Господи безумий
- Я умереть не мог бы в тишине
- Люблю леса, поля, разгулы моря
- Юдоль, юдоль!.. Страстей томленья – или
- Молюсь Тебе, Господь мой, на коленях
- Живу мечтой, живу мечтой! – когда же
- Певец ли я? краса-ль меня взманила



***

Ах, в нежности мы гибнем в неизбежность,
Навек любовь томительно-темна!
Как я взгляну в горящую безбрежность,
Куда несет случайная волна?

В ночах я пал – и звал одну надежду,
Не прерываясь песнь за песнью пел, –
Я обнажения на  век хотел,
И я ронял одежду за одеждой;

И я дрожал в истоме всех лучей, –
Ах, как мечтательно я звал надежду!
Как я дрожал , как я томился между
Бегущих сил – в недвижности своей!
Теперь несется навсегда ручей,
Но я в него гляжу уж без надежды...


***

Прислушиваюсь – слышу, как течет,
Как явственно, переливаясь в жилах,
Струится кровь – томленье алых вод, –
Моя мечта в струях недостижимых.

Ах, исступленье! не тебя-ль я звал,
Ах, не тебя ли на иссохших  нивах,
Когда я воздух встречей рассекал,
Когда я плакал в роковых заливах?

Но вот опять на одиноких нивах
Вздыхаю над вечернею росой:
Она со мной, – и я над тишиной,
И тишина зовет неутолимо...
Твоей рукой, твоей живой рукой –
Коснись меня, коснись неудержимо!


***

Вникаю в смысл ревущих волн – и знаю
Как пламенно темна их глубина.
Что я узнал? какой восторг пытаю?
В какую мглу душа увлечена?

Вникаю в смысл того, что сам рождаю, –
Рожденное неявно самому;
Из тьмы веков тревожно вызываю
Грядущую – взывающую тьму?

Нет, никогда себя я не пойму –
Нет, никогда надежды не оставлю!
Я шум веков – во мне бегущий – славлю,

Случайный, неподвластный никому...
Вот я сказал – и вот отчалил в тьму
Несветлый челн, – и разве сам я правлю?


***

Быть может – ночь темнее, чем мечта,
Клубок любви длиннее, чем безбрежность, –
Но кто разматывает? Широта!
Но кто нас связывает? Неизбежность!

Клубится в тучах красная заря,
И краснота ее темнее крови;
Клубятся в волнах синие моря,
И синева их длится на просторе;

Не кровь ли отуманила мечту?
Не кровь ли в ночь – бежит в свое раздолье?
День дышит в ночь – и знает пустоту,

И истекает горестной любовью. –
Клубятся звезды – ночь таит мечту, –
Мечта молчит наперекор раздолью!


***

Темна, темна вода во облаках,
И мутны волны крови распаленной!
Нам снится сон – что мы в тоске влюбленной
Спешим на замирающих струях;

Что ночь глядит из глубины зажженной,
И парус рвется к знойным берегам,
И сердце рвется навсегда к восторгам, –
Туда, туда по роковым струям,

Где мы печаль из глубины исторгнем!..
Тоска навек – на знойных берегах,
Тоска навек – в зовущих волнах, волнах,

Тоска навек, тоска – во всех восторгах. –
Еще печаль, еще печаль исторгнем,
Еще печаль на роковых струях!


***

Ах, я боюсь вступить в твой круг заветный:
В нем сердцу раствориться суждено, –
В нем все темно, –в нем луч прозрачно-бледный 
Глядится на безудержное дно.

Не знаю – может быть, я ошибаюсь, –
И все в тебе и вечно, и светло,
Но вот, едва к тебе я приближаюсь,
Я бьюсь в твой круг – как в скользкое стекло;

Но вот, едва в себе я забываюсь,
Едва коснется сердца тишина, –
Лишь в тишине я вещей просыпаюсь

И странно сплю во всем, в чем жизнь жива.
Не знаю – может быть, я ошибаюсь,
Но не тебе душа обречена!


***

Да, если бы могли мы вечно жить –
И радоваться буйным утоленьям!
Но этот мир, как сумрачная нить,
Завязывает равнодушно звенья. –
 
Да , есть безумье – мы ж хотим нетленья, 
Мы не хотим – безумные! не быть...
Развязывайся, сумрачная нить, –
Мы смерти ждем, но ждем не расторженья!

Завязывайтесь равнодушней, звенья:
Нам суждено – тянуться и остыть,
Но вдруг забыться – и всю нить забыть,
И вдруг развиться в пламени нетленья. –
Развязывайся, сумрачна я нить, –
Завязывайтесь равнодушней, звенья!


***

Когда умру, Ты сердце ли закружишь –
Крылатое – в  неистовых  роях,
Или повергнешь в невозвратный ужас –
Опять на старых – роковых  путях?

Когда умру, Ты кончишь ли рыданье,
Ты кончишь ли рыдание в крови, – 
О Боже сил, напрасно-ль ожиданье –
Освободить дыханье от любви?

Когда умру, когда не буду волен,
Не буду волен, Господи, себе, –
Ужели вновь предашь меня неволе,

Бессильной злобе, одинокой боли,
Покорности в таинственной борьбе, –
О, Боже сил, о Боже смертной воли?


***

Быть может, надо рассказать полнее 
О том, как я дышу, живу, пою,
Как жизнь люблю – и с Богом говорю, –
Чтоб мне поверили, как я немею 

Во всем, что есть, во всем, что так люблю,
Пред чем так чувственно благоговею;
И – как людей безудержно жалею,
И – как ночами плачу и не сплю, –

И – все гляжу, не мыслю! но гляжу:
В себя гляжу, и – в ночь, и – в мир, и – в Бога;
И, глядя в ночь, все огненней дрожу,

И, глядя в мир, томлюсь – как инок строгий. –
В себя гляжу – и не себя люблю, –
И с Богом о бессмертье говорю!


***

Иначе, как стихами, говорить
Я не могу, – так решено  не мною;
Но я – пленен волшебною игрою,
Но я в струну преображаю нить,

Созвучную с мечтательной, – другою;
Я не могу не верит, не любить,
Я не могу – отчалить и не плыть, –
Не я плыву: так решено волною!

Волшебных арф созвучны голоса –
Там наверху, где в пламени роса,
И здесь внизу – над тишиной мирскою,

Где я, припав к земле, свой голос строю.
Я все созвучья в тишине открою:
Не я пою, но – в пламени роса!

***

О, только бы действительно – сдержать!..
Легко тому, кто с чистою душою
Влюбляется – как сын – в природу мать,
Целует зори, дышит тишиною;

Легко тому, кто целый день мечтал
Или работой тешился дневною;
Легко тому, кто никогда не спал –
Иначе, как – склоняясь в ночь к покою,

Которая звала его вздохнуть
Для новых и ласкающих страданий. –
Но разве мне такой открыт был путь?

Но разве мог я не дрожать в тумане,
Который обнял мой заветный путь,
Когда я вышел – в ночь глухих скитаний?


***

Да, я скиталец! Старою тоской
Томила ночь, когда искать я вышел.
Да, я искатель – в глубине ночной
И в тишине, где сердце дышит тише;

И там вверху, где ночь миры колышет,
И здесь внизу – под скучной пеленой,
Где мы живем – дрожим, безумно дышим
И – холодно сгораем над землей, –
 
И вдруг, припав к земле, ее мы слышим –
И понимаем, где мы навсегда;
И – что мы сами буйственно колышим,

И – почему упала та звезда;
И – почему замглелась та другая, –
И – как во всем разлита бездна злая!


***

Не выдержу – умру от напряженья
Всех сил, перегорающих во мне:
Ночных стихов, рожденных в тишине,
Дневных молитв – до страстного забвенья!

Кто скажет мне, что будто я не жив,
Что будто я не жив в моем рыданье, –
Когда растет размеренный прилив
В таком неимоверном ожиданье?

И – все, что есть, и – все, что есть – в страданье!..
Кто скажет мне, что я еще не жив?
Кто разрешит, кто разольет порыв?

Кто, кто удержит душу на сознанье?
Кто даст ей быть, кто даст ей жизни власть, –
Кто остановит, чтобы в смерть не впасть?


***

Живу средь книг – читаю – пыль вдыхаю,
Вникаю в отвлеченья и слова, –
И сам рождаю книги – сам рождаю,
Как будто ночь сознанием жива!

Зачем безумно в ночь не умолкаю?
Зачем пишу? напрасны ли стихи?
Хожу по комнате – и все мечтаю,
Хожу по комнате – и говорю стихи.

Слова и отвлеченья – пыль за пылью –
Кому нужны в размеренных шагах,
Которым я отдался так бессильно –
Один средь книг – своих, чужих – в стенах, –
Один, в стенах – ты помнишь? серых, пыльных,
В которых так давно живу – бессильный...


***

Стоишь ли ты за верною стеной,
Или все ближе наше разделенье,
И вдруг развею слабою рукой –
Мой бледный день – мое недоуменье?

Мечтательно за той перегородкой
Колеблешься по целым ты часам,
То чуть вздыхая, то навеки четко –
Меня зовешь к далеким вечерам.

Мечта иль смерть? жена или сестра?
Или все тот же?.. ах, все та же, та же,
Что убегала навсегда вчера!

Бегу за ней – стою на вечной страже –
Лежу один до самого утра –
Встаю опять – и ночь все та же, та же...


***

Все тот же сон – и те же исступленья:
За скучною стеной поет рояль. –
Мечта бежит к пределам утоленья,
Душе всего недостижимо жаль!

Сидишь один – сидишь безумно дома,
Как будто все навек заглушено:
Глядишь на стол – в тоске давно знакомой –
Где лампой все навек освещено.

По-прежнему завешено окно
Все той же занавеской – словно дремой;
Закрыта дверь – задвинута истомой...
Сидишь один! – один, безумно – дома, –
Поет рояль – давно, давно!
Сидишь и слушаешь – в тоске навек знакомой.


***

Да, все сижу и вслушиваюсь в ночь,
По ступеням идущую бездушно;
Бессилия не в силах превозмочь,
Я жду ее  –  безмолвный и послушный.

Я вслушиваюсь, слышу  –  как идет,
Взбирается за вечною стеною;
Я жду ее, когда она дойдет  – 
Замрет у темной двери  –  за спиною...

Я встану сам  –  я сам открою дверь,
Она войдет и душу остановит...
Ах, мерь ступени, постепенно мерь,
Не останавливай мгновенно крови!
Не останавливай  –  я сам открою,
Я сам открою равнодушно дверь!


***

Пришел и сел  – вот в это кресло, рядом
С моим столом  –  во мглу одной свечи,
И стал томить своим прощальным взглядом,
И пристально смотреть в мои лучи. – 
Где ты бродил сегодня до рассвета?
Или  –  сегодня в церкви был со мной, – 
И в пламени тоскующего света
Перед иконой веял за спиной?
Или ты завтра будешь также веять,
И за меня поставишь три свечи, –
И вынешь хлеб, чтобы тоску развеять,
Чтобы рассеять бледные лучи?

Сиди и жди: сейчас уныло встану,
Сейчас отдамся твоему обману!


***

Вдруг встал в углу, вдруг из потемок вырос,
Вдруг выступил  –  как облик вечной тьмы, – 
И завтра забежишь вперед на клирос  – 
И будешь петь горящие псалмы.
И завтра вновь, и присно, и во веки  – 
Ты будешь ночь до утра колебать,
И утром лить все те же злые реки,
В которых нам назначено нырять;
И надо всем держать свой будешь воздух  –
Опутывать, обматывать, свивать, – 
И расставлять, отсчитывая, звезды  –
Там, там вверху, где мы должны дрожать, – 

Когда в углу ты вдруг, предвечный, встанешь
И  –  вдруг меня в себя, проклятый, втянешь!


***

И вдруг покажется таким ничтожным,
Таким глупейшим  –  весь тот тесный круг,
В котором мы живем одним возможным, – 
Как будто бы во власти чьих-то рук

(Которых нет!), холодных глаз, что жгут,
Пустейших слов, которые поют  –
Затягиваясь навсегда в безмерность...

Как вырваться из власти жутких рук?
Не видеть глаз? родить единый звук  – 
Чтоб отменить весь гул неимоверный?..

Навек, навек! В тоске  – навек случайной  –
Сиди и отдавайся красоте,
В которой будто бы таится тайна, – 
И, может быть, уж сбывшейся мечте!


***

Проносятся властительные тени,
А я лежу на мертвом  берегу. –
Иль это сон? иль это дым  курений?
И я костер неумолимый жгу?

Ах, все мечта! я сам  – костер зловещий,
Костер тоски у затаенных вод!..
В моей крови  –  несбывшиеся вещи,
В моей крови  –  густой круговорот:

Так  все пройдет  и  –  в вечность перейдет – 
За дымом дым  –  огонь за шумом  вод, – 
И там опять  –  куренье, испаренье!...

Я все узнал   –  кладите в  гроб  меня:
Я заждался нетленного огня,
Меня зовет  – навек   –  неутоленье!


***

Я здесь искал  –  Я здесь искал свиданий,
Лишь разлученья были мне даны;
Я жил в стране глухих очарований, – 
Теперь они наверно свершены!

Теперь меня в могилу положили
Теперь не я избрал себе приют:
Означен был предел моих усилий,
Определен был мой безвестный труд!

Когда-нибудь меня еще поймут,
Когда-нибудь в веках превознесут,
Когда-нибудь награду всем назначат!
Но ангелы меня уже зовут,
Но ангелы  –  смеются и поют,
Но ангелы  – по мне тоскуя, плачут!


***

И отчего не верить, что свершен,
Мой темный путь, как разрешенный сон,
Как темный сон  –  который долго снится:

Трава в степи бурлива и смутна,
Но  – как  безмерный океан  –  она
Должна безвременно струиться.

Мне долгий сон  – мне долгий сон лишь снится...
Ах, сколько раз, ах, сколько верных раз
Все тот же – в  радугах сверкал алмаз,
Века сверкал  –  века не мог разлиться!

Трава в степи  –  бурлива и смутна,
Трава в степи должна навек струиться, – 
Но вся трава  –  как рожь  –  заколосится!
Моя душа пробудится от сна!


***

Расколется таинственный алмаз,
Раздвинется мгновенная бездонность, – 
Все будет ночь!... Еще в последний раз,
Еще одна  –  до дна  –  неутоленность!

Еще один  – забвенный поцелуй,
Еще одно  –  холодное свершенье, – 
Ах, не ревнуй! я верен  –  не ревнуй! – 
Я сам зову свое неутоленье...

Потом вдруг все развернется на звенья,
Потом свернется все в туман волшебный,
Потом вода всесильно скажет: да!

И кто ей  –  нет! –  ответит в исступленье?
И  –  я зову, зову огонь хвалебный,
И  –  я любовь хвалю, хвалю всегда!


***

Мне кажется  –  есть внутренняя связь
Между железом крыш и светом лунным, –
Как тайна света в волны ворвалась,
Как есть печаль  –  одна  –  в напеве струнном,

Когда ты пальцы водишь по струнам,
Когда гнетешь руками их молчанье...
Пройдем, как сон по розовым волнам,
Пройдем вдвоем в вечернем ожиданье!

Сегодня ночь таит опять желанья. – 
Все, все желанья  –  в золотой луне,
Когда она, как золото страданья,

Стоит в неозаренной глубине...
Но вот сейчас сойдет восторг ко мне,
Сейчас все крыши вспыхнуг от желанья!


***

Безумец день, ты восстаешь в тумане!
О Боже сил, ты восстаешь в крови!
О жизнь, ты длишься вся в немом обмане, – 
Сомкни уста –  и к правде не зови!

Там, может быть, за далью очертаний,
Безумец день, ты сложишь все лучи,
Как крылья складывает ночь заране,
Когда поют еще ее ключи...

Но ты меня томленью научи,
Ты нашепчи, как будем мы все выше
Всходить в огонь, – как все разрушим крыши,

Как стены все раздвинутся в лучи...
Ах, ты меня томленью научи,
Когда луна томит ночныя крыши!


***

На кладбищах все та-же тишина,
Земля в луне становится прозрачной;
Вся тайна тайная теперь видна, – 
Ах, тайный дар! ах, тайна ночи брачной!

Земля с луной слилась в иную плоть, – 
Соединяй нас, Боже снов, навеки:
Серебряные обмирают реки,
Весь в золоте проносится Господь.

Земля в луне – струится как вода,
Земля в луне – всегда в тревоге брачной...
Мы не умрем, мы встанем навсегда,
Мы свергнем прах серебряный и мрачный. – 
Мы чутко спим в серебряных гробах,
Мы чуем прах  –  весь золотой, прозрачный


***

Когда еще над синими морями
Мы верили в бессмертие свое, – 
Какими мы дрожали жемчугами
Там наверху, где стынет бытие!
Но кто-то в нас направил острие,
Но кто-то нас пронзил в тоске лукавой, – 
И мы теперь на вялом дне живем,
И мы теперь разлучены со славой.
Небесных сил мы ощутили нежность, – 
Теперь мы кольца, брошенные вниз,
С тех игл, с тех пальцев. Здесь одна безбрежность
Широких волн, что с волнами слились  –

Такими же, что нас вокруг ласкают, – 
Чуть тронут, чуть скользнут – и отбегают.


***

Сижу на камне и твержу о том,
Что жизнь стремительно мне изменила.
Пускай во всем – иная билась сила,
Мне все равно – мне изменила жизнь...
Несутся дни – и чувственно и влажно,
А звезды ждут пока еще светло...
Моря, моря! бессильное стекло,
Куда глядятся звезды так протяжно!

И я глядел  –  устал глядеть и ждать,
Устал твердить и называть волнами
Весь этот гул, и счастье звать звездами,
Пока еще далеко свищет смерть...
Но вот придет! мне завтра умереть, – 
И опрокинется мне  в душу твердь!


***

Смотрю на мир и узнаю предвечность,
Но как-то странно, что она легка...
Ах, нет – не упоенная беспечность
И не бездонность – веет облака.

Но есть напев, но есть напев волшебный!
В нем слушаешь в забвенье божество, – 
Несется ключ – наверно, ключ целебный,
Всесильное  –  как тайна  –  вещество!...

Но если вникнуть глубже и прозрачней,
Но если пить целебно-нежный ключ, – 
Ах, есть мечта  – самой любви безбрачней,

Ах, есть во всем неутоленный луч!
Он так во всем  – и сладок и горюч,
Что даже кровь струится в нем безбрачней.


***

Ты тихо спишь за тонкою стеной,
А я один не сплю  –  и догораю, – 
Лампады нет  –  я здесь один желаю,
Я сам лампада в сумраке ночном.
Все кажется таким далеким сном:
Вот ты встаешь и снова подбегаешь
Ко мне, и снова к сердцу приникаешь  – 
Как будто не было тоски ночной...
Сейчас я зарыдаю над тобой,
Как будто ты всегда была со мной,
Как будто ты всегда меня любила;
Лампада светит, как тогда светила,

Когда я из её сиянья вышел  – 
И ты звала... О, радость, слышу, слышу!


***

Насвистывают утренние птицы,
Чуть шевелятся листья им в ответ,
И травы спят – лишь мне опять не спится,
Моей душе опять надежды нет!
О, бабочки, о милые, родные,
Летите в ночь, пока не вспыхнул свет!..
Какая равнодушная стихия,
Какой неразрешаемый рассвет!
Все это бред! быть может, только бред...
Сейчас окно закрою – снова лягу,
Вопью в себя томительную влагу,
И без меня пробудится рассвет.

О, бабочки, о милые, родные,
Какая безнадежная стихия!


***

Единственно – в чем ласково и нежно –
В моих стихах я день за днем живу.
Все остальное – муки на яву, – 
А я рождаю звуки безмятежно.

Внутри мятеж, –  а в скользких сочетаньях
Случайных слов живая тишина:
Давно сравнили – мерная волна
Целует берег в трепетных свиданьях.

Она целует берег оттого,
Что ветер в море равнодушно веет,
А он ее не любит оттого,

Что он любить не может, не умеет. – 
И вся душа в созвучиях немеет,
И вся внутри томится глубина!


***

Мне нравятся сравненья: «волны, звезды»,
Как будто мудрость в их сближенье есть,
И странность есть в иных созвучьях: «гнезда»
Поют «звездам» – как-бы живую весть.
Зачем всегда у всех «безмолвны  – волны»,
Как будто волны устают от «бурь»?
И чем они навек безумно «полны»?
Иль связаны с созвучием – «лазурь»?
Или не верен охлажденный «камень»
Тому, кто  –  пламенно горит во всем?
Или не брызнет затаенный «пламень»
Когда-нибудь из тайных недр  –  ключом?

Или случайно: «ключ и луч» –  созвучны,
«Любовь и кровь» – такъ дивно неразлучны?


***

Надеждой ли я звал свою печаль?
Любовью ли назвал свое смущенье?
Я всматривался в сумрачную даль,
Я вслушивался в смутное броженье, – 

Я всматривался в сумрачную даль,
Когда закат горит в преображенье;
Я вслушивался в смутное броженье,
Когда леса шумят свою печаль, – 

Когда в полях вечернее смущенье,
И сердцу дней бегущих страстно жаль,
И горько близкой ночи приближенье,

И в смерти томной догорает даль...
Надеждой ли я звал свою печаль?
Любовью ли назвал свое смущенье


***

Что красота! я знаю красоту:
Она взглянула мне в глаза случайно, – 
Я ждал ее  –  как вещую мечту,
Я ждал ее  –  как сумрачную тайну.

Она взглянула мне в глаза случайно,
Она шепнула в мой открытый слух, – 
Я думал  –  сон! восторг необычайный!
Я думал  –  сам горящий в смерти дух!

Но взор её, чуть вспыхнувши, потух,
Но шёпот был как взор её  –  случайный,
И даже крыльев трепет чрезвычайный
Лишь возмутил, но не прожег мне слух, – 

Но взор её чуть вспыхнувши потух,
И крыльев трепет был как вздох  –  случайный.


КНИГИ

Не книжности, а жизни я покорен,
Когда о книгах речь свою веду:
Есть книги  – пыль, которой мир засорен,
Но есть  – поющие в мирском бреду;
Зовущие к томленью и суду,
Великие, – живые и святые!
Такие  –  опьяненная стихия, – 
Быть может, пятая?... и им я счет веду.
Такие знаю  –  как времен заклятья;
Такие не истлеют и в аду,
Когда я к ним  – спаленный, упаду,
Когда я брошусь  – буйный  – в их объятья!

Я книгами упьюсь в самом раю,
А здесь  –  им песни стройныя пою.


СЛАВА

Я не гонюсь за славой своенравной:
Мне Пушкиным уж было внушено,
Что слава  –  дым, что лишь стезей бесславной
Достигнуть нам величья суждено.

Уж Боратынский мне твердил давно,
Что музой увлекаться нам не должно, – 
И Тютчев думал, что душе возможно
Спускаться лишь на собственное дно;

И Лермонтовым было решено,
Что ближние бросают лишь каменья;
И Фету было чувственно равно,
Томятся-ли в надеждах поколенья...
 
Но как Некрасов  –  я в тоске родной
Рыдал, –  и как Кольцов  –  ей отдал пенье!


ДЕТСТВО

Над Пушкиным я в детстве тосковал,
Как над величием, мне непонятным.
Зато я Лермонтова обожал,
И с криком страсти, для ума невнятным,
Я над Тамарой страстно замирал
И – клялся восхищеньем благодатным;

С Некрасовым я гневно проклинал,
С Тургеневым томился невозвратным;

Я с Надсоном Наташу хоронил,
И с ним рыдал, рыдал, что было сил, – 
Зачем меня к могиле не пустили,
Когда я всех сильней ее любил!..

Потом поэт сменялся за поэтом,
Но  –  в звезды я влюбился вместе с Фетом.


ОТРОЧЕСТВО

Мне нравился и Алексей Толстой
Своей весной, нарядной и простой,

Полонский  –  ангелом, томленьем света
И девушкой впотьмах  –  полураздетой;

А Майков  –  барельефами своими
И розами, такими же сухими;

ІЦербина  –  волосами Береники,
Объявшими со страстью мир великий,

Который Огарева в час ночной
Томил своей бездонной пустотой, – 

Когда он, проводивши всех, шагал
По запустенью одиноких зал. – 

Все женщины, казалось мне, зардеют
Сквозь мрамор  –  как у Мея Галатея!



ЮНОСТЬ

За Надсоном и Гаршиным святым
Пришли другие; Минский, Мережковский, – 
Покорные мечтам уже иным,
Чем те, к которым правил Михайловский.

Еще молчал Владимир Соловьев,
Еще бесслышно веял Достоевский, – 
Но Лев Толстой уж сбросил гнет оков  – 
Единственных, как верил Чернышевский,

Для личности, творящей рай земной
(Хоть Писарев беспечною рукой
Давно разбил мечтательные путы  – 
Мечтатель сам, священный реалист,
Не принимавший, сердцем кротким чист,
Живую плоть и власть народной смуты!



ЛЕВ ТОЛСТОЙ

Толстой, Толстой! Война и мир боролись
В тебе самом, борец своих же сил!
Вот почему Наташу ты любил,
И буйственно Каренину судил  –

Свой собственный  –  безумно-знойный полюс!
В тебе столкнулось буйство разных сил,
Как будто все стихии раскололись, – 
И оттого ты гневно восхвалил
 
Одну любовь  –  и Бога звал любовью:
Ты был томим неутолимой кровью,
Ты искушаем духом был своим...
Но дух и кровь – проходят словно дым!
Но мы в огне – замедленном горим,
Но  –  будем все охвачены любовью!


ИНЫЕ

Уже безумные пришли за ними:
И первый  –  лунатический Бальмонт
Игрой аллитераций и другими
Соблазнами раздвинул горизонт.
 
Давно условленных и мертвых вкусов. – 
Еще чуть слышны были Тютчев, Фет:
Кумир был Надсон. Но дерзал уж Брюсов;
Дерзал и тот, чей ныне резкий след
Меж нас затерян  –  вещий Добролюбов
(Пророк в стихах  –  в пророчестве поэт);

И тот, кто сжал его сейчас в сонет
Так холодно и равнодушно-грубо...
Тогда мы принимали  –  только бред,
И вместе восхищались Сологубом!


ФЕДОР  СОЛОГУБ
 
Гремели трубы и литавры пели,
И кто-то в бубны бил и сам рыдал,
Когда чуть слышно  –  будто в отдаленье,
В укромном переулке  –  прозвучал

Пугливый голос  –  ровный и простой – 
О внутренней тоске в крови людской,
О жизни, зримой на стене пустой,
Показанной лишь собственной рукой
В тенях тоски... Все только тени, тени!
Рука немела  –  тени пели, пели!

Мудрец  –  дитя! мудрец своей тоски,
Не чувствующий плоти жизни явной, – 
Покорной взмаху собственной руки...
Дитя мечты неверной, своенравной!


АНДРЕЙ БЪЛЫЙ и АНТОН ЧЕХОВ
 
Но я не знал порывистых туманов,
В которые нас Белый завлекал!
Но ближе был мне Чеховский Иванов,
Как скучный путник средь недвижных скал:
Там ночевала тучка золотая,
Когда угрюмо стыло их чело,
Там кто-то звал так явственно из рая,
Куда ее навеки унесло...

Она над степью одиноко мчалась,
Когда трава в тоске к земле склонялась,
И птицы звали вещего певца;
Мы в степь ушли, мы жили средь туманов, – 
Но кротко ночью в темные сердца  –
Стучались дядя Ваня и Иванов.


ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ
 
И был мне чужд наш хитрый Одиссей,
Откуда-то приплывший к нам и властно
Очаровавший сумрак всех аллей,
Где музы меркли в красоте напрасной;

Он всех их оживил и разгадал,
Назвал всех поименно  –  без обмана  – 
И всех принудил чтить, –  и сам слагал
Стихи, сродни по стройности – их станам

Он вымерил их бюсты, –  Боже мой  – 
Как строфы мерил верною рукой,
Но он не вымерил глухих туманов,
Куда мы падаем, как в дикий бред!..
И этот мой немеренный сонет
Прими без гнева, Вячеслав Иванов!


ЗИНАИДА  ГИППІУС
 
… не женщина, а девушка-поэт,
Влюбленный в то, чего на свете нет, – 
Послушная так равнодушно жизни  – 
В теченье равнодушно-бледных лет,
Как будто бы верна иной отчизне,
Где невечерний засиял уж свет...

Тебе свободный, как и ты, сонет   –   
Тебе, неназванной и странно-близкой!
 
Здесь на земле мы все под кровлей низкой,
Здесь на земле мы все в стесненье стен. – 
Кто нас пленил?.. мы все попали в плен!
Мы связаны  –  и кто-же нас развяжет?

О, девушка, кто слово страсти скажет?
Кто крикнет средь томительных измен?


ИВАН КОНЕВСКОЙ

Ореус милый! отрок прозорливый,
Встревоженный от колыбельных дней
До ранней смерти сумраком зыбей,
В которых слег  – за то, что так любил их

Любил ты зыбь во всем, что есть; улыбкой
Встречал ты смену равнодушных дней,
И ты любил усиливать их зыбкий
И мерный гул  –  в разгуле их скорбей,

В разливе их страстей. –  Неутолимый
В тоске и радости, ты мимо, мимо
Всего, что чувственно, –  скользил, скользил;
Но чувственно  –  лишь холод струй любил:

И он тебя настиг  –  и охватил
Последней зыбью  –  так неодолимо!


АЛЕКСАНДР БЛОК
 
Еще один! который вслед за нами
Запел  –  скучая в скучной стороне  – 
О незнакомой и прекрасной даме.

Он пел, а не рассказывал — стихами;
Мы слушали, как слушают во сне
Удары сердца  –  в глубине, на дне.

Мы с Добролюбовым о том мечтали:
Рыдать (а не рассказывать!) стихами
О буйных сменах в сердце бытия  – 

И гибли от бессилья и печали
(Он был бесстрашней, но бессильней, –  я
Припал навек к истоме бытия, – 

Но оба мы  –  почти беззвучно ждали)...
И вдруг напевы Блока прозвучали.


***

……………………….Тоut lе геstе еst lіttегаtuге
…………………………………………..Vегlаіпе 

Ты был неправ, назвав литературой  – 
Презрительно  –  наш исступленный путь:
Не в музыке рыданьям утонуть,
Не в правильности меры и цезуры. – 

Предел тоски  –  на звонких берегах,
Созвучный ряд, так верно заостренный...
Кто не испытывал холодный страх,
Что вдруг прервется стих – неразрешенный?

Но тот  –  поэт, кто захотел прервать
Звенящих слов  –  восторг, закон иль случай,
Кто захотел безмерно зарыдать,
Возненавидев вдруг  –  в бессилье жгучем  –

Размер, цезуру, глупость всех созвучий...
Слезами захлебнуться  –  замолчать!


***

Воскреснет плоть  –  она уж воскресает,
Воскреснет плоть  –  она уж смущена,
Воскреснет плоть  –  она уже иная,
Мерцающею кровью зажжена.

Мерцает кровь, вся изнутри сияя, – 
Пусть длятся дни в недвижности веков,
Пусть длятся дни, вздыхая и рыдая,
Пусть бездыханен полночи покров. – 

Все звезды, кровью разгораясь, рдеют:
Все звезды  –  души, сдержанные в днях,
Несдержанные в вечерах, ночах;
И  –  что ни ночь  –  все сумрачней алеют,
Все алые  –  все глубже голубеют...

Лазурные –  они пронижут мрак!




***
………..Передрассветный сумрак долог,
………..И холод утренний жесток.
………..Заря, заря!
………………………….Ф. Сологуб

Писать стихи  –  опять писать стихи, – 
Опять с таким неистовым волненьем!..
Да будут строки вещие легки,
Да будут жечь сердца своим стремленьем  – 

К тем  берегам, которых не достичь
Рожденному водой, горящему  –  как пламя!
Мне суждено лишь звучными стихами
Скликать слова  – и этот гулкий клич

Назвать сонетом, напечатать в книге
[За книгой книгу, за волной волну]...
Вот к берегам хоть издали прильну, – 
Солью всю вечность в том едином миге,

Когда сам Бог  –  влюбленный  –  землю любит,
Ее одну  –  и никого не губит!


***

Я знаю  –  мне погибнуть суждено:
Страстям завещано бесследно сгинуть, – 
Не быть, не быть! вот огненное дно,
Где все надежды безнадежно стынут.

Огонь и лед! два страшные конца, – 
Меж ними мы томимся и хлопочем...
Ты помнишь: два сверкающих венца
Над нами подняли  –  в предвестье ночи.

Молил ли я о чувственной любви,
Искала-ль ты безогненной отрады?
Останови мне кров, останови, – 
Не дай пролить тоскующей лампады!..

Не нам огни венчальные зажгли...
Не надо счастья, Господи, не надо!


***

Бесцельная мечта мне вдруг приснилась,
Мне показалось вдруг, что я любим...
Не может быть! судьбы моей унылость
Уносит кровь в мимолетящий дым. – 

Но та мечта  –  одна в неодолимость
Сковала сердце и роняет кровь,
И, если кровь летит зачем-то мимо, – 
Она прильет, она вернется вновь;

И, если я твержу, что не любим я, – 
Я говорю, но  –  о любви иной...
Зачем-же ты мечтой меня взманила  – 
И окружила смертной пеленой?

И  –  я лечу в огонь пустого дыма
И кровь роняю мертвою струей?


***

Сказать всю правду  –  не таить мечты:
Кого люблю  –  и как люблю бесцельно!..
Бесцельно длится призрак красоты  – 
И тянет с медленностью запредельной.

И это ты! я знаю  –  это ты,
Та самая, с которой я встречался:
Там, там  –  в томленьях явной высоты,
И здесь внизу, где я тебе отдался, – 

И здесь внизу, где мы разлучены,
И здесь внизу, где все несется мимо,
Мы лишь в мечте друг другу суждены. – 
Там в высоте, где все так явно зримо,

Мы были уж друг другу отданы,
Мы уж родили Богу  –  серафима!


***

Нет меры, Господи, тоске горючей!
Она горит и льется по камням, – 
Сбираются рассеянные тучи  – 
И говорят с душою по ночам.

И море бьется в дни мои мечтами,
Мечты кипят в раскинутых морях, – 
И длится утомительная память
Во всех струящихся и жгущих снах.

Нет меры, Господи, моим надеждам!
Я говорю: не буду  –  и живу;
Твержу: прильну  –  к губам зовущим, нежным,
Которые мне снятся на яву...

Зову, –  и зверем бешенным реву  – 
И кланяюсь терпеньям и надеждам.


***

Открой мне правду, Господи безумий!
Или один зову  –  и не дойдет
Зов одиночества, –  и упадет
Назад на землю, чтобы сгинуть в шуме

Людских сует?.. Стучись и бейся в лед,
Вода морей  –  вода судьбы моей!
Носись, вода, в своем протяжном гуле,
Свершай, хладея, свой водоворот  – 

Охладевай, охладевай, мертвея, – 
Мертвея, леденея в свой черед!..
Открой мне правду, Господи безумий!
Развей в лучах бессмысленный Твой лед,

Развей в лучах  –  времен Твоих недвижность,
О, Господи страданий непостижных!


***

Я умереть не мог бы в тишине, – 
Свершись, свершись, мое предназначенье!
Что мне назначено? ах, верно  –  пенье, – 
Ах, иначе не пело-б  все во мне!..

Но я хотел бы, чтобы все кипенье  –
Всех  волн моих на этом буйном дне  – 
Сказалось, наконец, в одном смятенье,
В одной  –  навек несдержанной волне!

Пусть все пройдет   –  бесцельно, беспредельно,
Иль скажется, развяжется , как  цель
Миров и звезд  –  любви живой, –  смертельной!..
Несет, гудет мирская карусель,
Свистят моря вкруг островов бесцельно, – 
Миров и звезд  – пустая колыбель!


***

Люблю леса, поля, разгулы моря,
Простор  – и блеск зеленый, голубой, – 
Весь Божий мир  –  весь явный мир земной,
И не люблю унынья, слез и горя.
Я не люблю томительности дней  – 
Дней тесноты, заботы и насилья;
Земли не называю смертной пылью:
Люблю обилье хлебное полей,
Медвяных трав пахучее раздолье,
Грибов и ягод  –  напоенный лес,
И счастье птиц  – в безвольности небес,
И вздохи рыб, и моря своеволье...

И смерти не хочу  – чтобы исчез
В бездольности весь этот мир чудес!


***

Юдоль, юдоль!.. Страстей томленья – или
Гражданский быт в тоске и мятежах?
Но мы забыли, Господи, забыли,
Что Ты во всех мимотекущих снах:

Но мы забыли, Господи, забыли  – 
Слагать Тебе наш огненный псалтырь, – 
Мы песни отвлеченные сложили
Тебе, Чье имя  –  воздух, блеск и ширь!

Мы выстроили скорбный монастырь
На месте вольных и цветущих пашен...
Разбей же двери, Господи! расширь
Наш тесный мир  –  оград, церквей и башен,

Раздвинь же стены! в буйстве, в мятежах  – 
Страстей иль быта, –  в ненасытных днях!


***

Молюсь Тебе, Господь мой, на коленях,
За днями дни все кланяюсь Тебе:
Господь миров, почивший в смертных тенях,
Господь сердец  –  неистовых в мольбе, – 

В мольбе о страсти  –  о душе горящей,
Соединяющей любовь и тлен  –  в одно
Сверкающее над землей вино!..
Душе лучей  –  во век не преходящей!

Молюсь Тебе: пролей нам в грудь вино,
Да будет сердце им напоено,
Да будет нам закон  –  его струенье!
Господь миров, почивший в смертных тенях,

Господь сердец, неистовых в мольбе, – 
Душа лучей  –  подвластная судьбе!


***

Живу мечтой, живу мечтой! – когда же,
Любовь моя! когда же на яву
Осуществится все, чем я живу  – 
Одной мечтой, как на холодной страже, – 

Как в воздухе морозном, как в снегу,
Колеблющемся, белизной томящем  –
С небес далеких по ветру летящем?..
Кому же плоть свою я берегу?

Когда-то я на влажном берегу,
Прильнувши к волнам, плакал: не могу!
И вот в снегу  – на страже новой плачу  – 

Последней? или вновь (моя любовь!)
Спадет на землю алым снегом кровь, – 
И навсегда! –  я ничего не значу?


***

Певец ли я? краса-ль меня взманила?
Иль истомила нежная печаль,
Или в тоске озлобленная сила
Влекла в недостигаемую даль?

Я в отвлеченностях топил печаль,
Я притуплял умом призывы бездны...
Я жизнь любил  –  но страстно пела даль, –
Струилась кровь? нет! истекала сталь,

Расплавленная над горящей бездной...
Певец ли я?.. Создатель мой! в тот час,
Когда заря соединяла нас – 
Меня с Тобой  –  в одно предозаренье, – 

Как мог я петь в тот неисходный час?..
Но я рыдал  –  в Твоем блаженном пенье!











.