В поле зрения 1. 5

Тяжёлая капля упала мне на нос, отчего я слегка потряс головой. Видимо Бог сжалился над нами, грешниками, и послал хороший, затяжной дождь. Давно уже Таллинн не видал такого ливня, но даже он не сможет отчистить город от всей грязи, что скопилась тут за многие года. Этот город стал прибежищем многих убийц, бандитов, проституток, скрывая их тенью своих стен.

Правоохранительные органы были прекрасно осведомлены об обстановке в этом столичном рассаднике страха и боли, но никто не лез на рожон. Да и кому захочется ворошить осиное гнездо? Полиции легче закрыть на всё глаза, чем столкнуться лицом к лицу с нами, им легче обвинить в убийстве кого-то другого, кто не обладает таким авторитетом, как некоторые личности, живущие тут. Что ж, Таллинн был для меня идеальным городом. Конечно, тут ещё были добропорядочные люди, но и всякой шпаны было немало.

Исмаэль, стоящий рядом со мной, поднял лицо к серому небу, чтобы лучше ощутить на себе ту спокойную, радостную атмосферу освобождения от гнетущего солнца, что царила сейчас в городе. Сотни людей вышли на улицу, чтобы поймать свою капельку счастья.

- Никогда бы не подумал, что буду наслаждаться дождём с таким упоением, - прошептал Исмаэль, мечтательно закрывая глаза.

- А я бы никогда не подумал, что буду ждать твоего поцелуя, - тихо ответил я ему, обнимая парня за стройную талию и провокационно целуя в шею.

Ему всегда это нравилось, я знал точно.

- Не в этот раз, любимый, - сладко пропел он, проворно вырываясь из моих объятий. – Не в этот раз...

- Играешь с огнём, Исмаэль, - хищно улыбнувшись, сказал я, наблюдая за тем, как парнишка выбегает под дождь.

А я остался. Остался позади него, продолжая наблюдать из-под навеса, под которым стоял. Исмаэль, смеясь, весело бегал под дождём, обращая к себе завистливые взгляды горожан. Конечно, он отличался от них, отличался от меня. Был эдакой белой вороной, но именно поэтому он мне и нравился.

Напротив меня, под другим навесом, стояла та самая молодая девушка, с которой мы столкнулись поздним августовским вечером. Одного взгляда на неё хватало, чтобы определить её образ жизни. Яркий, вычурный макияж, майка с глубоким декольте, короткая юбка с драными краями, колготки в крупную сетку и туфли на высоком каблуке.

Рядом с ней стоял мужчина средних лет, бросавший похотливые взгляды на её задницу. Закурив дорогую сигару, он, матерно выругавшись, бросил ей несколько немаленьких купюр в сумку, за что получил от девушки благодарный взгляд.

Но меня девушки никогда не интересовали и моё счастье было сейчас рядом. Исмаэль был таким свободным, невинным и сияющим, словно звезда. Его светлые волосы намокли под дождём и теперь прилипли к лицу, белая, красивая футболка с голубыми джинсами тоже намокли, облепляя его стройную фигуру ещё сильнее. Сейчас он выглядел таким хрупким и беззащитным, что казалось малейший порыв ветра унесёт его долой.

Мимо меня прошёл полицейский, добросовестно делающий вид, что не замечает, как справа от него мужчина передаёт подростку наркоту, в обмен на оружие. И что слева от него находится бордель, где молодые девицы, не смотря на непогоду, зазывают к себе клиентов, откровенно демонстрируя некоторые части своего тела.

Всем было наплевать, кто и что делает. Это было негласным правилом, и его соблюдали все.

Постепенно крупные капли сменили более мелкие – дождь заканчивался. Выйдя из-под навеса, я не торопясь подошёл к Исмаэлю. Его плечи слегка подрагивали, губы стали синими, но глаза не покидали озорные искорки.

- Надеюсь, это не последний дождь в моей жизни, - звонко сказал он, начиная кружиться.

- Замёрз? – спросил я у Исмаэля, поймав его за талию и прижав к себе.

- Пусти, - рассмеялся он, ударяя меня своими руками.

- Ты теперь только мой, запомни это, - прошептал я ему на ухо, отчего мальчишка приятно улыбнулся и уткнулся мне носом в плечо.

- Твой, - повторил он, обнимая меня.

Попытка поцеловать Исмаэля, не принесла ничего – пацан вновь проворно от меня увернулся. А мне это нужно было, как глоток воды. Потребность убивать заменила потребность целовать любимого. Рука медленно, но верно вновь тянулась к пистолету. И не было сил остановить это начинающееся безумие, не было сил отвести взор от виска парня, куда я обычно стрелял.

- Скажи это, - прошептал я ему на ухо, кладя левую руку на дуло пистолета – такого родного и любимого мною. – Скажи это.

Исмаэль внимательно посмотрел на меня своими фиалковыми глазами, и в них блеснули искорки понимая. Он открыл рот, чтоб сказать, но по какой-то причине продолжал молчать, видимо, обдумывая.

- Скажи это, - вновь попросил я его, проводя правой рукой вдоль позвоночника и прижимая его к себе покрепче.

В грудь, словно кол, с новой силой ударило сердце. Ещё чуть-чуть и я сойду с ума. Так останови меня, любимый. Не дай мне упасть ещё ниже, ведь иначе я даже краем глаза не смогу взглянуть на твой небесный образ, освещённый никогда не погасающей звездой.

- Убей меня, - наконец сказал он, в нерешительности закусывая нижнюю губу.

- Нет, не то, родной, - прошептал я на последнем дыхании, чувствуя, что моё солнце заволакивают облака тёмного прошлого.

- Тогда... Поцелуй меня.

- Умничка, - успел я сказать, прежде чем пацанчик сам поцеловал меня.

Мир разбился на тысячи осколков, и на каждом из них отражались мы с Исмаэлем. В каждом из них вновь было светло.

- Осталось два шага, любовь моя, - сказал я ему. – Ты знаешь это?

- Конечно, Валера, - Исмаэль заглянул мне в глаза и улыбнулся. – Я знаю. И я ничуть не жалею.

Густая кровь – на пол стеклянный,
Где ты не жил, где ты не шёл,
И томный вечер, оловянный,
Над грустной маской – ореол.

Я забываюсь сном и вижу,
Вчера. Уходишь в темноту.
Я погружаюсь в сон свой ниже
С солёным привкусом во рту...

Пурга кружила, раскидала,
Там за окном свой лёгкий след,
Беду и мысль я отмёл...
Я чувствовал свой последний бег.

Ты жить не будешь, ты не дышишь,
Под лёгкой белой простынёй,
Моих стихов ты не услышишь,
В раю найдёшь ты свой покой.

А я иду тропой клеймённых,
Что не уходят в вышину,
Ведь я сам рукой небрежной
Струёй пустил кровь свою.

Иду по тёмным лужам,
По тёплому асфальту,
Иду и жду, что кто-то с собою заберёт.
Возьмёт меня, согреет,

Сожмёт в ладонях пальцы,
И песню колыбельную мне нежно напоёт.
Я лягу на колени, а он ладонью мокрой,
По волосам ладонью, так тихо проведёт.

Возьмёт меня на руки,
И отнесёт куда-то,
Во мглу ночную дома,
Он тихо отнесёт.

Укроет одеялом с ромашками босыми,
И будет ждать, пока я утром не проснусь,
А если вдруг наступит хоть холод мезозойский,
Да хоть жара густая – ему же всё равно,

Где надо – он согреет, где надо – он умоет,
А я лишь тщетно тлею, от нежности его.