Раздвоение личности

   Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них.
(Екклезиаст, 9:12)



***



   Говорили, что в городе появились странные и тяжелые статуи, привезенные вместе с остатками затонувшего храма солнцепоклонников. Что появился черный базальт, поглощающий свет, что множество раздробленных кирпичей, сваленных возле строящегося собора, не что иное как камни вулканических пород с того самого места, где стоял храм. Что затопленный храм - живой свидетель исчезнувшей цивилизации. Много чего говорили, в общем. Между тем, археологи, скупщики артефактов, мародеры, теософические общества, просто интересующиеся и прочий люд постепенно растаскивали все привезенное для своих нужд и строительства.
   Заголовки газет кричали о найденных несметных сокровищах, о рубиновой диадеме погребенной царицы, золотых украшениях и прочих драгоценностях, извлеченных из склепов, высушенных мумиях с удлиненными головами, о резных и полных страшными предупреждениями колоннах из мрамора, о преступлениях некоего извозчика, который, привезя несколько таких объектов и ящиков с неизвестным содержимым на двух упряжках лошадей, сошел потом с ума, выкрикивая разные непристойности и иные слова апокалиптического содержания.
   Вышеупомянутый извозчик также нанес смертельные удары булочнице и другим прохожим тяжелым предметом, напоминающим жезл. Поджег трактир, часть недавно построенного рынка, и сбежал к реке, воспаливший самого себя. И вместе с горсткой преследующих его городовых благополучно провалился под лед, похоронив вместе с собой и их, и тайны своего непонятного безумия. Все терялись в догадках, дело было передано в столицу, но необходимого эффекта не возымело, и в силу бюрократии затерялось где-то в бумагах, и довольно быстро осело на пыльных столах инспекции.
   Местные пинкертоны и прочие сыскные бюро также хранили полное молчание. Но неприятный запашок остался, всплывали фотографии скверного качества остатков святилища, и слухи мистического налета ползли то там, то сям. И теперь по приказу губернатора все подозрительные личности, все вновь въезжающие на телегах и прочих подводах подвергались тщательной проверке и осмотру...
   Я смотрел в окно, выходящее во двор, разглядывая мрачные статуи, стоящие под дождем, и колокола, установленные по краям их постаментов. Какой безумный скульптор изваял этих, похожих на ангелов со сломанными крыльями, созданий древних времен? И причем здесь колокола? Вопросы не давали мне покоя и ответа уже несколько недель. Странная и тяжелая композиция была нелепой, но навевала некую тихую грусть и философические размышления о бренности и вечности. Может, так и должно было быть, - подумал я рассеянно, и вернулся к настоящему.
   Вскоре должны были прибыть гости. Ольга хлопотала в зале, поторапливая слуг и повара к торжественному собранию. Обеденный стол был весь по-праздничному заставлен различной посудой и яствами, в вазах стояли цветы, фрукты лежали в корзинках. Горели подсвечники и лампадки, бросая на картины, развешанные по стенам, таинственные блики. Дождь за окном не утихал, и тучи, казалось, стали еще больше и темнее. Никаких проблесков не было, в небе висела все та же серая хмарь.
   Мой кабинет быстро наскучил мне, я вышел, поправил сюртук и галстук, и закурив свою старую трубку из черного дерева, начал расхаживать по комнатам. Дом был большой. На содержании были, не считая повара, кучер, половой, горничная и несколько слуг-разнорабочих. Бегали и дурачились дети, в преддверии предстоящего ужина я велел горничной развести их по спальням или же занять чем-нибудь полезным. Наконец, в прихожей послышались голоса и женский смех прибывших: - "Мое почтение, княгиня. Вы, как всегда, неотразимы!", "Добрый вечер, уважаемые!", "Проходите, Ариэль Ааронович!", "Нет, тут пальто не оставляйте, у вас возьмут...", "Вы такой консервативный, Герман!", "Марта, низкий поклон!", "Целую  вашу руку..." и тому подобное. Лакеи в белых перчатках принимали одежду и, быстро кланяясь, препровождали в гостиную.
   Дворяне неспешно наполняли зал, здоровались друг с другом и делились новостями. Лишь человечек с какой-то черной книгой в руках нервно суетился, шмыгая между ними, и кому-то что-то шептал. "Да уберите ваш талмуд!" - прогоняли его, и он, извиняясь, снова появлялся в другом углу. Я без всякого интереса наблюдал за происходящим, играясь с трубкой и крутя ее в руках, думал об скором отъезде и новых путешествиях, сулящих неизвестные прежде научные и географические открытия.
   Дамы блистали горностаевым мехом, стразами, бриллиантами, перьями на головных уборах, новыми немыслимыми прическами и белыми одеяниями. И, как какие-нибудь греческие вакханки, все дружно объединились между собой, и держали в руках бокалы, попыхивали цигарками и смеялись от каких-то глупых шуток. Кто-то открыл окно, и свежий предгрозовой ветер расшевелил все шторы и занавески. Серое небо извергло из себя несколько похожих на выстрелы ударов грома, и гул далекого рокота словно пронесся над нашими головами, чувствительно задевая барабанные перепонки.
   Человечек, устав от долгого блуждания, наконец нашел свободный пюпитр для нот и прочих музыкальных вещей, каковой ставят обычно во время исполнения арий приглашенных подвыпивших певиц из кабаре, и положил на него свою грязную, засаленную книгу. Некоторые дамы, недовольно морщась, тотчас отошли. Книга от ветра раскрылась. И я с интересом подошел взглянуть на неизвестные письмена.
   В них прослеживались диалекты разных времен и народов, угадывались египетские иероглифы, вавилонская речь, аккадско-шумерская вязь, и другие неизвестные науке алфавиты и мертвые языки. Водя пальцами по буквам, начал про себя бормотать возможный перевод и листать страницы. Были рисунки со змеями, насекомыми, полустершиеся картинки какого-то суда и прочие непонятные ужасы. Ариэль Ааронович проявил беспокойство: - "Уважаемая княгиня, позвольте... Я жду одного покупателя, а этот господин... Возможны некоторые, мм...последствия..." Спекулирующий торговец древностями еще что-то мычал, как внезапно чернила потекли, превращаясь в сажу, и черная пыль осталась на моих пальцах. Все подошли, еще не вполне понимая, что случилось, как вдруг по страницам поползли белые и черные паучки.
   Я с яростью и омерзением начал их давить, пенсне упало на пол вместе с трубкой. Паучки постепенно расползлись. Из месива вылез какой-то особенно большой паук и, держась за страницу тонкими лапками, раскрыл свою пасть, являя острые жвалы и клыки. По-моему, он даже как-то грозно заревел и впился в палец. Все отпрянули, но я просто размазал его, и с раздражением глядя на выступившую кровь, потребовал принести перекись водорода или йод. Подошедший слуга беспрекословно выполнил все необходимые действия и забинтовал чьим-то женским платком, заботливо поднесенным в этот момент.
   Среди гостей зашелестело: - "О Боже, какой пассаж, какой пассаж!" - Дамы поспешно махали веерами и быстро крестились. "Зловещие знамения указывали...", "Скоро будет затмение, а тут еще и это!", "Княгиня Бельская, ваш муж совершил большую ошибку...", "Он укушен, господа, он укушен!" и все прочее в таком же духе. Тогда же кто-то из гостей обронил бокал, схватился за воротник и, хватаясь за шею руками, как будто что-то ища, упал с выпученными глазами. Тело бедняги, мертвенно бледное и все покрытое испариной и красными пятнами, тут же вынесли в прихожую, дожидаясь приезда врачей. Ариэль Ааронович взмахнул руками, в его глазах явственно читался ужас и страх, и, схватившись за голову, бросился вон из комнаты...
   Спустя некоторое время, после всех расспросов и разрешения событий, уже под утро, было напряженное чаепитие для оставшихся знакомых и приятелей, которые то и дело поглядывали на меня, сидящего словно Валтасар на пиру среди приближенных. Я невозмутимо пил из китайской фаянсовой чашки исчезнувшей династии и размышлял о бренности всего сущего. Гнетущая тишина заполоняла пространство, скрипели половицы. Гости один за другим, пытаясь сохранить лицо, потихоньку покидали наш дом. Дворянское собрание исчезло внезапно так же, как и появилось. Ольга, отчаянно ломая руки и, ища мой взгляд, тревожно подходила, справляясь о моем самочувствии: - "Вам что-нибудь принести, дорогой Вальдемар?". Жена волновалась за меня после того происшествия и не находила себе места.
   Но я молчал и, задумчиво теребя седеющую бородку, пристально глядел в окно, где тучи уже расходились, и первые лучи солнца освещали странную композицию с колоколами, напоминающими о вечности. Они тревожили меня, пробуждая какое-то древнее чувство. Было в них что-то таинственное, неземное, даже волшебное. И какая-то древняя мелодия незримо присутствовала теперь все время со мной. Обычно мне требовалось пенсне, но сегодня я впервые отчетливо видел все происходящее.
   Первые лучи солнца попали и в мое окно, разгоняя тени и освещая мой орлиный профиль. Я высоко поднял голову, смотря на солнце с каким-то новым чувством, и с тем же чувством, подобным метанойе царя Соломона, бывшего когда-то идолопоклонником, но обретшего истинную веру, посмотрел на самого себя. И медленно, очень медленно раздавил свою любимую трубку в руках. Она треснула и рассыпалась в прах. Затем я обернулся, и, впервые, то ли с презрением, то ли с сожалением посмотрел на жену и своих слуг. Во мне рождалось что-то темное и властное, грозящее разрушить этот жалкий суетливый мир.





12.12.2023 г.