Устойчивая откровенность

Что же такое откровенность?

Множество философских понятий не вызывает никаких эмоций у людей. Но "откровенность" не философское понятие, она - ничейное понятие, которое употребляется даже в разговорной речи. На него могут претендовать в равной степени и психология, и мораль, и этика, и даже искусство вместе с поэзией и литературой. А с тех пор, как Хайдеггер с полной серьёзностью определил понятие истины как "непотаенность", " откровенность " могла бы объявить себя и философским понятием, хотя это ведь с нею и раньше встречалось, что философия относилась к ней крайне серьезно, иначе бы о ней не говорил Демокрит.

"Откровенность" - бытующее понятие, оно просто "есть" и бытует, а мы всего лишь ещё не догадались, что именно такие понятия - бытующие - и есть серьезная философия. Бытующие, бытийствующие, бытийные. Со-бытийные.
И именно такие понятия обладают одним интересным свойством: они всем каким-то образом понятны, но никем не определимы.
Своей многозначностью и глубиной, они словно бы защищены от определимости.

Мы понимаем словосочетание "откровенная речь", но нас нельзя спросить в лоб: что такое откровенность. Вернее, спросить то нас об этом можно, да только ничего хорошего из этого не получится. Ответа можно не ждать.

В таком случае мы переведём разговор в то русло, что это какая-то " открытость", не похожая ни на полную оголенность, ни на замкнутость, втиснутость и запертость - нечто среднее между впечатляющими крайностями, даже скорее между раздражающими нас крайностями. Но такими достоинствами обладает тогда каждый человек - он в достаточной мере усреднен. И это действительно так. Мы все, действительно, в  некоторой достаточной мере откровенны. А если учесть ещё и тот факт, что бытие очень часто без нашего ведома, само проговаривается через нас, то тем более.

Вопрос заключается только в том - для чего достаточна эта достаточная мера?  Для повседневного обихода и редких излияний на плече у друга, или ночью в купе? Или вместе с Богом вина Бахусом напару?

Изюминка понятия "откровенности" как раз и состоит в том, что оно применяется лишь там, где нарушается мера. Это градус отклонения или склонения в некоторую близость - для нас с вами - градус, которым мы почти не владеем. Но не для мудреца. Не для философа. Не для поэта. Не для художника. Не для любого гения.  Потому что вышеозначенные особы растут как раз через откровения.

Но неужели они усредненнее всякой середины? Нет, они не усредненнее, они - устойчивей. И их устойчивость в том, что называется "откровением" обеспечена тем, что они не боятся побывать на крайностях и разрешить проблемы этих крайностей. Понять это нелегко, но озвучить несложно: мудрецы умеют молчать, то есть быть полностью закрытыми, а обыкновенный человек не умеет молчать. Но поскольку он не бывал на границах того, чем занимается, он не уверен в своей откровенности.

Если перед ним глупец вкупе с глупым вопросом, мудрецу не стоит труда промолчать. Если перед ним необходимость сказать правду во чтобы то ни стало, не дожидаясь благоприятного момента, он её скажет, как в паруссии, в обнажённом, голом виде. Свободный дух не боится крайностей, поэтому в своей середине он устойчив. А обыкновенный человек всегда боязливо придерживается середины, но поскольку он как раз боится полного объёма всех возможностей - он неустойчив.

Этот "середнячок по страху" очень часто слетает с катушек и болтает без умолку там, где не надо, и не находит в себе силы говорить там, где это было бы возможно. Он путает стороны, потому что он носится по ним без собственного ведома. Это не свободный дух. Это боязливый дух. Тянущийся к праведности, но боязливый. Не устойчивый. А в неустойчивом движении поток откровенности - чем бы он ни был - откровенной речью или откровенным движением, или откровенной жизнью, или откровенным поступком - невозможен.

Не потому что он невозможен вообще, а потому что он невозможен при таких условиях.

Он больше не поток, он - случайность.