5. Записки флориста Марина Бондарева

1.Римлянка

Рим, этот великий мегаполис, выросший из деревушки, утопал в удовольствиях и роскоши. Всё нужное с избытком доставлялось из провинций. Самые красивые женщины делали город почти  сказочным и невероятно притягательным…

…Юница держала в руках цветы. Краешек одного лепестка хрустко обмяк и как-то очень сиротливо жался к бутону-завитку. Женщины отчего-то любят цветы, - подумалось ему. Цветы и шёлк.

Великий шёлковый путь от подножья бесконечной китайской стены доставлял эту драгоценную, равную по весу золоту ткань, и восхитительнее подарка, чем маленький свёрток почти невесомой материи, не было,  и быть не могло. Воины, чиновники, любовники, мужья шли на подлоги, подкупы, убийства и должностные
 преступления, чтобы только обвить им мраморные плечи своей римлянки.

…Юница держала в руках цветы.
–Белые, подумал он вслух.
– Последние, - быстро и остро взглянув поверх очень стильных очков, - сказала женщина, колдовавшая над букетом. Шёл век 21, шёлк был по-прежнему любим и уже  доступен, паразиты исчезли с появлением мыла, но женщины всё также страстно любили цветы.

Юница сомневалась.
Ей, собственно, было всё равно, белые они или нет. Она чувствовала себя взрослой, самостоятельной, и просто получала удовольствие, изводя эту неприлично красивую тётку с каким-то уж очень особым, прямо-таки завораживающим лицом,  замечаниями, пожеланиями, заставляя раз за разом перебирать букет.

–Белые, опять подумал он. Это маленькой глупой девочке ещё не понять суть и свойство некоторых вещей. Меня ждёт женщина. Я мчался к ней через всю эту долгую длинную жизнь, маялся, ошибался, совершал подвиги и глупости, чтобы однажды увидеть её.
Всё повторяется во времени и в вечности. Она несла в руках цветы. И они были восхитительны. Белые, похожие на птиц, трогательно и как-то щемяще прижавшиеся к воротнику чёрного, похожего на шинель пальто. Вот, собственно, и всё. Я просто пошёл рядом.

Несколько раз в год я мчусь к ней через всю страну, чтобы переступить порог маленькой квартирки на третьем этаже белого кирпичного дома и подарить  цветы. Обязательно - белые.  Похожие на птиц.

И жест, которым она прижмёт их к плечу, сведёт меня с ума, опрокинет навзничь сердце, поведёт, позовёт неотрывно и неостановимо через время, через вечность, стирая, как пыль с затуманившегося
старого зеркала,  всё лишнее, оставляя чистый, белый (весь – в себе, весь – всё) свет.

– Белые и последние. Цветы и шёлк. Шёлк и цветы. Воины, чиновники, любовники, подкупы, подлоги, убийства, преступления – что совершил бы я, чтобы обвить мраморные плечи своей римлянки драгоценной  тканью и вложить в руку цветок. 

Вот такой же  - белый - с чуть подпалившимся краем, разъятый во всей своей полновесной, уже не долгой красе.  Очень похожий на меня самого, шагнувшего в возраст, когда неосознанно раздают долги и говорят  близким о месте, где хочется завершить земное странствие.

…Юница держала в руках цветы. Ах, эта неосознанная гордыня юной неопытности. Цветы ей не нравились. Не нравилась неприлично красивая женщина  с  завораживающим лицом. Не нравился я.

Она ушла, одарив меня чуть надменным, чуть равнодушным взглядом (старик!). А я  ей был ей благодарен. И точно знал - всё повторяется во времени и в вечности. 
И навстречу этой девочке рано или поздно выйдет мужчина,  рождённый именно для неё.

А пока шёл век 21. Женщины всё также любили цветы. И одна из них стояла на пороге маленькой, немного странной квартирки на третьем этаже
белого кирпичного дома и прижимала к плечу разъятый во всей своей полновесной красе белый цветок. И жест этот опрокидывал навзничь сердце. Неотрывно и непостижимо раздвигал  время и вечность.Стирал,  как пыль с затуманившегося  старого зеркала,  все мои ошибки, глупости, все нестерпимо саднящие впадины
мужской  изверившейся души, оставлял чистый, белый (весь – в себе, весь – всё) свет.

…Рим утопал в удовольствиях и роскоши. Самые красивые женщины делали его поистине  сказочным …

2.Бисерный кошелёк

Лица старых женщин прелестны.
В них шарм и очарование деревьев.
Давно сложившихся, вылепленных временем в архитектурное совершенство, застывшее на неопределённый срок…

Она приходила по четвергам. Доставала шитый бисером кошелёчек (какая прелестная вещица!) и покупала цветы. Каждый раз – разные. Зима сменялась весной, Розы уступали гиацинтам, а летом она выбирала безупречные гортензии, как-будто покрытые стаей белых, никуда неспешащих бабочек.

Руки были дивными. Они не скрывали возраст, не сверкали лаком (вот, и я с маникюром!), но были естественны, с пластиной, плоской в оголовье, явно намеренной. Я ловил себя на желании прикоснуться к рукам губами,  и почти был уверен, что кожа их как маковый лепесток – нежна и чуточку шершава.

Она легко и как-то царственно кланялась с порога. Глаза (тягучий вызревший мёд!)  брызгали озорством и тайной, и  подходила к  витринам с цветами. Она не покупала. Она вела диалог. С собой. Немного со мной. С улицей в арчатом своде старинного окна (как долго я искал именно такое!) и говорила: - Сегодня – эти.

Признаться, эта женщина меня интересовала. Я ждал её визита. Надевал единственную тогда пиджачную пару (смешной, несуразный юнец!) и восхищался, восхищался, восхищался. Безупречно красивой в своей естественности старости. И уже понимал – это редкий дар, счастье, которое можно пожелать любому.

…Я давно немолод и храню воспоминания, теперь так явно написанные на моём лице. И всё чаще мысленно сравниваю себя с деревом, восхитительные заломы, неправильности и трещины которого застыли во времени  на неопределённый срок.
На моём рабочем столе, в ладном сундучке добротной работы, лежит очаровательный бисерный кошелёк – подарок, полученный в юности. Я открываю посеребренную крышечку своего тайника. И достаю воспоминания. Теперь свои. И всё также испытываю восхищение и благодарность.

Крышечка щёлкает – безупречно, суховато, я подхожу к витрине, гляжу в сводчатый разъём старинного окна (как долго я искал когда-то именно такое) и говорю сам себе: - Сегодня – эти. Только что я поставил на краешек стола весенний разлохмаченный гиацинт…

…Я люблю лица старых женщин. Они прелестны.
Но всё же самое удивительное лицо мне довелось увидеть в юности, когда  у меня была всего одна пиджачная пара, которую я не любил совершенно и всё же всегда надевал по четвергам…

3.Букет в окне

Цветы – страсть особая.
Особый шарм.
Дать денег (купи сама, что хочешь) или подарить шубу, колечко, машину (дальше по списку) могут многие. Самое удивительное - умные женщины не ценят такие подарки. Улыбаются, благодарят спокойно, почти равнодушно, принимают и  - убирают, оставляют, передаривают или просто забывают…

…Её домик стоит напротив моего магазинчика. Чуть наискосок. Маленький, очаровательный, с уютным палисадником и  полным отсутствием занавесей на окошках с резными наличниками редкой (раньше сказали бы – штучной) работы. Потому я невольно свидетельствовал многому, происходящему рядом и около неё.

Уже на третий день после открытия цветочного магазина на новом месте, я понял, что это очень неординарная, редкая  женщина. Сокрушительной красоты букеты стояли  на каждом из трёх окошек, Окна никогда не пустовали. Букеты никогда не повторялись. Красный, чистый, но не звенящий, а глухой глубокий цвет пылал в них разными оттенками. Это было волшебно.

Она не заглянула ко мне ни разу.
Я наблюдал, как она выходит (нет – вылетает!) грациозно и чуточку бесшабашно, из растворённой двери и ступает на белые (некрашеные!) ступени крыльца. Замирает на излёте с чуть приподнятой в небо головой. Улыбка, лёгкий поклон в мою сторону, шляпка (всегда  новая!), чуть сдвинутая на левую бровь,
и её уже нет. Она возвращалась иногда в этот же день, случалось – спустя неделю. Зачарованно светящаяся, с новым, потрясающей красоты букетом (вновь красным!) и исчезала.

…Уже третью неделю я смотрю на сияющие чистотой и пустотой окна. Без неё.  И какая-то щемящая горчинка ложится на ещё один минувший хороший (безусловно, хороший!) день.

Сегодня я увидел рядом с её домом ярко-алые, чуть продавленные и очень самоуверенные (видно, что их любили) подушки. Незнакомый мужчина  укладывал эти радостные квадратики (какой удивительный цвет!) вдоль правого борта прицепа, где уже стоял  такой же яро-алый остов дивана. Триумфатор – подумалось мне. Вещи тоже могут выглядеть и весело, и героически, и надменно, и – вот как сейчас – триумфально.

Я понял. Букетов больше не будет.
Окна завесят ленивым непрозрачным штофом. Ступени выкрасят (обязательно выкрасят!) в  обыденный (не хуже других!) коричневый цвет. И больше никто не вылетит легко и чуточку бесшабашно  в изящно сдвинутой на левую бровь шляпке (всегда  новая!) на некрашеное, залитое тёплой солнечной  влагой  крыльцо.
Не замрёт на излёте, вскинув голову в небо. Не отвесит шутливый (как он мне нравился!) поклон. Моя жизнь снова стала старше на ещё одну, прожитую не мной жизнь. И всё же…
 
К букетику на моём рабочем столе  я добавил роскошный, мерцающий глухим глубоким красным цветом, букет. Раз в месяц я выставляю его в проём арочного окна (как долго я искал его когда- то) именно для неё. Кланяюсь мелькнувшим, чаще остановившимся,  прохожим. А оставшись один, поднимаю вверх голову и улыбаюсь. Она оценит.  Ведь красный – её любимый цвет…