Змеелов, часть IX

В причастности к злу искушенье,
Понтий! Мастер, прИнял в итоге покой, а не свет. Он не выбрал добро, и борьбу за добро с вечной тенью
Вифлиемской звезды и Любви ожидавшей ответ.
Не пошёл босиком за бродягой по пыльным дорогам, а завис на пороге, надевши колпак шутовской. И московский вопрос о квартирах и благах в итоге, перезвоном трамвайным несётся опять над Москвой.
Берлиоз улыбается. У него крепко схвачено с чертом, он на грани, но речи туда и сюда, и к престолу любому ланони ширОко простерты. Ну, а кто на престоле?
- Монета подскажет всегда!
А трамвай все летит, набирая стремительно скорость, в нем сидит Гумилёв, с прострелённой, давно, головой, и слагает стихи, презирая житейскую кОрысть.
Ленинградский трамвай по московской летит мостовой.
Медный всадник копытами бьёт, ускоряясь, опаздает и станет в истории каменный гость. За спиной то окно, где забыты уроки и алчность, по сусекам нон-стоп скребёт зависть - тот старый заржавленный гвоздь.
Через боль, темноту, по снегам расставанья с прошедшим (в чем-то милым лучом, посылающим SOS) через память и дань Пискаревским могилам, чтобы новой осады и гибели не привелось.
Гумилев вместе с Львом, впереди рукодельница Анна, в их светильниках масло, оттуда  пролившийся свет. Губы шепчут:  - "Горенко! Гори, чтобы здесь не погасло!" Ну, а если погаснет - кто спасёт эту Землю с парадом из звезд и планет?
Упокой со святыми, отдавших Отечеству душу и молодость! Кровь прошедших глубинную тьму!
И бубенчик звенит, колокольчиков время проснувшихся!
Хоть не видно ни зги, и петля догоняет суму.