Ейский лиман. Школьные хореи

Я нередко вспоминаю
Наш приезд на море с мамой.
Паровоз тянул нас местный,
Степь спалённую минуя.
Вот, внезапно за окошком
Близко, прямо под колёса
Набежал залив вечерний.
Паруса почти касались
Стрижки детской – с ветром встречным:
Лодки утлые качало
Близко, дышащее жаром,
Успокоенное море.

Вот, на низкую платформу
С мамой с поезда сошли мы,
Чемодан влача немецкий,–
С нержавеющих, ребристых,
Трёх ступенек высоченных.

А потом встречал нас Тузик,
Лая и хвостом виляя,
Чёрный, с чёрными глазами,
Как цыган; лежали в миске
Рыбьи кости, словно иглы.

Вспоминаю косу повдоль
Лба – моей великой тётки.
Ничего не помню больше.
Да, казак, рыбак азовский,
Тёти Кати муж простецкий,
Дядя Миша малословный
Помидорку на закуску
Резал к красному портвейну.

А потом мы с мамой вышли
На лиман, где берег чудный
Полон раковинок-крошек,
Без рачков. И запах йода,
Словно в страшном медицинском
Кабинете… Дремлют лодки
На воде – до горизонта.
Где-то пёрышко бледнеет:
Парусок вдали рыбацкий.
Будет вывалена рыба
Из сети на берег тёплый.
Серебра живая груда,
Будут биться верхоплавки
И подпрыгивать картинно,
Словно сальто исполняя.
Будет зло глаза таращить
Тут бычок крупноголовый.
Будет камбала, пластаясь,
Поднимать на небо глазки…

А пока из вод зелёных
Люди медные выходят.
Мажут тело грязью чёрной,
Словно снадобьем колдуньи,
И лежат, пока не станет
Грязь, как панцирь черепаший.
 
Мамы нет давно, а тётка
Катя берегом гуляет,
Оборачиваясь банным
Тяжеленным полотенцем.

Дядя Миша – у белёной
Хаты режет помидорку
К густо-чёрному портвейну.

Тузик хитрыми глазами
Смотрит зло-добро из будки.

Ну а я печали множу
Сеть латающих рыбачек.