Обезображенная Джива

А Бог живёт не по углам, не в чреве матери природы. Не по хлевам, не по домам, не кидается львицам в ноги.
Бог не имеет толщину, придавшую ему огранку, Бог ни кому, и потому, греховно потрошить болванку.

Он не доносит по ночам, на непослушных скупердяев, а может вовсе бельетаж над бенуаром – Бог, и алым, он осыпается дождём в антракте жизни, и украдкой мы деформируемся в нём сплошной бревенчатой раскладкой.

А может Бог – это костры, в лесах усеянных долями, а может доли это мы с мартеновскими якорями.
А может Бог – это шинель, или перчатка на заборе, а может Бог – это отец, тот кто родил и против воли.
А Богом может быть и мать снимавшая устало рясы, и Богом может быть и дочь частичка Вьясы, сердце Вьясы.

Он всюду и всюда его, жизнь по углам? Какие сказки! Бог вездесущ покуда он живёт на языке, в огласке, покуда он стоит за всем, и все за ним, и поневоле мы говорим что есмь – тлен, и буквы три в известном слове.

Бог принимает тишину, и плач, и смерть по самовольной, и запредельную Москву, и море, и трояк в контрольной, аборты, войны, и слова из уст хромого атеиста, и кормовые полюса, и роды на руках таксиста.
Бог принимает даже ад, а мы боимся его ада, в его аду – фруктовый сад, архитектура, водопады.

Не ворошится по углам, не обитает в антресолях, не точит честь в похоронах, не выражается в бризолях.
Бог зажигает фонари на тёмных сторонах вселенной, и той вселенной, что внутри, бесформенной, военнопленной.

Бог принимает каждый шаг ступившего на путь ветвистый, и захудалый адресат, по милости – мгновенно чистый.
Бог принимает похвалу, и брань в свой адрес, ведь негоже, царевичу дразнить жену, жена на редкость толстокожа.

И дети божьи лезут в рот божественными ноготками, я здесь, и я такой же гость, со спичечными коробками.
И коль я здесь лови мой взгляд, пронзающий жилет лощенный, не по углам, не виноват, порабощённый, разобщенный,
брезентовый, роскошный холст, в судьбе раскосой дедовщины, и мой сознательный нарост на теле – след от Хиросимы.

Я вижу в гунах твой причал, за страстью благость, и не боле, я захудало одичал, по воле или против воли.
Возьми меня к себе в карман, я упаду в него устало, и пальцы будто барабан, твои, коснутся запоздало, макушки, и моя луна взрастит софит сквозь реки–слезы, не сотвори, самообман, убереги благие грёзы.

А я черкаю по ночам, пусть иногда выходит криво,
- "Господь, примкну к твоим плечам",
обезображенная Джива.