Поэма Отражения часть 4. 3

Предисловие: это моя первая поэма, которую я написал в период с 16 по 17 лет (до недавнего времени редактировал и вносил некоторые ремарки). В основе сюжета тема лицемерия, потери себя и возможности человека восстановить своё лицо даже после самого низкого падения.
За бесценную помощь в редакции, за напутствие и поддержку хочу выразить благодарность своему творческому наставнику, уральскому поэту Юрию Викторовичу Маланину, учительнице русского языка - Тиньковой Марине Витальевне, а также своей семье и близким.
Буду очень рад и благодарен, если вы прочтёте до конца и оставите небольшой отзыв/комментарий (так как это первый опыт в написании объёмной лирики, то каждый совет ценен вдвойне), но не менее благодарен, если вы просто бегло ознакомитесь с одним из отрывков. Спасибо, что открыли эту страницу!

Посвящается Мазаеву Борису Ивановичу, моему дедушке.


4.3.

Большой театр полон до отказа,
Сверкают люстры, золотом искрясь,
И публика для этого показа
Из местных всех сообществ собралась.

В багрово - красном бархате сидений
Фанаты Мельпомены и дельцы,
Начальники различных заведений
И попросту богатые жильцы.

Приехал и знакомый губернатор
В компании министров и послов,
Он всем сказал, что он - организатор
Спектакля, занял первый из рядов.

Георгия прервав приготовленья,
Решил ему напомнить о себе:
Мол, помни, друг мой, принял кто решенье,
Что станет основным в твоей судьбе.

«Пускай сегодня всё пройдёт, как надо,
Довольны будут гости из Москвы,
За должный труд воздастся Вам награда,
Иначе не сносить Вам головы».

И вот, все с нетерпеньем ждут начала,
Мгновение - и свет уже погас,
Барьер, что отделял мир грёз от зала -
Раздвинулся и занавес тотчас.

На сцену вышли первые актёры,
И реплики вовсю уже звучат,
Но зрители молчат, скучают взоры,
Для них всё это - глупый маскарад.

Костюмы, декорации и лица
Для главного лица - лишь жалкий фон,
Как средством служит автору страница,
Чтоб творческий шедевр был рождён.

Но где же сам шедевр, где спаситель,
Ужели он и вовсе не придёт? -
С волнением себе внушает зритель,
Но ждёт свой час сюжетный поворот.

И вот, померк весь свет. Один прожектор
Лучом скользнул в просторах темноты,
На сцене обозначив нужный сектор,
Где должен встать «защитник бедноты».

Секунда, две... Пустует место дальше,
И шёпот пробежался по рядам:
«В чём дело? Ведь спектакль шёл без фальши!
Но где герой, что был обещан нам?»

Ещё секунда... Злится губернатор,
Приходит в беспокойство режиссёр.
«Куда девался этот провокатор?
Не может быть, все ждут! Какой позор!»

Всё громче возмущённый шёпот в зале,
Рискуя разрастись в большой бардак.
Какие слухи только не звучали...
Как вдруг, в круг света кто-то сделал шаг.

Затишье... Напряжённою походкой
Знакомый образ - парень молодой -
К границе сцены шёл прямой наводкой
Георгий! Точно он, никто иной!

Вот замер он, и зал с ним замер тоже,
Недвижимо сидели сотни тел.
Накрыл актёра приступ лёгкой дрожи:
Он, видно, что-то всем сказать хотел.

Уже неловким сделалось молчанье,
Артист почти готов! Ещё момент...
Но в этот миг немое ожиданье
Прервал в толпе один аплодисмент.

За ним второй... И третий... Их десятки!
Вот гром ладоней грянул всей толпой.
«И правда, наш Георгий, он в порядке!
Он вышел показать, что он живой!

Поддержим же народного героя,
В эпоху сплетен, глупой суеты
Он долго жил в насмешках, без покоя,
Ему досталось много клеветы!»

Забыв тотчас все правила приличий,
«Один за всех и все за одного» -
Сотрясся зал от возгласов и кличей
И имя в такт скандировал его.

Но как же речь? Он был готов к признанью,
Ещё чуть-чуть, и начал бы рассказ.
Но, чтоб отдать всё должное вниманью,
Актёр отметил в мыслях: «Не сейчас!

Пускай они получат, что хотели,
В последний раз для них сыграю я,
Когда восторг их будет на пределе,
Сильней эффект получит речь моя».

Он сделал знак - умолкли разом шумы,
И разумом он вновь вошёл в игру,
Пытаясь отогнать дурные думы -
Затягивать с решеньем - не к добру.

До хрипа все заученные строки
В который раз слетали с его уст:
Он, «избранный», чужды ему пороки,
Лишь взгляд его был холоден и пуст.

«Ужели им мой образ не противен?»-
Подумал он и сам же дал ответ:
«Хоть он донельзя прост и примитивен,
Во мне все ищут то, чего в них нет.

Наставник, губернатор подлый тоже
Пришли сюда, соблазна пригубя:
Им мнится, на борцов они похожи,
Ведь лестно находить в таких себя!

И толпы здесь, сидящие рядами,
Чья жизнь - всё та же глупая игра,
Давно уже смирились с чужаками,
Но грешным душам хочется добра!

Они бегут в картонный мир на сцене,
Надеясь в бутафории из пьес
Предать сполна искусственной подмене
Свой быт, лишённый красок и чудес.

На миг они, эмоциям отдавшись,
Всплакнут о торжестве добра над злом,
Но с мягкими сиденьями расставшись.
Как будто сон забудут всё потом.

Обиды, вечный страх и стыд безбожный
Гнёт злобы на земле вернут опять.
Всё это - зазеркалье, рай их ложный,
Чтоб страждущим бальзам забвенья дать.

Насытив разум данным элексиром,
Осознанно мы строим миражи.
Так стоит ли быть честным с этим миром,
Всецело состоящим изо лжи?

Вот я откроюсь им, свершу признанье,
А зрители признание поймут?
Другой найдут предмет для подражанья,
В изгнанье вновь проляжет мой маршрут.

Уже однажды чуть не отыскали,
Лишь сделка изменила этот план.
Так есть ли место правде в этом зале,
О, Анна, там, где царствует обман?»

Но зрители не видели смятенья
В душе артиста, всех не зная дел.
Лишь внешний вид входил в их поле зренья,
А внешне притворяться он умел.

Отточено, уже «на автомате»,
Георгий исполнял привычно роль:
Лихой храбрец, восставший против знати,
Которого боится сам король.

Уже вовсю идут «бои» и «схватки»,
Со звоном сабель звучен ритм сердец,
И публика трепещет в лихорадке:
Уже не за горами и конец.

Чем ближе он, тем груз переживаний
Сильней овладевал его умом,
Вот-вот момент удачный для признаний,
Но наш артист твердил: «Потом, потом».

За мыслью мысль скакали мимолётом.
«Пусть клялся я всем сердцем у жены,
Изменит ли рассказ мой ровным счётом
Хоть что-нибудь в делах внутри страны?

Я правду донести могу, конечно,
Про новую застройку и пожар,
Но если так, воздастся мне поспешно
За этот шаг одна из страшных кар!»

Боязнь за то, что будет в продолженье,
Покуда враз менялся интерьер,
Ускорила его сердцебиенье,
Сюжет прошёл решающий барьер.

***

Зеркальный зал сверкает и искрится
При свете ярких люстр и свечей,
Со сцены малозначимые лица
Ушли - сейчас не время их речей.

Финал спектакля шёл всегда безмолвно,
«Борец» являл свой облик в тишине,
Чтоб зритель встретил с жаром поголовно
Того, кто спас народ в своей стране.

По замыслу волна рукоплесканий
Тогда-то и срывалась, словно шквал,
И гений режиссёрских начинаний
Партер сам для себя осознавал.

Всё шло опять по старому шаблону,
И вот теперь среди рядов зеркал
Как Данте, восходящий к небосклону,
Артист навстречу публике ступал.

Неспешен шаг, с трудом даётся каждый,
Но нет, не крест героя давит так,
Внутри он мучим выбором, как жаждой.
О, если бы судьбой был подан знак!

И что-то здесь не так... Аплодисменты
Должны вовсю звучать, но не звучат.
Как будто кто-то кадр киноленты
На паузу поставил наугад.

Толпа смотрела, недоумевая,
Пытаясь разглядеть изо всех сил,
Того, кто во весь рост стоял у края.
«Ужели его кто-то подменил?» -

Шептался люд, тревожно встрепенувшись.
Актёр, не понимая сути дел,
Шагнул назад, всем телом обернувшись,
И вдруг в животном страхе обомлел.

Он вспомнил всё: и встречу в коридоре,
И жуткий сон, и зеркало витрин:
Чужак был здесь. И в этот раз на горе
Георгию явился не один.

Георгий, что же сделал ты с собою!
К концу совсем иссяк твой гордый пыл,
Тебя измучил долг перед женою,
Обиду, страх и стыд в тебе родил.

Гнетущий стыд за ложь и за признанье,
Обиду быть осмеянным толпой
И главный страх твой - страх за наказанье,
И вот, теперь все трое пред тобой.

Их было трое. Сразу возле трона
Три зеркала. И вновь на первый взгляд
Всё тот же образ: мантия, корона,
Но главного опять не скрыл наряд.

Лицо! Лицо - то их и выдавало
И злоба неестественных гримас,
Которые зевакам в недрах зала
Тотчас же все предстали напоказ.

Пока не поздно, нужно объясниться,
Не должен чужака увидеть свет!
Артист взглянул назад, чтоб встретить лица,
И тут же понял: зала больше нет.

Не люди, нет! Живые изваянья
Из тёсаных камней сидели в ряд.
И даже здесь, с такого расстоянья
Он видел их пустой, бездушный взгляд.

Но взгляд не глаз - холодный блеск стеклянный
Повсюду занял место их глазниц.
И вспомнил он наказ старушки странный
Кривых зеркал бояться вместо лиц.

Лишённые и живости, и жизни,
Они и есть кривые зеркала!
Его б в толпе предали укоризне,
Чужая жизнь для толп совсем мала.

Напрасно у богемы и элиты,
Пришедших ради зрелищной игры,
Искал бы он поддержки и защиты -
Они, как Анна, не были б добры.

А между тем стояли, ухмыляясь,
Напротив его трона чужаки,
И вдруг, шагнули, выйти собираясь,
Все разом, как под общий взмах руки.

И тут же расступился перед ними
Невидимый барьер зеркальных стен -
Питаясь страхом, ставшие живыми,
Они набрались сил, прервали плен.

Георгий наблюдал, едва ли веря
Тому, что видел - это колдовство!
Но что у человека, что у зверя
Лежит к самозащите естество.

Актёр хотел спастись как раньше бегством,
И к выходу помчался со всех ног.
Но зря он вдруг прельстился этим средством,
Ужели в глупой панике есть прок?

Как в страшном сне, малейшей перемены
Не видел он - един мир для слепца:
Куда бы ни бежал, сбежать со сцены
Никак не мог, ей не было конца.

Так славой опьянён недолговечной,
И жил он, как на сцене, гордецом.
Уставший от погони бесконечной,
Он понял: нужно встать к врагу лицом.

А враг уже приблизился вплотную,
Пока Георгий силился бежать,
Не мог скрыть взгляд природу их чужую,
Хоть внешне все втроём ему под стать.

Один из них, что шёл посередине,
Внезапно встал, буквально в двух шагах.
Актёр, должно быть, помнит и поныне,
Как с ним заговорил его же страх:

«Ну здравствуй, друг! Нам стоит представляться?
Ведь всё – таки знакомы мы давно.
Но-но, не надо больше притворяться,
Что нас не существует всё равно.

Имён нам много, будто сосен в роще:
Пороки, чужаки, исчадья тьмы.
Но здесь, между собою, будем проще,
Теперь ты стал таким же, как и мы.

Ты помнишь, мы и раньше шли с тобою,
Недаром столько раз среди зеркал
Ты маску примерял перед игрою,
И, разве что, зачем-то всё скрывал.

Зачем скрывать, притом скрывать бездарно
Ту силу, коей ты обязан нам?
Неправда ли, совсем неблагодарно,
Ведь мы заслуги делим пополам.

А ты же загоняться начал сдуру,
Зеркальным духом сам себя пугал.
Так глупо свыше данную натуру
Клеймить, губя весь свой потенциал.

Но, благо, ты нас выпустил наружу,
Хотя и раньше мог бы сделать так!
Ну что же ты стоишь, как странник в стужу?
Скажи хоть слово!» - скалился чужак.

Георгий... Тут запутаться несложно, -
Так много приключилось с ним за раз,
Что, если и солгать ему безбожно,
Он всё на веру принял бы сейчас.

Уже почти прошло оторопенье,
И мысль про побег сошла на нет
«Последний выход мой - сопротивленье,
Исполню данный бабушкой завет!».

И, глупо самозванцам улыбнувшись,
Почувствовав спиной холодный пот,
Он всё-таки ответил, чуть согнувшись,
Но силой воли сделав шаг вперёд.

«Опустим же приветственные речи,
Не чествуют в миру людей порок.
Я знал, не избежать мне этой встречи,
Не ведал лишь, когда придёт ей срок.

Любой бы смертный обмер несомненно,
Когда б на расстоянии руки
Увидел, как идут попеременно
Из зеркала живые двойники.

Ведь что, как не кошмар такое диво?
И я бы, верно, был в том убеждён,
Когда бы не сказал себе стыдливо:
Вся жизнь моя как странный, жуткий сон.

Как книгу свою память я листаю,
Но, думаю, что каждую главу
От фикций я едва ли отличаю,
Что мнилось мне, что было наяву?

Так много лжи... Я лгал самозабвенно,
И ныне в незаконченной главе
Своей судьбы я думаю смиренно:
Реальны ль вы? В моей ли голове?

Нет разницы, всё сделалось реальным,
Зеркальный дух из сказок стал живым,
Но что служило шагом изначальным,
Зачем меня вы сделали таким?

Обида, стыд и страх... Три этих слова
Мне бабушка давно произнесла.
Так значит, что душа была готова
Тогда ещё идти дорогой зла?

Ужели я хотел такую плату
Отдать всего за горсть людской молвы!
Иначе от рассвета до заката
За что меня преследуете вы?

На свете есть и большие злодеи,
Которых муки совести не жгут,
Но вы лишь мне пришли читать рацеи!
Выходит, что пристрастен высший суд?»

«Ты прав почти во всём, что прозвучало» -
Кивнул ему стоявший слева гость -
«Работают едино три начала:
Обида, страх и стыд рождают злость.

И нет, не с детства, с самого рожденья
Следим мы за людьми. Но жизни бег
Зависит не от нас, от их решенья -
Служить ли злу, решает человек.

Одни нам поддаются лишь на время,
Иные же не борются подчас.
Ты сам звал «чужаками» наше племя,
Но всё же принимал и принял нас.

Забавно, что бежал от отраженья
Носивший столько масок лицедей!
Чьего же ты боялся осужденья?
Других людей? Взгляни же на людей!»

Чужак рукой обмерил всех сидящих -
Всё тех же на людей похожих глыб,
«И много душ здесь видно настоящих?
Из них внутри давно любой погиб!

Лишённые любви, надежды, пыла,
Как верно ты подметил это сам.
Давным - давно в камней их превратила
Рутина и её никчёмный хлам.

Их мыслями владеет искуситель,
Слова их - бесполезных звуков яд.
Им нужен кукловод, вожак, правитель,
Они собою не руководят!

Но можешь ты, и в том тебе подмога
Вся злость твоя и мы, её ядро.
Пусть ложь и осуждают в мире много, -
Солгав во благо, ты бы нёс добро!

Ты мнишь, что ты предатель и притворщик,
От мысли про пожар бросает в дрожь,
Но сам подумай, будь ты даже спорщик,
Предашь одних, зато других спасёшь!

Ведь ты для мертвецов, что в этом зале,
Спаситель, пусть и мнимый, но борец!
Ужели не поможешь ты печали
Кривых зеркал и каменных сердец?

Пороки и грехи, что за тобою,
Совсем им не важны, а важен миг,
Что даст им утешение игрою.
Не веришь мне? Смотри!» - сказал двойник.

И он прошёл всю сцену, встав у края,
Одетый точно так же, как актёр,
Георгию всецело подражая,
Всплеснул руками: «Слушай же, мой двор!

Забвенье я от жизни вам дарую,
Безрадостен и скучен мир Творца!
Наденьте сверху маску неживую
И чествуйте театр и борца!

Пусть этот свет - всего лишь отраженье
Реальности, он краше во сто крат!
В театре вас не тронет отчужденье,
Здесь каждый из сидящих - друг и брат.

Я лжец, но лгу лишь ради единенья,
На миг чтоб хоть настала тишь и гладь.
И, если вы боитесь разобщенья,
Позвольте вами мне повелевать!»

И каменных ладоней грянул грохот,
Среди холодных статуй прозвучал.
Единый возглас, словно жуткий хохот.
«Веди, Георгий!», - вскрикнул мёртвый зал.

«Смотри» - продолжил гость из зазеркалья,
Рукою указав на первый ряд, -
«И губернатор, экая каналья,
Ведь тоже любит этот маскарад.

Он пуст внутри, и свой недуг душевный
Стремится скрыть во власти, не в мольбе.
Зато тебе помог он в миг плачевный,
Так плох ли он, как кажется тебе?

Нет, Высший суд, приятель, не пристрастен,
Любого, кто возьмёт на душу грех,
Кто хочет быть известен и всевластен -
Расплата за деяния ждёт всех.

Сегодня мы с тобою сводим счёты,
А завтра, так гляди, за ним придут.
Но в этом вовсе нет твоей заботы,
Коль ты позволишь нам решить всё тут».

Георгий наблюдал за всем с молчаньем,
И ждал от чужака дальнейший ход,
Но спешно вдруг прервал с негодованьем:
«Какая же расплата меня ждёт?

Но прежде я желаю объяснений,
Понять я не могу, ужели зал,
Пока я был на месте без движений,
В одном из вас Георгия признал?

Пусть внешне он похож, пусть так, но всё же...
Он мой двойник, лишь копия меня...»
И в тот же миг актёр подумал: «Боже,
Ведь в этом - то и скрыта западня!»

И третий из гостей ему ответил
Так властно, словно он был господин:
«А это, друг мой, верно ты подметил,
Так знай, что наш ответ тебе един».

И он на шаг приблизился к актёру,
Дотронувшись плеча: «Взгляни сюда!»
И вновь зеркальный ряд открылся взору,
Где новая ждала его беда.

Их были сотни. Сотни отражений.
Все маски, те, что он носил живьём.
Но сам среди фальшивых воплощений
Признать себя не мог он ни в одном.

Что видишь ты, то видят и другие,
Одним ты лжец, вторым, как знать, - герой,
Они тебе, - как люди дорогие,
Для каждого из них Георгий свой.

Никто не проживёт твоей судьбою,
Жизнь прочих не видна вам с высоты.
И то, что зал считает нас тобою:
Мы - тоже ты. Реальны, как и ты.

Ты верно понял знаки и посланья,
Что вовсе не в одних лишь зеркалах
Живём мы, а в тебе, внутри сознанья,
Но, дав нам тело, - видишь нас в телах.

И только ты! А все же остальные,
Как в этот миг - один лишь образ твой,
Не знать им, что сейчас мы, как родные,
Беседуем, решая, кто живой.

Мы правда породнились, все мы живы,
Но этот ты - мертвее с каждым днём,
И главный фактор инициативы
Уже не в тебя - у нас втроём.

У нас втроём и всех тех отражений,
Что спереди. О плате ты спросил?
Расплата, если хочешь наших мнений, -
Лишить тебя главенствующих сил.

Твой путь со стороны мы направляли,
Теперь тебе смотреть со стороны,
Из зеркала. И в этом нет печали,
Все дрязги будут нами решены.

В конце концов, ты тоже отраженье,
Поэтому не хватятся вокруг
Твоей подмены. То не преступленье,
Когда в работе друга сменит друг.

Мы будем править толпами-камнями
И их пустых сердец утешим боль!
Идём же в зазеркалье вместе с нами,
И будешь зазеркалья ты король!»

Один на всех, - их победишь едва ли,
С толпой бороться - плыть в девятый вал.
Когда актёра под руки толкали
Его же двойники, он не кричал.

Они шли нескончаемым потоком,
Наружу проникая из зеркал,
У каждого Георгий ненароком
Эмоции и жесты отмечал.

Одни смотрели холодно, с презреньем
И в бешенстве сжимали кулаки,
Вторые же с искусственным почтеньем
Протягивали третьим кисть руки.

Иные, подбородок задирая,
Насмешкой отвечали на поклон -
Когда-то, отраженья примеряя,
На публике себя так вёл и он.

Всё конечно. Он сам стал отраженьем,
Лишь тенью, а чужак забрал венец.
«Ну что ж» - артист подумал с сожаленьем,
«Такой ли я хотел себе конец?

Уже не выбирать. Всё по заслугам,
Двойник окутал разум, как лоза.
Раз так, я не желаю жить с испугом,
Прощай же, Анна!» - он закрыл глаза.