На Марс!

Все Истории должны как-то начинаться. Но как быть, когда история начинается не благодаря событию, а из-за полного его отсутствия? От отсутствия какого бы то ни было развития? От обыденности, дошедшей до крайности?
Допустим, пустая съёмная квартира со слезающими со стен обоями, в которой даже нет телефона. Одинокий старый стол, прям посреди комнаты, два стула, не единожды сколоченных и переколоченных. Люстры нет – вместо неё под потолком, достаточно низким, сиротливо висит обычная лампочка. Стоит отметить, что на обшарпанных стенах комнаты тут и там (и где ещё были обои, и где уже слезли) были развешаны разного размера бумажки с какими-то записями неразборчивым почерком, формулами и чертежами, которым не хватало твёрдости руки, но которые, тем не менее, были нанесены на бумагу с явным увлечением. Но о них речь пойдёт позже. Вот и место действия. Маленькая кухонька, в которой и сесть негде, и немногим большая спаленка, в которой, кроме кровати, умудрилась поместиться полка с парой (или около того) десятков книг, как художественных, так и каких-то околонаучных, нас не интересуют. Ещё есть уборная, но настолько мелкая, что даже упоминать о ней стыдно. И не будем, вернёмся в основную комнату. Отличительной особенностью этой квартирки является расположенное напротив стола окно. Когда-то оно было дверью на балкон. Но с тех пор как он однажды обвалился (благо обошлось без жертв), нужда в двери как-то отпала. Балкон так и не восстановили, зато дверь заменили окном. Так было попросту дешевле – сделать небольшой порожек, хотя бы по голень высотой, и поставить двустворчатое, открывающееся наружу а-ля французское окно. Правда, отнюдь не из французских материалов, а так – каких попало. А за окном – было Небо.
Лето. Пускай будет лето. И сегодняшний вечер выдался особенно душным.
Обратим внимание на входную дверь. Она скромненько расположилась как бы в углу комнаты, тёмным пятном на невзрачном бежевато-коричневом  фоне стены. Снаружи забренчали ключи, перед тем как войти в замок. И – щелчок. Замок опять «заело», и женский голос за дверью помянул «Чёрта». Раза два. Но, после небольших усилий, ключ в замке всё-таки повернулся, и в квартиру вошла Она.
Она была немолода, но и старой – тоже не была. Могла бы быть Красавицей, да вот – незачем. Потёртые брюки, футболка, сношенная обувь, волосы собраны в пучок – за всем этим трудно разглядеть Женщину. А жаль. Она только что пришла из магазина. На этот раз как покупатель – сегодня была не Её смена. Что Она могла купить, из недорогих продуктов? Предположим, немного чёрного хлеба, упаковку сосисок по скидке, чай, сыра нарезку, пакет молока и, пожалуй, всё. Негусто. Но пару недель назад Ей пришлось отдать большую часть своего итак небольшого заработка Хозяину квартиры. Но тот был непоколебим – этого оказалось мало, так как жильцы уже задержали с оплатой на целый месяц. И сегодня – заканчивался второй.
Но Она была не одна и убеждала себя, что может положиться на того, с кем делила эту квартиру. Он ведь сегодня должен был принести сумму, которой как раз хватило бы, чтобы покрыть долг. Еле-еле. А в следующем месяце – они бы как-нибудь разобрались, договорились бы о возможности отсрочки. Вот так – заранее. Крыша над головой жизненно необходима, но и есть – тоже надо. Но нужен был довод – как раз деньги. И всё же, Её гложило какое-то неприятное предчувствие, что что-то пойдёт не так. Его ведь могли, как и в прошлый раз, опять оштрафовать за что-либо. Она давно привыкла к тому, что ничего не бывает так, как планируется или, тем более, хочется.
Находясь в глубоком раздумье обо всём этом, Она успела запереть за собой дверь, пройти на кухню, разобрать свои скромные покупки, положить их в холодильник – всё, кроме сосисок, которые поставила вариться…..  «Как же это всё банально, и скучно» могла бы подумать Она, если бы у Неё были силы думать о чём-либо кроме насущных проблем. А так – Ей, выйдя с кухни, только и оставалось, что посмотреть на часы, которые, кстати, висели и мерно, хоть и еле, почти неслышно тикали на той стене, где было окно. Вроде они отставали на несколько минут, или наоборот – торопились. В любом случае – Он должен был закончить работу через час, или около того. И потом – он вернётся к Ней. А до тех пор – надо бы чем-то заняться. Не потому, что действительно надо, а потому, что тогда она сможет отвлечься от тяжких раздумий.
И тут – снова бренчанье ключей за дверью. Опять поворот ключа, с щелчком, в замке – на этот раз усилие было приложено явно большее, поэтому замок почти не сопротивлялся, хотя и выразил своё «недовольство». Ещё одно отличие – голоса никакого не было слышно.
В Её голове пронеслась, вихрем, мысль, что это пришёл Хозяин, требовать покрытия долга за право занимать это, как Она с горечью признавала, подобие квартиры. Ключи-то у того тоже, вполне естественно, есть. Она уже приготовилась возмутиться, почему тот решил зайти без спросу. Со всей твёрдостью, на которую Она способна – лишь бы не подать виду, что Она боится, что не готова сейчас ни к разговору, ни к каким-либо, даже самым необходимым, тратам. Ей нужно дождаться Его, своего единственного Друга. И тогда всё будет решено.
Но дверь открылась, и за ней, что было несколько неожиданно, стоял в своём единственном хорошем костюме (на работе же надо выглядеть более менее представительным) именно Он, а не Хозяин квартиры. Причём Он был весел. Даже несколько нарочито весел. Так весел, как бывают люди, которые хотят либо говорить обо всём на свете, либо не говорить о чём-то очень конкретном. Она и сама, оторопев, не поняла, как Ей реагировать – радоваться Его раннему приходу, или огорчаться. Но на Душе стало почему-то нелегко. Она начала, неуверенно, с простого приветствия:
- Привет…..
- Привет! – почти перебил Он, по сути, просто-напросто повторив за ней.
- Ты сегодня рано…. – продолжала Она свои попытки сформулировать вопрос.
- Да, сегодня день укороченный. Ты не рада?
- Рада конечно, но…..
- Ты так сегодня Красива. А что на ужин? Страсть, как есть хочется.
- Спасибо….. сосиски варятся…..
- Вот не поверишь – всю дорогу только о них и думал! Ты читаешь мои мысли. А почему окно закрыто? Душно же. Ты, наверное, и сама уже изнемогаешь…. – и Он мгновенно оказался около окна, которое тут же открыл настежь. Но духота никуда не ушла. После этого Он вернулся к двери, наверное, чтобы наконец закрыть её. Как-то выглядело это слишком суетливо. Даже больше, чем обычно.
-Так. Стоп! - не выдержала Она и, собравшись с силами, всё-таки спросила, – В конце концов, Тебе зарплату-то выдали сегодня или нет?
- Понимаешь, - подбирая слова, начал Он после небольшой, но томительной паузы, в которую Она всё, или точнее, как она думала, что всё, поняла – Нам сегодня объявили, что ненадолго задержат зарплату…..
- «Нам» или «Тебе»? – Она была строга, но и, при всей этой своей строгости, хрупка, как давно опавший с дерева листок.
- Мне….. – нехотя поправился Он. От Его веселья осталась только глуповатая улыбка.
- Опять….. да сколько же можно….. – Она почувствовала себя опустошённой. И в чём-то обманутой. Обманутой в самом главном, что у Неё оставалось. В своём доверии к Нему. Ей даже не хотелось спрашивать, почему так произошло. Надоело. Но машинально, всё же, спросила – Почему?
- Не всё ли равно? – уже и улыбки не было. Не получалось ничего не говорить. Он не хотел видеть Её огорчённой, но это было неизбежно. Он и так это знал – глупо было даже пытаться умолчать. Тем не менее, он продолжал попытки. Но Она, мгновенно уставшая, уже и не хотела никаких объяснений:
- Ага. А на сколько?
- Сказал же, ненадолго.
- А всё-таки? – вот уже и нотки раздражения зазвучали в Её голосе.
- Не знаю.
Она уставилась на Него. Потом резко отвернулась и попыталась отойти от Него как можно дальше. Но далеко уйти было невозможно, комната была слишком мала. Она остановилась рядом со столом, закрыв глаза и упершись лбом в свою ладонь. Голова всё-таки заболела.
Он немного постоял на пороге, всё ещё силясь найти подходящие успокоительные слова, но всё было тщетно. Так что Он молча закрыл за собой дверь, подошёл к стулу, так как Он не решился подойти обнять её, расстегнул и снял пиджак, под которым «пряталась» не такая презентабельная, как весь остальной костюм, рубашка в пятнах от кофе, снял и свой старый, но «верный», галстук, повесил оба предмета одежды на спинку уже упомянутого стула и сел за стол.
Только Он сел, Она резко отняла руку от лица и сердито «рванула» на кухню. Оттуда донёсся звук посуды, на которую гневно  что-то накладывают. И действительно, вскоре Она вернулась с тарелкой, на которой лежали сосиски и кусок чёрного хлеба, которую она со стуком опустила перед ним.
- Ешь, - Она, когда сердилась, была скупа на эмоции и слова.
- А Ты?
- Не хочу. Не голодна, - и Она тоже села за стол, отвернувшись к окну. 
Повисло напряжённое молчание, изредка перебиваемое робким бряканьем столовых приборов. Лишь спустя несколько минут Он, дожевав хлеб, предпринял попытку вернуть свою якобы уверенную, ободряющую улыбку и не нашёл ничего лучше, как сказать Ей, почти бессмысленное, «да что Ты, в самом деле?», но ответ последовал не сразу. И последовал  не тот ответ, которого Он ожидал, да Он и не знал, какого ответа, в сущности, следует Ему ожидать, хотя догадаться бы мог:
- Василий Николаевич требует квартплаты. Сегодня последний день, - сухо и рвано, не глядя на Него выпалила Она.
Хозяина квартиры могли бы звать и вовсе по-другому. Тот мог бы и не быть никаким Василием Николаевичем. Но это было первое имя, которое только могло бы сейчас прийти в голову. Так что – пусть будет Василий Николаевич.
- Ах, вот оно что….. – Он, сразу осознав происходящее, даже есть перестал, но усилием Воли (которой Он, всё-таки, обладал) заставил улыбку не сходить со своего лица, – Так сразу бы так и сказала. Ничего. Я поговорю с Василием Николаевичем – договоримся.
- Да кто Тебя будет слушать? Кто Тебя теперь будет слушать.
- Как Ты несправедлива….. – шутливым тоном, несмотря на уязвлённое самолюбие, произнёс Он.
- Зато Ты слишком весел, - резко выдала Она, наконец, посмотрев на Него. В Её взгляде читалась неимоверная досада. Но презрения - не было. Пока, по крайней мере, не было. Она интуитивно не могла позволить себе этого. Но чего только не приключается с человеком в гневе? Всё ещё может быть впереди, - с чего бы это?
- А зачем грустить? Мы живы, здоровы. Дышим. А со всем остальным – разберёмся.
- Разберёмся? Да как мы разберёмся? Я – устала. Ты – не способен. Да и дышим мы чем? Спёртым, душным воздухом, хоть открывай окно, хоть вообще забудь о его существовании. Надоело!
- Вот как Ты так можешь? Неужели Ты не можешь думать хоть чуточку….. не знаю….. позитивнее, что ли?
- Да посмотри, как мы «живём»! Это не Жизнь, а прозябание. Мы даже постоянно слезающие обои заклеить не можем. Только и остаётся, что прятать эту оголённую убогость стен за твоими дурацкими рисунками! – Её ещё не «прорвало», Она себя сдерживала, но Она уже стала бить по больному.
За болью от этих слов последовала другая - от сжатых в руках столовых приборов, на которую Он уже и не обратил внимания. Он процедил, не снимая улыбки, в натянутости которой Он силился сохранить хоть какие-то отголоски самообладания и искренней жизнерадостности:
- Ты же знаешь, что это не рисунки, а чертежи…..
- Ах, простите, пожалуйста, - не унималась Она, всё больше и больше распаляясь, - Только что же Ты построил? Что изобрёл? Вечный двигатель? А как это связано с Нами? С Твоей работой? С Твоей конторой? Вот если бы Ты больше думал о том, чем действительно следует заниматься, а не тратил бы время на свои бредовые фантазии – всё было бы по-другому. Ты не физик, не инженер. А возомнил себя Изобретателем. Хватит!
Выпустив пар, Она даже немного успокоилась. И опять повисла тишина. Она сообразила, что перегнула палку и теперь, с некой опаской, глядела на Него. Он долго не отвечал, беспомощно уставившись на уже остывшие сосиски.
- И вовсе я не «вечный двигатель» изобретаю….. – как-то очень рассудительно начал он, прервав, наконец, неловкое молчание, - Ты же знаешь.
- Какая разница….. – сил на эмоции Ей опять не хватало. Да и не хотелось. Всё, что Она сейчас чувствовала – это усталость.
- Большая. Ведь его одного – будет недостаточно. Я хочу изобрести то, что избавит всех от какой бы то ни было нужды…..
- Ты даже сам не знаешь, что это – удручённо протянула Она, – Ты не понимаешь, о чём говоришь.
- В том-то и дело, что понимаю. И самое главное, что я понимаю, так это то, что со стороны может показаться, что я не знаю, что именно изобретаю, но я чувствую, что близок к разгадке, к Ответу. И потом, Ты ведь тоже всё понимаешь! Неужели Ты не помнишь все Наши разговоры? Я же всё Тебе рассказывал, всё Тебе показывал. И Ты мне – отвечала! Мы же вместе Мечтали! Мы вообще именно благодаря этому и познакомились! – и в Его памяти всплыло такое неожиданно далёкое Детство, школа, класс седьмой или восьмой, но, вроде, ещё не девятый. Он сидит один за партой на перемене после урока и, закусив язык, что-то усердно чертит. «Что Ты рисуешь?» - услышал Он чей-то звонкий Голосок из-за спины. Девчачий Голосок. Голосок, ставший таким для Него родным в то самое мгновение, когда прозвучал. Судорожно обернувшись, Он увидел Её и, поборов смущение, твёрдо и уверенно ответил: «Я не рисую. Я – изобретаю».
- Помню, к сожалению….. – почему «к сожалению» и «к сожалению» ли в принципе, Она не смогла бы ответить. Действительно ли Она так думала или случайно, по образовавшейся совсем недавно, и, в то же время, уже так давно привычке так сформировались слова, из-за ставшей бесконечной усталости, Она не знала.
- Неужели Ты жалеешь? О, я никогда не поверю, что Ты жалеешь! Это и невозможно – Ты когда-то ведь и сама обо всём этом Мечтала. И даже сама рассуждала с таким пылом, который не может просто так взять и пройти. Ты пыталась мне помогать. И помогала. Без Тебя я бы не начертил и половины того, что сейчас висит на этих стенах.
- Просто я повзрослела….. – уклончиво начала Она, но Он Её спешно прервал.
- Нет, не то. Ты намеренно пытаешься об этом зачем-то забыть. Но я прошу Тебя – перестань. Ты только подумай, сколько счастливых воспоминаний у нас осталось и, я уверен, ещё будут! Вот, помнишь танцевальный кружок у Нас в школе? Ты меня сама туда ещё привела в старших классах, а сама же – жутко стеснялась танцевать?
- Ну что Ты вспоминаешь….. – несколько мягче произнесла Она. И, кажется, засмущалась, как тогда.
- Нет-нет, Ты вспомни! – от этой лёгкой перемены в Её голосе Он прям воспрянул Духом. Её смущённая, пока ещё еле заметная Улыбка была Ему сейчас дороже всех лучей Солнца.
- Да что тут вспоминать, - посмеивалась Она, - Девочка, а не умела танцевать. Стыдно. И глупо.
- А по-моему – Мило, - последовало Его возражение. Может это и не слишком подходящее здесь слово – «Мило» - но оно, как-то, точно определяло это воспоминание в целом, - Тебе всё казалось, что на Нас, на Тебя все смотрят и тайком высмеивают, хотя на самом деле никто, ни один из Наших одноклассников не умел толком танцевать – лишь только делать вид умели. И тогда я сказал Тебе: «Представь, что вокруг Нас – одни лишь Звёзды». Ты посмотрела мне в глаза и успокоилась. Тогда Мы окончательно поняли, что уже не были Детьми, но ещё оставались чисты. Мы были Друг для Друга.
- Правда, танцевать ни я, ни Ты так и не научились, - несколько саркастично, но по-доброму заметила Она.
- Это не важно – Мы Танцевали!
- Ну, а потом что было? – уже более серьёзно спросила Она.
Он вздохнул, огорчённый вопросом и тоном, с которым тот был произнесён.
- А что дальше? Окончили школу. Поступили в институт…..
- Ты поступил. Я – пошла работать.
- Ну да. Я поступил, причём не туда, куда хотел…..
- Зато туда, куда нужно было для Нас обоих. Для Нашего общего будущего, - опять разговор начал разворачиваться куда-то не в ту сторону. Да только Он уже – не собирался сворачивать.
- Да, Мы тогда всё, конечно, и обсудили. Но знаешь, я с тех пор всё больше и больше убеждаюсь, что вся Правда не в том, чем Мы занимаемся сейчас, по мнимой необходимости, а как раз в этих чертежах. Именно в них – Будущее, и именно они на самом деле Нам обоим нужны. Да и не только Нам! Мы так часто, когда Нам необходимо задуматься о будущем, на самом деле думаем о сиюминутной нужде, в то время как об истинном Будущем Мы забываем. Моё Изобретение избавит Мир от войн, насилия, от бедности, от любых болезней, от, повторяю, всякой нужды. И не потому, что люди перестанут спорить или, даже, ругаться – нет. Это не в природе Человека – сразу с чем-либо соглашаться. Но я создам то, что позволит решать любую проблему, каждый спор до того, как та или иная конфронтация дойдёт до точки невозврата, будь то в Науке, в Религии, в Вере или в Творчестве. В любых Отношениях между людьми. И не нужно мне никакой славы – пусть никто не знает, кого благодарить. Лишь бы были Благодарны. Любая война – потеряет всякий, якобы, «смысл», уступив место Смыслу Истинному. Оружие будет попросту не нужно, оно станет нелепым пережитком. Не будет необходимости проливать ничью кровь – ни Брата, ни Сестры, ни Близких, ни кого бы то ни было. Люди, наконец, поймут, что для воцарения Мира не нужна никакая война или насильственная смерть, а нужен лишь он самый – Мир!
- Послушай, что Ты говоришь – это же….. – Она, достаточно ошарашенная этими, казалось бы, несуразными речами, не успела договорить. Он был неумолим, Его было уже не остановить.
- Вот тогда люди вспомнят о Совести, Верности, Дружбе и научатся, наконец, Любить, Любить Друг Друга. И не только тех, чей век уже подошёл к концу, – их будут продолжать Любить, а не только начнут, – а будут Любить и Ценить и тех, кто рядом, кто близко, у кого ещё вся Жизнь, все Свершения впереди. Рано или поздно люди научатся слушать других, а не просто слушаться, думать и решать за себя, а не за других, думая, при этом, о благе этих самых других. Не навязывать своё мнение, а высказывать его, делиться им. Главенствовать будет не столько понятие Чести, которое, конечно же, никуда не денется, – оно и не должно никуда деться, - сколько понятие Честности, как перед собой, так и перед другими, а также Искренности и Доброжелательности к другим. Каждый, наконец, сможет себя реализовать в Жизни в той сфере, которая по праву, по справедливости и по призванию – его. И не потому, что кто-то или что-то будет за него что-то делать. Нет. Человека нельзя развращать полностью сервированным блюдом, поданным на блюдце с каёмкой какого бы то ни было цвета. Но у него появятся все средства это самое «блюдо» самому приготовить и сервировать, при любой, даже самой малой возможности. Такое понятие, как «нереализованный», применительно к потенциалу, просто перестанет существовать. И этот самый потенциал будет определять не кто-то сторонний, а сам Человек, не притесняя при этом потенциала других, а дополняя его. Мы….. – Он, уже и так давно вскочивший со стула, опрокинутого в процессе, запрыгнул в «запале» на стол, столкнув с него тарелку с недоеденными, остывшими, не стоящими внимания сосисками. Но Он этого и не заметил – ни тарелку, что вот-вот через секунду уже разобьётся, ни даже того, что уже оказался на столе, как на помосте или на трибуне. Вокруг него, казалось, уже не было оков этой затхлой квартирки. Стены будто раздвинулись и начали исчезать, мебель практически растворилась в воздухе. Даже Время, будто бы, стало течь по совершенно иному руслу. Он был почти уже готов взлететь, но что-то, всё же, Его удерживало. Скорее всего – Она. И его Верность Ей. Ведь Она до сих пор видела окружающий быт, не замечая вот-вот готовой наступить Красоты. То ли намеренно, то ли сама ещё была не готова. А без Неё – Он не мог. Но Он – не унывал. Он беззаботно смеялся, вещал. Радостно кричал – и Ей, и Небу - …..полетим в Космос, к другим Планетам, к Звёздам! Мы, наконец, сможем все туда устремиться, и сам Бог Нас на это Благословит! Мы вырвемся за пределы этой обыденности, в которой Мы все, Наши Души давно уже погрязли. Вырвемся в Бесконечность. И….. – Он улыбнулся своей хулиганской, но озаряющей своей Искренностью Улыбкой, - ….. Небесный Звездочёт, что живёт на Луне - помнишь тот Детский Стишок? – покажет Нам все Планеты, которым ведёт учёт. Как там было? «Меркурий – раз, Венера – два-с, три – Земля, четыре – Марс….." (Стихотворение такое было у Андрея Усачёва, для Детей). А действительно, полетели на Марс? Мы же с Тобой ещё в Детстве именно эту, такую Красную, такую Красивую Планету облюбовали, в той книжке по астрономии, с такими яркими картинками, помнишь? Милая, Мы полетим на Марс!
И в тот самый момент, когда Его голос, перешедший в восторженный крик, уже дорос до всеобъемлющего Клича, а Его выкинутые ввысь руки, ставшие такими большими, уже были готовы обнять кажущееся необъятным Небо, Её осенила страшная, для Неё на тот момент, мысль:
- Тебя что, опять уволили? – Она не хотела этому верить, но никакого другого объяснения его восторженному поведению Она сейчас не находила.
А между тем духота за окном стала уступать место только-только начавшему шелестеть Дождю, который плавно, но неумолимо перерастал в Ливень. Поднялся Ветер, что стал порывами, со всей жестокостью, врываться в квартиру.
Её внезапный и такой точный вопрос с размаху вернул Его на землю. Только теперь он заметил, что стоит на столе. И Он вновь лицезрел окружившую Его столь навязчивую «действительность». И даже можно было бы поклясться, что тарелка, которую Он столкнул ещё во время своих горячих и возвышенных Речей, разбилась – вдребезги – только сейчас. Хотя и нельзя было понять, как это вообще возможно, что только сейчас. Но это было – так. И Его руки опустились. Небо было опять так далеко.
- Нет, - ответил Он, наконец собравшись с мыслями. И, решившись после секундных сомнений, признался – Я сам ушёл.
Она почувствовала себя уничтоженной этим Его признанием. Ни одно слово даже не могло сформироваться у Неё в мыслях, не говоря уж о том, чтобы сорваться с Её языка. И, всё же, Она нашла в себе силы спросить Его, со всей горечью, что была сейчас в Ней:
- Как ….. Ты ….. мог?....
- Я больше не мог мириться с тем, что мне врут, и что кто-то заставляет врать – меня, - произнёс Он искренно, но тяжело, - Я не научен предавать – ни себя, ни других.
- А Ты разве, как думаешь, не предаёшь самое важное – Наше Будущее?
-Нет! Напротив! Я его – спас! Когда-нибудь Ты это поймёшь – когда перестанешь отрицать!
- Ты же Нас окончательно погубил!
С Громом грянула ссора. И было сказано всё. Всё, что и говорить-то не надо было, но молчать уже не получалось. И не важно было, кто из Них что сказал.  Стенания, крики, обвинения – всё это  было, хотя быть-то и не должно.
Ветер уже полностью обосновался в квартире. Этот Ветер, жестокий и порывистый, царствовал в квартире и срывал со стен Его записи и чертежи, пуская их ураганом вокруг двух так некстати ссорящихся Людей. Всё это создавало ощущение истерического, беспощадного шторма.
И к чему это привело? К тому, что Они, в конце концов, затронули тему, о которой решено было не вспоминать до лучших, всё никак не наступающих времён. Как-то само так вышло. Не понятно, кто первым завёл об этом разговор, если такой тон вообще можно было назвать разговором. «У Нас даже Детей до сих пор нет!» - «О каких Детях Ты говоришь?» - «О Наших!» - «Да посмотри, где Мы живём! Ты действительно хочешь, чтобы Они тоже жили среди всего этого, всё это видели и, не дай Бог, хотя это и неизбежно, понимали?» - «Я уже и не знаю, - НЕ ЗНАЮ! - что Тебе на это ответить!». И так продолжалось ещё долго – очень долго. Слишком, так, что даже неприлично, долго. Под конец, уже можно было вновь разобрать, кто кому что говорил:
- Дети? Ах, Наши Дети? Ты не понимаешь, что я уже давно, как бы этого ни хотел, но не вижу в Тебе Женщину? К своему глубокому сожалению!
Пощёчина была для него неожиданностью. Хотя она и была вполне обоснованной. Потом была ещё одна, и ещё одна, и следующая. И так могло бы ещё долго продолжаться, если бы Он не остановил Её, схватив столь хлёсткие руки. И Ей пришлось говорить, будучи так близко своим лицом к Его лицу:
- А Ты, значит, Мужчина? Хорош Мужик! Мы с голода умираем! Мы вот-вот лишимся крыши над головами! Ты же – только рассуждаешь и фантазируешь!   
- Ну так ведь всё это – не впустую! Без Фантазии я не смогу изобрести того, что всегда хотел! Того, что Мы хотели!
- Да какая же от этого кому будет польза! Кому это надо! Тебе не кажется, что всё, о чём Ты говорил – невозможно!
- Как же так – невозможно? Возможность – есть! Я же Тебе объяснял…..
- Замолчи! Перестань! Ни слова больше!
Это мгновение незначительного, но, всё-таки, просветления среди грозовых туч Их ссоры прошло незаметно. Даже слишком, до обидного, незаметным. Но только если Она не заметила, что это мгновенное просветление, всё-таки, было – то Он не заметил, что оно прошло.
- Успокойся, Родная. Сейчас. Погоди немного….. – с этими словами Он отпустил Её руки и кинулся в спальню. И через секунду стало слышно, как попадали на пол книги со стоявшей там полки.
Она тут же поняла, что происходит. Что было спрятано там, за этими книгами. Что Он сейчас принесёт. Но Она уже не находила ни сил, ни слов, чтобы Его остановить.
И действительно – Он вскоре вернулся с какой-то измятой коробкой, чуть ли не из-под обуви, в которой Он, по-видимому, прятал неоконченный прототип того, что в очередной раз пытался собрать по своим же чертежам.
- Ведь я же просила Тебя больше мне этого не показывать!.... – Ей даже и не нужно было смотреть, что такое у Него в руках. Было время – кажется, что это было так давно – Они вместе вечерами, когда ничто Их не могло отвлечь, сидели за столом, пытаясь разобраться, что нужно сделать, чтобы этот странный прибор заработал. Точнее, сидел Он, а Она стояла над ним и давала какие-то советы, высказывала свои соображения и предположения. И не важно, какими они были и был ли в них толк. Она - Фантазировала. Как и Он. И каждый раз казалось, что вот-вот, ещё чуть-чуть, и Его изобретение, наконец, заработает. И каждый раз, когда эти бесчисленные попытки и эксперименты оканчивались неминуемой неудачей, Он, всё же не теряя при всём при этом своего воодушевлённого настроя, возвращался к своим чертежам, чтобы вносить всё новые и новые правки. Но эти времена прошли. Даже правильнее сказать, что Она в какой-то момент захотела, чтобы они прошли, так как устала уже ждать результата, тем более, что и неизвестно было, каким именно должен быть этот результат, и задумалась об утекающем от Них времени. Её Наивность – прошла. Он же своих попыток – не бросил. А Она не только перестала пытаться - Ей было неприятно вспоминать, что эти попытки были. Ей всё казалось, что Они лишь истратили столько времени впустую.
- Я помню, помню. Поэтому я и спрятал испытательный образец в коробку, а коробку – за книгами. Хотел вернуться к нему, когда уже окончательно выверю чертежи. Но сейчас я вижу, что вспомнить теперь – надо Тебе. Вспомнить, ради чего всё это, - Он бережно держал коробку в руках и чуть ли не поглаживал крышку.
- Да ведь оно лишь мигает и жужжит. Светится, как ёлочка. По Твоим соображением оно должно каким-то образом приносить Счастье. А в результате счастливее себя не чувствуем ни Ты, ни Я. Но Ты упорно этого не замечаешь и продолжаешь свои тщетные попытки, когда я не вижу, чем Ты занят, а порой и не взирая на то, что я вижу. И когда эти попытки Тебя опять никуда не приводили, Ты, вместо того, чтобы задуматься о целесообразности всего этого, начинал заново. Каждый раз. К чему всё это?
- К тому, что эти попытки отнюдь не тщетны. Да, результата ещё нет – в этом Ты права. Но Ты не права, что он невозможен. Смысл в том, что Мы пытаемся. Ты же и сама мне это когда-то говорила…..
- Мне кажется уже, что я себе это больше говорила. Тебя же ни один довод, даже самый трезвый, не мог разуверить или убедить в обратном.
- Это неправда! Столько раз я мог потерять Надежду. Но Ты мне её вновь внушала. Без Тебя я бы оставил свои попытки очень-очень давно. В самые тяжёлые времена Ты придавала мне сил.
- А хорошо ли это? – от Его убеждённых возгласов обстановка вновь накалялась, хотя оная и не то что бы сильно успела остыть. Он – этого не хотел замечать. Её – уже трясло от противоречивых чувств, вызванных этими воспоминаниями, - На что Ты эти силы потратил?
- Я Тебе напомню. Прошу Тебя….. – и Он открыл коробку, - сейчас я включу прибор, а Ты подключи этот контакт к….. – но Он не успел сказать, куда или к кому именно.
- Нет! – внезапно закричала Она. Её обуял какой-то необъяснимый, панический ужас, ибо Она вот-вот встретилась бы с тем, от чего так долго и усердно бежала, и одним ударом сверху вниз Она выбила коробку со всем её содержимым из Его рук.
И та ударилась оземь. Вспышка. Хлопок. Полопались многочисленные лампочки, разорвались, искрясь, проводки. Коробка окончательно расползлась и порвалась, и разлетелись по всей комнате всякие мелкие детали этого безнадёжно сломанного, непонятного и ещё не изобретённого изобретения: мелкие стёклышки, растянувшиеся до бесполезности пружинки, неизвестно из каких старых часиков выдернутые шестерёнки, осколки чего-то похожего на рукоятку, множество винтиков, гвоздиков – всего и не перечесть.
Он стоял над окончательно разбившимся только что делом всей своей Жизни, чувствуя, что и внутри него что-то разбилось. Не исчезло, конечно же – не могло исчезнуть. Но разбилось – и это было невыносимо болезненно для Него. Стоял Он, как вкопанный, продолжая держать руки так, будто в них всё ещё была Его заветная коробка. В конце концов, Он оторвал свой взгляд от осколков и затуманенным взором уставился на Неё.
- Что же Ты наделала….. – Ему было трудно дышать.
Она и сама поняла, что натворила. Как бы ни хотела Она отрешиться от происходящего, всё-таки сейчас разбилось воплощение, хотя пока и неудачное, но всё же воплощение не только Его, но и Её Мечты, пускай Она и стремилась о ней забыть. Сама разбила. Но Она не намерена была этого признавать. Тем более – сейчас.
Это была – точка невозврата. И с новым жаром продолжилась ссора, возобновились обвинения. И звучали вновь и вновь восклицания: «Как Ты посмела?» - «А как Ты посмел!». И завершилось всё так, как только это и было возможным при данных недопустимых обстоятельствах. Он схватил Её за плечи, отпихнул и, не выдержав, прокричал, в сердцах:
- Да пошла Ты!....
«Крепкое словцо», конечно же, тоже было произнесено. И было – некрасиво. Опустим это – и так больно и тошно.
И вот Она сидит на полу в противоположном от двери углу комнаты и не может унять слёз. А Он – весь трясётся с нервов и курит у окна. Он столько раз порывался бросить эту пагубную, как говорят, привычку, но в самые критичные моменты у него всегда была пачка. Он думал. Ему было стыдно.
- Почему я не уйду от Тебя? – прервав затянувшееся молчание, спросила Она, абсолютно не подумав, не понимая, что именно говорит. Это не было угрозой. Вопрос был больше не для Него, а для себя. Но ведь Она не верила сама в возможность подобного поступка, да Она и не хотела на самом-то деле.
Слегка покосившись глазами в сторону, Он, через плечо, кинул на Неё свой взгляд. Он тоже – не поверил этим словам, ибо Он больше верил Ей самой. И Ему стало неимоверно грустно от всего происходящего.
- Куда Ты уйдёшь-то от меня? Ты же меня Любишь.
Она и не спорила и, осознав свои чувства, обречённо произнесла:
- А Ты – меня, - Ей тоже стало стыдно и, почему-то, неловко.
Ливень за окном уже унялся, превратившись в лёгкий Дождик, моросящий напоследок. Ветер – перестал хозяйничать в квартире. Запахло свежестью.
Он всё смотрел на Неё, сожалея о том, что сделал Ей больно. Задумчиво перевёл взгляд на свои, дорогие Ему чертежи. Они уже перестали рьяно летать по комнате и устлали собою весь пол. От, уже лёгкого, Ветерка они то и дело колыхались. Смотрел Он и на раскатившиеся по полу шестерёнки, и пружинки, и прочие детали. Но Он уже не думал о том, чтобы их собрать и восстановить разбитую Ею конструкцию. Всё-таки, эти детали не подходили. Он понял, что нужно что-то другое. Либо нужны другие детали, либо вообще - нужно придумать и изобрести нечто совсем Иное. Но что же именно? Ответ должен быть в чертежах. От них Он никогда и ни в коем случае не отречётся. Никогда. Но только ли в них сокрыт ответ? Или, всё же, стоит, не забывая о них и о том, что в них, смотреть чуточку, хоть самую малость, шире? И размышляя об этом, Он постепенно собирал воедино другие осколки – те, что были внутри Него.
Потом Он опять посмотрел на Неё. И, уже не отводя от Неё полного раскаяния и благодарности взгляда, Он с досадой, наощупь раздавил недокуренную сигарету в давно проржавевшей банке с водой, служившей вместо пепельницы, так удачно оказавшейся на невысоком подоконнике. Он бы и хотел, быть может, выбросить окурок в Окно – пускай себе падает куда-то туда. Но Он не мог это сделать - что-то, чуть ли не физически, остановило его в этом намерении и поставило под руку ту пепельницу. И только тоненькая полоска дыма невесомыми волокнами уносилась в Окно. А тем временем, Он молча направился к Ней. Присел рядом. И обнял.
Она не сопротивлялась. Ей даже не хотелось спрашивать, ни «что Мы есть-то будем», ни «где же Мы будем жить?» - всё это было как-то мелко. Единственное, что Она могла бы сейчас спросить, так это «что дальше?», но Она и этого не спросила. Она тихо сидела и безмолвно плакала. Но в голове вдруг стало как-то светло. И Он ответил на Её невысказанные думы своим вопросом:
- А не полететь ли Нам на Марс?
Она, конечно же, вздохнула, отреагировав на это предложение, но уже без раздражения – Она ощущала поддержку с Его стороны.
- Боже мой, опять Ты за своё. Милый не надо, прошу, - произнесла Она доверительно. Она уже не ругалась. Лишь прижалась к Нему и положила голову на плечо. И никаких извинений больше не надо было ни с чьей стороны.
- А я не шучу, - Он продолжал Её убеждать.
- Ну как Ты себе это представляешь?
- Очень просто. Надо только захотеть. И сделать.
- Но ведь для этого нужна, хотя бы, ракета. Как Ты построишь ракету?
- А кто сказал, что я буду один её строить? Вот, помнишь Кольку? Если помнишь, то знаешь, что он инженер от Бога, согласись. Вот он мне как раз и поможет, я с ним поговорю.
- Ну, так он же не ракеты строит.
- Это пока. Ведь он же ещё не изучал моих чертежей, не разговаривал со мной на эту тему.
- Допустим. А из чего Мы её построим? Материалы-то ведь дорогие, должно быть. И покупать-то их не на что. 
- Нам и не нужно их покупать. Мы справимся сами, построим её из подручных материалов. Или, даже, из списанных – опять-таки, Коля поможет. Найдём. Было бы желание.
- Но где Мы её построим? Ведь все ракеты – огромные. Нужно много места…..
- Да где угодно. Нам же не нужна большая. Нам же – только на двоих нужна. Только для Нас с Тобой.
- Как? А как же, хотя бы, Николай? Хочешь сказать, что он Нам будет помогать, а сам здесь останется, не полетит?
- Так ведь ему это не нужно сейчас. Да он и не согласится лететь, если ему предложить – рано ещё, не готов. Но зато он будет рад помочь Нам. Ведь он – Верный Друг.
 - Как-то это очень эгоистично с Нашей стороны, не находишь? – Она, наконец, снова улыбалась, уже не скрывая совей верящей Ему Улыбки.
- Отнюдь. Мы будем лишь первыми, кто полетит. Но когда-нибудь, следуя Нашему примеру, за Нами последуют и тот же Колька, и все остальные, когда будут готовы.
Вот так Он рассуждал. Вот так Она слушала и с интересом спрашивала. Вот так Они разговаривали. И пока Они разговаривали, Он поднял Её и Они вместе подошли к окну и посмотрели в уже ночное, почти безоблачное Звёздное Небо, не замутнённое искусственным светом уличных фонарей. Небо, дарящее свой, истинный Свет. Дарящее Надежду.
- Но чем же Мы дышать там будем? – задала Она последний вопрос.
- А откуда Мы знаем, что там нечем дышать?
Он слегка отстранил Её, но лишь на время – Он повернулся к Ней, вытянулся и подал Ей руку, которую Она с нежностью взяла в свою. И Они начали Танцевать Вальс. Медленный и чувственный. Трепетный. И, вылетая из под Их ног, пускались вместе с Ними в пляс разбросанные по всей комнате Его бесчисленные чертежи, в которых не было и толики научной точности, но в которых, тем не менее, была бесконечная Правда человеческих Душевных устремлений и намерений.
Тут в дверь очень агрессивно постучали. Это пришёл Хозяин квартиры. Кричал за дверью что-то из разряда «День уже прошёл, а вы Мне до сих пор не заплатили», «Я этого терпеть не намерен», «Если вы Мне сейчас же не заплатите, то…..» и всё в таком же духе. Требовал «Открыть!» дверь. Но никто ему не собирался открывать. Судя по всему, за дверью это поняли, потому что забренчали ключи, которые у Хозяина квартиры, естественно, тоже были. Они вошли в замок и – щёлк. Потом снова – ЩЁЛК. И ещё раз. Замок щёлкал, но не поддавался. «Так вы Мне ещё и замок сломали? Это безобразие! Всё! Я вас выселяю!» - грозно и даже враждебно прозвучало за дверью.
Но Их это уже никак не тревожило. Они не замечали всего этого, не вслушивались в этот посторонний и не имеющий более никакого для Них значения шум. Они – Танцевали. Танцевали под Музыку, которую слышали только Они, вдвоём. В этом – и только в этом – был Истинный Смысл. Вокруг Них были Звёзды. И Они видели эти Звёзды. И было это - Красиво. Она смотрела в Его глаза, а Он – в Её. Они давно уже не были Детьми и уже были не так уж и чисты. Но Они всё ещё были Друг для Друга. Они были Честны. Они – Любили. И вновь, впервые за долгое-долгое время, Она была для Него – «Она», а Он был для Неё – «Он».
И когда Они вместе посмотрели на окружавшие их Звёзды, Они ещё больше загорелись своей общей Мечтой. И вот так, держась за руки и улыбаясь Друг Другу, Они устремили Взор в бескрайнее и такое неожиданно близкое Звёздное Небо, разбежались навстречу Ветру, прыгнули….. и улетели.
Господь наконец Благословил Их. Они – вырвались За.
И не нужна была Им никакая ракета. И остались далеко позади, в несуществующем для Них уже прошлом: одинокая пустая квартира со слезающими со стен выцветшими обоями, в которой даже нет телефона, старый и шаткий стол посреди комнаты, два стула, усеянный различными шестерёнками, пружинками, болтиками, прочими мелкими деталями, а также осколками от разбитой тарелки пол  и невзрачная дверь с заевшим замком, за которой кто-то истошно и сердито, но, при этом, уже тщетно орал.  Мерно, едва слышно, но хорошо различимо на этом фоне тикали часы.
И только Чертежи (что были нарисованы нетвёрдой, но неутомимой рукой) уносимые вновь поднявшимся Ветром, - но уже вовсе не жестоким, а бесконечно Свежим, - шелестя устремились вслед за Ними.