Зеркало

Как давно я не ввязывалась в глупые дискуссии - а здесь - не выдержала; чья-то запись о том, что фильм Тарковского "Зеркало" - "заумь" - и десятки  торжествующих комментариев обывателей о том, что да, да, наконец-то - "озвучили мои мысли", Тарковский переоценен, чушь, заумь, бездуховность, позёрство, пустой символизм, "всегда его терпеть не могла/не мог", непонятное должно быть понятным...
(Как глупец и обыватель, мнящий себя элитой, может подняться в своих глазах? Пнуть гения. Прием старый и эффективный. Эффектный.)
Что касается "Зеркала": что же тут непонятного? Всё гениальное просто.
Выписать так ясно, такой тонкой кистью всё непроговоренное, невысказанное - в том числе - между мужчиной и женщиной.
Вот ожидание - как бы ни была сильна обида, а не заменить - никем.
Вот сцена с петухом: вы знаете, как женщине, гордо несущей своё одиночество и нищету, рано или поздно придется "переступить черту"? На глазах у сытых и любопытно-злорадствующих, как та жена доктора?
А сцена с работой - когда ты единственная кормилица - "обошлось" - и с коллегами - что же непонятного - здесь?
А с голубем? Вы не болели, будучи брошенной всеми - и не звали любимого человека  -  потому, что только его голос может помочь?
Нет?
Как же вы, в таком случае, обделены жизнью...
Но этим не хвастаются! Не гордятся!
Что тут можно не понять, как в такой простоте можно увидеть - заумь?
И тут я понимаю, что все эти десятки комментариев написаны - теми самыми "сытыми докторшами"...
***

"Жена приостановилась, вынула из кармана горсть семечек и протянула их мне на ладони:

— Хотите?

— Нет. Спасибо. Ногтями открывать — руки мерзнут, а зубами я не способна.

— Что вы! Ртом — самый смак. И как можно дальше плюнуть! — и, засмеявшись, выплюнула перед собой на тропинку горсть шелухи. Две-три черные скорлупки прилипли к стволу березы.

— А что это вы декламировали? — осведомилась она. — Есенина?

— Нет, почему же Есенина. Пушкина, Пастернака, Некрасова.

— Пастернак очень неясно пишет. Мы недавно с Сережей читали — помнишь, Сергуля, у Степановых? — так даже обхохотались все. Ничего не понять.

Я оглянулась на журналиста. Он шел, робко ссутулясь… Он понапрасну боялся: спорить я не собиралась.

Какая, однако, разоблачающая вещь — жена, думала я, идя позади стройных бедер и веселых плевков. Вот «ртом самый смак» — это представляется ему остроумием; а лошадиная сила и легкость шага — красотой; этот тупой смех — чистосердечием. В этих плевках он видит что-то непосредственное, милое, детское, а может — и близость к народу."

Лидия Чуковская, "Спуск под воду".