Третий лишний

        Робко скользнул из-за сопки первый солнечный луч, скользнул и рассеялся в утренней августовской дымке. А там, где пробежал он, заголубело серое небо.  Одна за другой растворились в нём звёздные крупинки. Ночь ползла к западу, пронзённая уже миллионом острых, как пики, лучей. Они брызнули вслед за первым, переливаясь, искрясь и ослепляя. Вспыхнул серебряным огнём лес на горизонте, и взошёл над ними яркий, играющий золотом полукруг. Разгоралось утро одного из прекрасных дней августа 1950-го года.
        Вадим Свиятский, воспитанник мореходного училища, широко шагая, подымался по крутому склону сопки, сплошь заросшей лесом, перевитой диким виноградом и ещё какими-то хаотично-разнообразными видами богатейшей восточной растительности. Жестоко ломая кусты и ветви, беспощадно царапая руки о колкие заросли, он шёл и шёл, о чём-то напряжённо и сосредоточенно думая. Какие мысли волновали юную голову? Как знать? В те замечательные августовские дни он часто бродил по лесистым склонам один с печатью мрачной и глубокой печали на лице. Сахалин пестрел, как огромный необозримый персидский ковёр.
        Лето близилось к концу. Природа ещё богато и пышно вздыхала под лёгким ветерком, но в свежей зелени изредка уже мелькал, как первая седина, золотой листок и, покорно и безжизненно вращаясь, медленно опускался на холодную лесную почву.
        Путаница зарослей расступилась. Лес стоял, свободно раскинув могучие ветви. Свежая волна утреннего воздуха, о чём-то пошептав с листвою, нежно всколыхнула волнистую тёмную прядь волос Вадима. Он пригладил их рукой и остановился. Подъём закончился. Вершина представляла собой острый пик, заросший мелким кустарником, а немного поодаль качались стройные берёзки и рябины. Отсюда кругозор был настолько широк, что в грудь самовольно врывался немой величественный восторг.
         Вадим глубоко вздохнул и вдруг радостно улыбнулся. Печальная задумчивость слетела у него с лица. Он вошёл в лесной массив отлогого склона и остановился под раскидистой рябиной. Лесистые холмы убегали на восток, север и юг, а на западе голубела стихия, которой он посвящал свою жизнь. Море было ровным и спокойным. Широким голубым полукругом оно врезалось в зелёно-пурпурный косматый берег, а далеко на горизонте таял в нём и в лёгкой дымке острый прибрежный пик.
 - Маэстро! Вы уже здесь?! - неожиданно раздался над самым ухом Вадима звонкий чуть задорный голос. Вадим оглянулся, но никого не заметив, ответил в сторону прозвучавшего голоса:
- Да, я опять здесь, коза-дереза, и зачем же ты прячешься?
- Ого! - послышалось в ответ, - ты меня ещё и не видишь? Чудесно! А ну, лови, Димка! 
        И на голову юноши упала кисть оранжевой рябины. Он взглянул наверх и прямо над своей головой в зелени ветвей увидел подошвы «Скорохода», в которых болтались две тонкие ноги в белых носочках.
- Ирочка! – Вадим немного отошёл, закинув голову, и среди густой листвы увидел счастливое розовое личико в белой панамке, из-под которой вились, спадая на почти детскую грудь, две русые косички.
- Ирочка! - Вадим простёр руки к девочке и, таинственно блеснув синими глазами, прошептал:
- А ну, слетай, птичка!
- Лови! - Ира быстро спрыгнула с ветки и две сильные руки подхватили её в воздухе. Девичья щека на миг прижалась к щеке юноши, оба сердца захлестнуло горячей волной…
        А минуту спустя Вадим и Ира свободно сидели на траве и беззаботно говорили о разных пустяках. Однако разговор постепенно сам собою оборвался, но они даже не заметили этого. Вадим молчал, а Ира с предельной ясностью вспомнила течение событий минувшей недели, вдруг так неожиданно изменившей её жизнь…
        …Ей шёл 15-ый год от роду. Родители и братья уехали в отпуск на Кавказ, а она осталась дома и жила первой самостоятельной жизнью одна, вольная, как птица, почти целые дни проводя в лесу на сопках. В августовский понедельник (именно в понедельник) она пошла в городской скверик с подругами, и там, на аллее, нечаянно споткнувшись, разбила себе о камень коленку. Подруги бегом побежали в аптеку за бинтом, а она осталась у фонтана, прижав к пораненной ноге платок. Ира не заметила, как дважды мимо неё прошёл высокий темноволосый молодой моряк с тонкими чёрточками усиков над пухлой красивой верхней губой и с задумчивыми синими глазами. Подходя в третий раз, он сел на скамейку рядом с Ирой, лукаво взглянул на неё и проговорил:
 -  Давайте познакомимся! - и протянул руку. Ира широко раскрыла глаза, рот её самопроизвольно пробормотал первое, что пришло на ум:
- В честь чего?
         Моряк улыбнулся, повторив:
- В честь… в честь чего?
        И ответил:
- Ну, хотя бы в честь понедельника!
        Это показалось им забавным, и они оба засмеялись.
- Вадим, - подал Ире руку моряк.
- Ира, - положила она ему на ладонь тонкие длинные пальцы.
- Вот и знакомы, - сказал юноша, - а теперь давай-ка свою ногу!
        В руке у него вдруг оказался бинт.
- Не надо, я сама! - запротестовала Ира, увидев нового знакомого в полной медицинской готовности.
- Смирно! - шутливо-строго приказал он и туго забинтовал ей разбитую ногу, - готово, починили, а теперь пройдёмся! - решительно потребовал моряк, подняв Иру за руку. И они пошли… И полетели дни: вторник, среда, четверг…
        А в пятницу Ира бродила по вершине своей любимой сопки. Вдруг её внимание привлекли нежные переливчатые звуки. Осторожно раздвинув ветви, она взглянула на поляну. Там был Вадим! Он играл на скрипке и, казалось, ничего в мире не существует для него в этот миг, кроме пленительных звуков, разливавшихся по лесу из-под его смычка. Ира слушала, не шелохнувшись, как завороженная. А когда он закончил играть, подошла к нему с блестящими глазами и воскликнула:
- Маэстро! Как хорошо ты играешь!
        Вадим как-то странно на неё взглянул и спросил:
- Ты… ты как… ты когда сюда пришла?
- Ой, Вадик, да я же почти всегда здесь. Я выросла на этой сопке, а вот ты пришёл сюда только второй раз, правда же?
- Правда, - кивнул он головой, - Правда, на этой сопке я был вчера. Она привлекла меня своей дикой красотой. Я часто бываю в лесу, тем более сейчас, когда у нас каникулы. Вон там, видишь? – он указал на северные ряды холмов, - там мне знаком уже каждый кустик. И вот сегодня пришёл сюда, и никогда бы не подумал, что встречу здесь тебя. Ведь вчера ты не приходила? Да! Но откуда ты знаешь, что я был здесь вчера? Ведь знаешь же, а ну, говори!
        Ира ничего не ответила только опустила голову. Лицо её заливал яркий румянец, а глаза бегали растерянно-загадочно. Разве могла она сразу сказать, что было вчера? А было вот что.
        С утра её пригласили в кино, это был знакомый паренёк по имени Володя. Его она знала ещё до 1 Мая, с ним её познакомили подруги. У него были большие всегда печальные глаза и русый непокорный чуб, который приносил Ире немало забот и огорчений. Вначале она сбрызгивала его водой, приглаживала расчёской, а потом варварски драла и терзала непослушную шевелюру, а он всё терпел и не сопротивлялся. Этот тихий непонятный парнишка. Ира ссорилась с ним, потом они снова мирились, потом дрались и царапались не в шутку – и всё это было – детство!  А вчера…   
        Шёл кинофильм «Женщина отправляется в путь». Они сидели в последнем ряду ложи, в самом углу. В один из моментов картины Ира взглянула на Володю и … испугалась: он смотрел не на экран, нет! А именно на неё, смотрел выразительно страшно прямо в глаза.
- Ты что? Ну что ты так уставился? - чуть не закричала Ира, ей было не по себе от чего-то нового необъяснимого, нахлынувшего на неё при этом пожирающем взгляде.
 - Отвернись сейчас же! - не выдержала Ира. На экране развёртывались события, мелькали образы, лилась музыка – она ничего не понимала. Всё отодвинулось далеко-далеко, а чем-то переполненное сердце рвалось наружу…
        Домой шли вместе. Дорога вилась по распадку, но так было слишком близко до дому. А день так чудесно дышал лёгким зноем, в котором уже скользила неуловимая свежесть осени…
        - Пойдём через лес, - предложил Володя, - торопиться всё равно некуда.
        Со склона на склон перевалили они две сопки, хвойные лапы нахлестали им руки и ноги. Страшно усталые на вершине третьей сопки присели отдохнуть. Совсем рядом звучала музыка, нежно и трепетно отзываясь в сердце.  Отсюда уже виден был дом, стоило только влезть на высокое дерево и взглянуть вниз. Большую старую берёзу змеёй обвило какое-то цепкое растение, нельзя было понять где оно имеет начало и где конец, но Ира прекрасно знала, что ствол его тонкий, длинный, гибкий и упругий, а ещё достаточно прочен. И в мгновение ока она уже раскачивалась на его стволе, как обезьяна на лианах.
 - Ирка, да слазь же ты, наконец, на землю, - рассердился Володя, - а то за ноги стащу!
        Ира, взобравшись ещё выше, хотела показать ему язык, но только раскрыла рот и замерла. Он опять смотрел на неё так, что холодно становилось.
- Пойду домой! - подумала Ира и спустилась с «лианы». Владимир крепко обвил её плечи руками и настойчиво усадил рядом на траву.
- Слушай, - начал он, - и попробуй мне только посмеяться! Дело в том, Ира, дело в том… что… видишь ли, я не знаю говорить или нет?
- Говори! - кивнула Ира, зажав пальцами губы, чтобы они сами вдруг не засмеялись, ведь Володя предупредил не смеяться, значит, скажет что-то смешное…
- Говорить? Да? Я люблю тебя! Вот! - Владимир быстро прижал её к себе. Их губы скользнули рядом, но Ира, сделав невероятное усилие, быстро вырвалась и, вся дрожа, с быстротою кошки, взобралась на макушку рябины. Она ожидала всего, но только не этого…
 - Прости, если я тебя обидел, - упавшим голосом начал Володя, - ты совсем ещё ребёнок… Прости же меня и забудь пока, если можешь, этот день. Считай, что его ещё не было… До свидания, Ирочка! - и он медленно ушёл вниз по склону к дороге.
        А Ира смотрела ему вослед и думала:
- Только три слова, но разве можно их забыть? Володька, хороший мой, я совсем не виновата в том, что не поняла тебя. Может быть потом, когда мне тоже будет 19 лет, я поступлю иначе…

        Это было вчера. И об этом она не хотела говорить Вадиму, а обманывать его она просто не могла и потому, после короткой паузы, ответила:
- Я тоже была здесь вчера… с Володей. Мы с ним шли из кино через сопки. Я слышала эту же мелодию на скрипке. Значит, это ты вчера играл, вот не думала, что ты скрипач. Почему ты не говорил? Мне так нравится скрипка! Вадим улыбнулся:
- Зачем говорить? Ты ведь уже знаешь… Но, если хочешь, я все каникулы проведу на этой сопке со скрипкой.
- Правда? – обрадовалась Ира, - приходи, Вадик!
        Вадим с той же улыбкой посмотрел на неё долгим взглядом, чуть прищурив глаза, и заверил:
- Обязательно приду!

        И он пришёл, снял её с дерева, и они опять вместе…
 - Вадик! А где же скрипка? - вдруг спросила Ира, вспомнив о вчерашнем обещании.
- У неё порвана одна струна, Ириска, надо новую, а струн нигде нет…
- А почему ты всё такой молчаливый, Вадик? У тебя глаза стали такие печальные, такие синие, даже чёрные… Что-нибудь случилось, Вадик? – спросила Ира.
- Случилось… я же говорю: одной струны нет.
- Не шути, Димка!
- Я не шучу, Ирочка! – Вадим доверчиво взглянул на неё и спросил:
- Скажи, Володя твой друг?
- Наверное, да.
- И ты давно его знаешь?
- Май, июнь, июль, август.
- Он тебе только друг?
- Был…
- А теперь?
- Н-не знаю…
- Тебе хорошо с ним? Я вам не мешаю?
- Мне никто не мешает. Сахалин большой, сопок много…
-Не шути, Ирочка! Слушай, ты не против? Знаешь что, а давай дружить?
- Мы и так не ругаемся… 5 дней.
- Нет, Ирочка, дружба – совсем другое. Ты мне будешь говорить всё-всё, понимаешь, как самому близкому человеку, ничего не скрывая, и я тебе тоже. Будем помогать друг другу во всём… и, знаешь, этого не расскажешь. Надо понять просто и всё…
- Я поняла! Ты мне уже помог, помнишь, в садике забинтовал ногу? Смотри: уже нисколько не болит. Вадим нежно погладил её по голове:
- Хорошая ты моя, вредная девчонка… а Владимир прав: ты – настоящий дикарь с детской фантазией, и дружить мы с тобой будем, очень хорошо будем с тобой дружить!

- Привет, Иринка! - весело поздоровался Вадим, заходя во двор Иры. Она заряжала аппарат фотоплёнкой, а рядом сидели две её подруги.
- А, Вадик! – обрадовалась Ира, – здравствуй, Ва-Димка!
- Здравствуйте! - кивнул Вадик девочкам. Ира накинула ремень фотоаппарата на плечо и спросила:
- Куда? На север или на юг?
        Это было условно: на север, значило, на море, а на юг – в сопки.
- Конечно, на север! - согласились все, потому что солнце подымалось выше и уже чувствительно припекало макушки юных голов…
        Едва все вышли на улицу, встретился Владимир.
- Здравствуйте! - чужим голосом выдавил он, - вы на море?
        Ира остановилась:
- Володя, ты пойдёшь с нами?
- Да, но я хотел бы с тобой поговорить…
- Не надо! Мы уже поговорили.
- Значит всё?
- Что всё?
- Неужели ты не можешь понять?
- Ой, Володька, перестань! Забудь, слышишь? Пойдём быстрее, нас ведь ожидают.
        Море играло зеркальными бликами. Солнце было особенно горячим в этот день. Сбросив лёгкие платьица, девочки с разбегу бросились навстречу ласковым волнам, подымая фонтаны брызг. Почти одновременно с цементного пирса прыгнули в чёрную пучину Вадим и Владимир.
        Они плыли наперегонки, явно показывая свою удаль друг перед другом. А девочки уже лежали на берегу, зарываясь в горячий белый песок. Ира, не отрывая глаз, смотрела в сверкающую даль, куда равномерно удалялись два бурлящих водяных круга, над которыми то появлялись, то исчезали две головы – русая и чёрная.
- Когда же они вернуться? - с тревогой подумала Ира и невольно, сложив руки рупором крикнула:
- Димка! Верни-и-сь! - Почему именно Димка, а не Вовка, она не знала.
        А в это время Владимир обернулся к Вадиму и, отфыркиваясь от солёной влаги, спросил:
- Ты… лю… бишь её?
        Вадим взглянул на Владимира и только переспросил:
- Люб-лю? А почему ты спрашиваешь?
- Почему? - Владимир вплотную подплыл к Вадиму, - дурья башка!
        И внезапно, схватив его за горло, скрыл его под водой.
- Димка-а-а! Верни-и-сь! – звонко и испуганно летело над морем, - Димка-а-а!
        Острая боль резанула грудь Вадима, лёгкие наполнились солёным холодом. Он мгновенно вынырнул, ничего не понимая, голова у него болезненно закружилась, и разноцветные мигающие огни окрасили мир кругами.
- А ну, догоняй! - услышал он голос Владимира, плывшего к берегу уже в шагах десяти от него. У Вадима словно крылья выросли, он быстро поравнялся с Владимиром и спросил, продолжая разговор, как будто ничего не произошло:
- Почему ты … меня спросил так? Почему? - и тут же почувствовал страшную усталость.
- Третий – лишний, - ответил Владимир, - понимаешь теперь? - и поплыл быстрее. Вадим, собрав остаток сил, снова догнал его и допытывался:
- Третий? Да? Скажи! Слышишь? Вас уже двое? Да?
- Н-не зн-наю… но… не знаю ещё! - отрезал Владимир.
        Они уже приближались к берегу, уже шли по мягкому песчаному дну моря. Вадим тяжело дышал.
- Ты что устал? - спросил Владимир.
- Это - пустяки, - ответил Вадим, - и всё только из-за проклятого туберкулёза… Ты знаешь, меня ведь медицина вообще не допускает к воде, только так я ей и подчинился! – бодро закончил он и попросил:
- Только, знаешь, Володя, не говори, пожалуйста, ничего об этом Ире, я как-нибудь сам…
        На берег они вышли молча и оба сразу легли на песок.
- А где же девочки? - спросил Володя.
- В кино ушли, а я не хотела… (она чуть не сказала: «Я боялась, что вы не вернётесь»), - ответила Ира. Она сидела на опрокинутой лодке и застёгивала ремешки туфель. Вадим уже в тельняшке и брюках обувал ботинки, а Владимир, блаженно вытягиваясь на песке, спросил:
- Уже домой?
- Нет, немного посидим на берегу, - ответил Вадим и одев матроску, сел рядом с Ирой. Владимир встал, потянулся, стряхнул прилипший кое-где песок и медленно начал одеваться.
- Вадик, ну что ты опять такой печальный и всё молчишь, и молчишь. Ты, наверное, что-то скрываешь, да?
- Я же тебе уже сказал, - ответил он, слегка улыбнувшись, - одна струна в скрипке лопнула… такая, знаешь, тоненькая, как волосок в твоих косичках.
        Мертвенная бледность вдруг залила лицо Вадима, глаза лихорадочно заблестели, и он неожиданно сказал:
- Пойдём, я провожу тебя домой.
- Я тоже провожу, - подчеркнул Владимир и взял Иру под правый локоть.
- Мне не нравится под руку, я хочу идти свободно, - сказала Ира и опустила руки.
        Шли молча. Чувствовалось что-то натянутое в отношении друг с другом. Внезапно Вадим остановился, посмотрел с какой-то затаённой болью Ире в глаза и сказал, подавая ей руку:
- До свидания, Ирочка, завтра встретимся…  только жаль вот струны одной в скрипке нет.
- До свидания, -  отчеканил Владимир, не подавая руки, и пошёл дальше с Ирой.
- Давно ты знаешь этого чахоточного Вадима? - спросил Владимир у Иры, когда дорога вильнула в зелень тенистого ущелья.
- Он вовсе не чахоточный, - отрезала Ира, - что ты всё выдумываешь?
- Он сам сказал…
- Неправда! Нет! У него туберкулёз?! А почему он мне не говорил… Вадик, Вадик…
- Давно ты его знаешь? – переспросил Владимир.
- Всю жизнь! – ответила Ира и тихо добавила, - с понедельника…а зачем тебе знать это?
- Опасная у него болезнь… Всю жизнь обречён мучиться, да и сколько жизни то!
- Не смей так говорить! – чуть не закричала Ира, - не смей! Слышишь? Он будет жить! Будет, да! И очень долго…
- Ты думаешь? – усмехнулся Владимир.

        На другой день Вадим не пришёл. Не видела его Ира и в последующие дни, и только спустя неделю узнала, что он лежит в больнице с открытой формой туберкулёза. А на другой день после этого она вновь встретила его на вершине сопки. Ира подошла к нему тихо, тихо и закрыла его глаза руками.
- Это ты, Ириска? - спокойно, даже не вздрогнув, спросил Вадим. Ира разжала руки:
- Так вот в какой ты больнице!
- В больнице? Зачем? – удивился Вадим, кто тебе сказал?
- Володя сказал. И зря ты от меня скрываешь, Вадик, ты же сам говорил, помнишь: дружить – значит ничего не таить от друга… Ты боялся? Да? Но почему?
- Потому что есть Володя, он и скажет тебе… - печально протянул Вадим.
- Но он мне не друг! Вадик! Я не могу понять, что ему надо?
        Вадим долго и пристально посмотрел ей в глаза и тихо, но отчётливо ответил:
- Любви!
        Это слово как будто ударило Иру. Она испуганно взглянула на Вадима, ожидая объяснения этого слова, но он молчал и был мрачен, как осенняя туча.
- Ты болен, Вадим, ты очень болен! Правда ведь? Ну, скажи, Вадик! Не верь! Не верь! Вадик, ты выздоровеешь, ты будешь жить!
        Ира крепко обняла его, тесно прижав щеку к его щеке.
- Иринка! – прошептал Вадим, - Ирочка, милая хорошая моя девочка.
         Его глаза заблестели, и он медленно, точно боясь вспугнуть её, прикоснулся губами к её щеке. Нежный поцелуй – поцелуй невинной детской дружбы (а, может, и любви). Ире вдруг показалось, что Вадим навсегда прощается с ней и, хотя он был ещё рядом, хотелось закричать, как тогда на море:
-  Ди-и-имка-а! Верни-и-сь!
        Серая змейка скользнула среди сырой опавшей листвы. Вадим поймал её, а она мгновенно обвилась вокруг его руки. Он выпустил её, и она, скользя, зашуршала по траве, а по руке Вадима сбегала струйка алой крови.
- Тебя укусила змея, Вадим?! – закричала Ира.
- Разве? – удивился он, не чувствуя боли, и, достав бинт, попросил:
- Перевяжи, пожалуйста, Иринка!

        А через 2 дня после этого пришёл Владимир, суровый и молчаливый. Он протянул Ире зелёный листок бумаги и сказал, с силой выговаривая слова:
- …Это он… передал тебе… ему очень плохо… может даже…      
        Владимир закусил губу.
- Вот.  Он передал и просил только не забыть его. Он тоже любил тебя! Да! - голос его зазвенел, - и, кажется, очень любил…
- Любил?! – вскрикнула Ира, - любил? А где он сейчас, где? Скажи? Что же ты молчишь? Володька! Ты знаешь? Слышишь? Говори! Я прошу тебя… скажи, Володя, пусть даже… самое страшное…
        Ручьи горячих слёз побежали у Иры по щекам, она поняла ещё до того, как Владимир опустил голову с заблестевшими глазами и тихо выдохнул:
- Он умер…

        Медленно разрезала воздух похоронная мелодия. Звучали фанфары, жалобно рыдали переливы, глухо вздыхал барабан, и снова лилось торжественно-печальное: «Та…ра-ра-ра …Пам-па-пам!»
        Осенний туман заполнил белыми клочьями ущелья и долины и, казалось, что в такт похоронному маршу плавно и печально слетают листья с рябины.
        Ира не плакала. Она смотрела с вершины сопки на главную улицу города, по которой ползла серая масса людей. А в центре горел обвитый ёлочными лапами и кумачом гроб.
        Ира развернула зелёный клочок бумаги, который передал Владимир – последнее желание Вадима.
- Да! Счастья миг короткий.
Кремнист у жизни путь,
Но в гробовой коробке
Я не хочу заснуть!
        Что-то нестерпимо-жгучее туманом застилало глаза, и дальше, дальше прыгали размашистые строчки:
- Пока душа живая -
Не плакать и грустить!
Но даже, умирая,
Я буду жизни мстить!
Холодных слёз не надо...
Горячих - не найти.
Ты, может, будешь рада,
Что я сошёл с пути?

А он на холм могильный
Заступит, засмеясь,
И вдавит щебень пыльный
В невысохшую грязь!
        Он – это Володька, догадалась Ира. Третий лишний. Кто же? Кто? Смерть не считается с любовью. Смерть!!! Ей всё равно…
        Надрывая душу, удалялся и звенел марш, как прощальный голос Вадима:
- Любовь? - Любви не надо!
Да можно ль труп любить?
Одно прошу в награду -
Меня не позабыть!
- Забыть? – Никогда… Забыть?! - до боли сжав зубы, она закричала, но в тысячу раз сильнее, чем летом на море:
- Ди-имка!... Верни-ись!!!
Дитя! От смерти нет возврата!