***

Не нальет мне кифосского пойла
волосатый ученый сосед,
на рабыне, уснувшей у стойла,
двутавровый не сыщется след,

по жаре полунощной менада
тонкий пеплос не бросит в костер,
над оградою дальнего сада
вряд ли Нюкта подымет ковер,

и на твой гинекей, Гермиона,
не падет, как бы ты ни ждала,
ни златая стрела Апполона,
ни Эрота златая стрела.

Мы все умерли – дети, мужчины,
рощи, горы, дожди и ветра,
и на спящей у стойла рабыне
не отыщешь двойного тавра.

Голос мой прерывается глухо,
обрывается глупо строка.
У подъезда седая старуха
доливает в стаканчик пивка,

трое панков бренчат на гитаре,
прогревает салон мерседес,
слышен шум на Никитском бульваре,
влажно дышит подбрюшье небес.

И рабыней чужой, неклейменой
боги жаждут нам глаз отвести:
мы все умерли… вот, Гермиона…
так уж вышло, дружок. Ты прости.


Рецензии