На берегу реки по имени Жизнь

НА БЕРЕГУ РЕКИ ПО ИМЕНИ ЖИЗНЬ

2018 — 2023 г.

* * *
Еду на работу. Утро. Понедельник.
Душный супермаркет и рекламный щит:
«Сколько вам для счастья требуется денег?»
Мне?.. Для счастья денег?.. Черти! Faken shit!

А вокруг посмотришь: на сиденьях тесных
жертвы лохотрона. Взгляды тяжелы
истеричных женщин в шубках интересных
и мужчин небритых, жалких, пожилых.

Там, в окне, помойка — роются в обрезках
несколько бездомных, но ещё живых.

Только лишь ребёнок, шарфиком обмотан,
удивлённо как-то смотрит на меня.
Вот и человек вам! Вот он! Вот он! Вот он!
Маленький, с глазами полными огня.

Есть на свете место птицам, самолётам,
и облакам, и ветру, и чудакам, что влюблены.

* * *
Стихами лгать приятно и легко,
всё кажется: себе нерукотворный
ты воздвигаешь памятник. Ого,
какая мощь! Какой огонь задорный!

А тут сидит какой-то… инвалид-
не инвалид, вообще какой-то дурик,
и пишет откровенно: «Отвали.
Поэт стихами мир не штукатурит».

Читатели надулись, как сычи:
«Во заливает складно, прощелыга».
А памятник… ищи его-свищи.
Какая тьма колючая! Смотри-ка,
хоть волком вой, кикиморой кричи,
а книги нет и нет… Да разве это книга!

* * *
Жить это трудно — ну знаешь, если по чесноку.
Хочешь одно, а получаешь совсем другое:
любишь веселье, а встретишь одну тоску,
любишь движуху, а жизнь проведёшь в покое.
Знаешь ли, друг, всегда с мирозданием кавардак —
в поте лица, как сказано в лучшей книге,
хлеб добываешь и небо клянёшь, чудак,
страхов своих перетаскиваешь вериги.

Лишь иногда, по-женски, слегка таясь,
жизнь улыбается, и понимаешь: о да, прекрасна.
В этом и есть победа твоя и власть
всё изменить — прихода не жди маразма.
Это нам тоже изведать бог знает зачем дано.
Словом, разглядывай пышный закатный пурпур,
мирно беседуй, и терпкое пей вино,
и повторяй:  «Поэт — это божий рупор».

* * *
Едва успеешь в этой жизни оглядеться,
а молодость прекрасная тю-тю.
Тоска грызёт. Болит изношенное сердце.
Уже не страшно больше на мосту

смотреть внимательно на воду ледяную,
и ничего не ждать, увы, и не любить,
и чайки жалобы выслушивать. Волнуют
там, высоко, среди мерцающих орбит,

одни миры, куда душе переселиться
по случаю такому повезло.
А под мостом вода туманится, дымится…
А вот и катер мимо пронесло…

* * *
На улице слякоть. Заходишь в «Магриб»,
шаверму берёшь и в окно наблюдаешь
прохожих, как неких таинственных рыб,
плывущих по лужам. Сидишь и болтаешь
пластмассовой трубочкой, в красный стакан
бумажный заправленной. Думаешь: «Где я?
Какой это город? Пальмира? Помпея?
А год? Что за год?» Шашлыки пастухам
приносит узбекская нимфа за столик,
сгущается время, что твой шоколад,
и сам я — случайно потерянный нолик
в зарплате чиновника (скромный оклад).
А впрочем, не деньги же вовсе — другое
нас мучает что-то! И может быть, мир
кончается там, где Чингиз и Дамир
на рынке тебе продают золотое
китайское деревце. Что же, приходит
и ночь новогодняя в дождевике.
И вот я сижу с телефоном в руке:
ша, русскую речь голова производит!

* * *
На берегу реки по имени жизнь,
на берегу реки по имени страсть
камушек плоский с размаху кинь,
чтобы он мог десять раз упасть.
То-то круги разойдутся вслед,
тихо растают, как ложь и боль.
Но через тысячу тысяч лет
вспомнишь по-прежнему эту соль
кожи упругой — как ты на ней
все пересчитывал волоски:
губы скользили плотней, нежней
вдоль по атласу родной руки.
Как же волшебно, спадая, прядь —
нет, не забудешь! — вилась тогда.
Что обещала!.. Ах, боже, взять
это не может с собой вода
в русле реки по имени жизнь,
в русле реки по имени страсть…

* * *
Как плакал на поляне василисник!
Как мята утешала — как сестра!
И одичавший кот явился — хищник
из леса — и уселся у костра.
 
Я дал ему тушёнки граммов двести,
но этот кот, видать, не из простых:
зло зашипел, и дыбом встала шерсть, и…
и вот на чёрный бархат высоты
тотчас взошло созвездие Короны,
и в озере плеснула не плотва,
а водяной чешуйчатый, зелёный…
Так мне открылись тайны естества:
 
и соков незаметные движенья
в растениях, и бражников полёт,
и то, зачем волшебный серый кот
в полосочку, как жизни впечатленья.

* * *
Хочешь знать, какова причина
этой жизни? А если нету?
Луговая желтеет чина,
одуванчиков пух по ветру
разлетается, как сто тысяч
парашютов над ивой козьей,
шелестящей о том, что высечь
нас ленивых пора. Но розой
расцветает закат, и снова,
разбирая от сора просо,
говорим: «Почему корова?
И откуда плотва у плёса?»
Нет ответа, и нет намёка —
дождь подмочит сухое сено,
облака полетят высоко,
тихо-тихо, обыкновенно,
прокукует гадалка трижды,
и окатит смолистой хвоей —
лишь бы ты улыбнулся, лишь бы
стал хотя бы чуть-чуть спокойней.

* * *
О, не вдруг через кроны светлый луч проник —
тёмный зверь вздохнул, закачался папоротник,
комары зазвенели — тоже божьи твари.
— Как нога? — Заживает. Пойдём, товарищ!..

И пошли. Синий ветер качал вершины,
неустойчивый, как подвыпивший матерщинник.
Облака, негодуя, сходились, как дуэлянты, —
лишь берёзы вставали от нежности на пуанты.

Помню, пот заливал глаза и грызли плечи
рюкзаки, а мы уже воспаряли над лесом, легче
хвойных запахов, смешанных с птичьим гвалтом…

Так я жил — пусть родился я грубоватым —
и в конце не точка, а жирная запятая:
меж сосной и высокой звездой в тумане растаю.

* * *
Земле полагается высшая мера.
Осины вповалку по краю карьера —
не спутаешь эту работу бобров.
А ветрениц белые звёздочки светят —
я чудо такое сестрицами ветра
зову потому, что они про любовь.

Чернеет вода, отражая деревья.
Лягушка поёт, как волшебная дева.
В пожухлой траве начинается жизнь.
Не будет со мной ни беды, и ни смерти,
ни пули в затылке, ни прочих отверстий,
но лишь синева — безоглядная синь.

А Землю помилуют — просто, за так…

* * *
Перехватит на миг и отпустит дыхание:
«А сосновый задумчивый шум?
А заката над быстрой рекой полыхание
и настойчивый ворон-вещун?»

Посидим, хромоножка, подумаем нежное:
как мы пели на этой земле,
как душа принимала легко неизбежное,
запекалась картошка в золе.

То ли дым уплывает в небесные стойбища,
то ли звёзды идут косяком:
обещают печаль, и другие сокровища,
и дорогу сквозь ночь босиком.