Свиток одиннадцатый

Дверь в лачугу преступниц была заперта,
И Симара тогда поднялась
На соседствовавшую с заброшенным домом часовую башню.
Последние оставшиеся минуты до того,
Как должен был пробудиться королевский двор и отсутствие принцессы заметить,
Покинувшей дворец в этот раз по воле собственной,
Отчитывали большие механические часы.
Скрипели и дрожали, прогибаясь под каждым шагом,
Ставшие со временем ломкими
Иссохшие деревянные ступени,
Бегущие непокоренной извилистой волной
Из-под крыши колокольной башни.
Предстояло принцессе Малейн
Один шаг с дубового подоконника сделать, дабы покинуть часовую башню
И за спиною своей оставить тот миг несчастливый,
Когда под кровлю башни иной ей подняться пришлось,
Чтобы несколько лет жизни своей провести с мужчиной,
Который с нею никогда не венчался.
Поднималась Симара скорее под купол,
Влажное взволнованное дыхание
Не давало испариться зелью,
Нанесенному на прекрасные губы ее.
Обмотала принцесса канатом,
Уходившим под колокол часов, там вонзенным в оловянный язык,
Хрупкое полупрозрачное запястье свое,
Не страшась горячих кровавых ран.
Разбежалась она и прыгнула сквозь
Оконную раму, где с каждым отбитым часом
Кукольное представление горожане могли наблюдать.
Подхватил ветер Малейн
И до самого окна покинутой лавки донес,
Где рукавом длинным прикрыла она лицо,
Чтоб осколки стекла поврежденного
Не повредили ни глаз ее, ни лица, ни губ,
На себе имевших капли Лекарства.
И рассыпалось витражное окно,
Пропуская Симару в разбойничье логово.
Будто сами сплетающие человеческие судьбы пряхи помогли тогда принцессе,
Уберегли ее от ранений и страданий, казавшихся неизбежными.
Ни один из осколков не коснулся кожи Симары,
Только самый крупный из них, в развевавшихся на ветру волосах запутавшись,
Отсек их ниже предплечий,
И темные локоны, серпантином скрутившись,
Медленно опустились на городские дорожки.
Оказавшаяся внутри заброшенной лавки Симара
Перед собой увидела Нана де Рейва.
Был привязан он праздничными лентами и обрубками корабельных канатов
К деревянному креслу,
Черневшему от сочившейся из его свежей раны крови.
Наливались прожилки необработанных ножек кресла гущей,
Обладавшей запахом разгоряченного железа,
Которым Нана ранил Темный Милорд,
И сливались они с порванным темным плащом паяца.
Луч единственный Луны в затмении,
Что усилило витражное стекло,
Как диск лупы теплее и отчетливее делает Солнечный свет,
Стал непрочным, когда Симара разбила окно.
Нан, себе не позволявший над утомленными глазами веки сомкнуть,
Тяжело поднял голову,
Едва мышцами тела своего управляя.
Запали его от слабости затуманившиеся глаза
В бледные впадины иссушенного лица,
Прядь волос будто пеплом покрылась и почернела,
Но остались в нем силы, чтобы улыбнуться Симаре.

Де Рейв: Может, я уже умер, вижу теперь
Одну из наших богинь прямо перед собой?
О, Малейн, я рад видеть тебя,
Мои силы уже на исходе,
Только вселившийся в грудь мою восторг
Мне позволил очнуться и в этот же миг
Не оставить свое грешное тело,
Кровью залитое.
Как идут тебе эти корона и платье!
Тебе, видимо, ночью вчерашней
Удалось все-таки спастись из паучьих когтей Милорда?
Так я рад, что ты стала принцессою снова.
Но что с твоими глазами?
Я уже полуслеп от хвори своей,
Но заметны мне слезы на румяных щеках,
Пусть алмазами блестят они,
Не идет тебе вид печальный и хмурый.
Ты плакала?

Симара: Милый Нан! Как могла я к тебе не прийти?
Умоляю, не умирай, будь со мной, верный друг!
Ворон Темного Милорда, благодарный моей доброте,
Погрузил в сон весь замок, весь королевский двор и все улицы,
Чтобы я сбежать могла от того,
С кем венчаться меня обстоятельства заставляют.
Есть у меня еще несколько минут,
Чтобы повидаться с единственным,
С кем я говорить в этом городе не боюсь.
Не поверил никто словам моим,
Всех очаровал Темный Милорд, точно дудочник,
Способный за собой повести целую стаю мышей и крыс.
Лучше самой меня, изменившейся тысячи раз,
Знает он и помнит привычки юности моей,
Всех убедить он смог,
Что душа в душу мы жили с ним все эти годы,
Один ты знаешь,
Что меня от него спасать пришлось.

Де Рейв: Так тебе помог ворон?
О, я счастлив!
Пусть его сберегут от гнева Милорда
И книг кулинарных, советы дающих мариновать и ощипывать дичь,
Все просторы этого королевства!
Почему же ты здесь?
Все кончено для меня.
Не должна ты близко ко мне приближаться, беги,
Раз есть у тебя возможность
На всех парусах от проклятия,
Которое колдун на тебя теперь решил наложить,
Сбежать и иного мужа себе разыскать
В одной из десятков стран и столиц других.
Бойся приблизиться ко мне и даже руку мою взять:
Испепеляющий жар превращает сердце мое в уголь
И в минуту, завершающую затмение,
Загорится и расколется на части оно,
Не хочу я ранить тебя
Осколком черноты.
Уходи, почему же стоишь?
Раз есть у тебя еще время – беги!
Еще можешь ты спрятаться от Темного Милорда, Малейн.
Если не здесь, то за стенами королевства,
В землях других, о которых мы говорили с тобой.
Спасайся, убегай!
Видишь ли ты, как покрылась пеплом прядь моих волос?
Горячее пламя топит внутри меня
Холод, иней и лед,
Таю я, будто льдинка в горячих руках,
И совсем от меня скоро ничего не останется,
Но ты должна жить!
И не в клетке, ключи от которой имеются
Только у Темного Милорда!
Уходи, пока есть у тебя время,
Чтобы в спокойствии за твою жизнь я мог умереть.

Симара: Милый Нан, не смыкай глаз до моего поцелуя:
Даже если сегодня ты должен погибнуть
В самом расцвете лет своих,
То меня защити от клятвы, которую я чернокнижнику дать обязана,
Подари мне первый поцелуй,
Чтобы в миг, когда и моя жизнь сегодня должна будет завершиться,
Когда женой и мужем объявят меня и Темного Милорда,
Не было у него возможности уста мои осквернить.
И пусть касание губ моих, как поцелуй влюбленной принцессы,
Снимать заклятья способный,
Станет тебе прощением всех прегрешений,
И примут душу твою высокие Небеса над нами,
И обретешь ты покой.
Нан, прошу, не гони меня,
Позволь мне поцеловать тебя в этот горький для нас двоих час,
Чтобы знали мы оба,
Что предприняли все возможное, дабы друг друга спасти, пусть и тщетно.
Не хочу я сбегать и по белому свету бродить, зная,
Что не встречу там больше тебя.

И позволил тогда Нан Симаре приблизиться к креслу.
Побоялась она про зелье ему рассказать,
Чтобы зря не давать надежду ему,
Полумертвому и полуживому.
Обхватила руками Малейн его похолодевшее лицо,
Локотками задела его исторгавший огонь от сочившейся крови торс,
А затем, в темные глаза его, блеск потерявшие, поглядев,
Губ его своими коснулась.
Между тем заклинание, оставившее весь город окаменеть,
Не подействовавшее лишь на Нана, иного рода чарами,
Неснимаемыми и несмываемыми,
Пораженного,
Начинало рассеиваться,
И пробуждаться ото сна стали горожане и придворные,
Бродячие артисты и разбойники,
Сам Темный Милорд.
Зная, куда невеста его направится, сбежав с торжества,
Прибыл к убежищу он воровок
И взбежал по лестнице,
Разбивая подошвами осколки на более мелкие.
В сомкнутых в кулаки ладонях его
Между пальцами, покрывшимися красными и белыми пятнами от силы,
С которой сжаты они были,
Различить можно было черные перья и цвета ночи глубокой когти.
Вырвал их Милорд из тела ворона
За секунды считанные до того,
Как отважился осужденный служить чернокнижнику вечно
В небо подняться и испариться,
Клятву нарушить,
Которую дал его род под страхом смерти, по принуждению.
Потерял ворон правую когтистую лапу,
Но не нужны ему были ноги,
Поскольку крылья свои он расправить сумел.
Не осталось больше узников у Темного Милорда
Ни с кольцом, какое лапы почтовых птиц утяжеляет,
Ни с кольцом обручальным.
Когда в поцелуе соприкоснулись губы Нана и Симары,
Неровная рассыпчатая оболочка из пепла и угля,
Сердце де Рейва оковавшая,
Расщепилась и грудь его в виде вороха десятков искр покинула.
Там, где искры рассыпавшиеся коснулись стен и пола,
Вырастали угольные шипы.
Оградили они рядами штыков
Принцессу и паяца от воровок и мага.
Возникавшие в случайных областях черные иглы задели руку темного Милорда,
И тогда он выронил кольцо, что Вольф и Алекса волшебным назвали.
Предприняв попытку подобрать и себе возвратить кольцо,
Чародей наступил на шипы,
Праздничный плащ его в двенадцати местах оказался пробит и пригвожден к полу,
Решетчатым сводом клетки над ним сомкнулись сталагмиты угольные.
А кольцо, убежавшее от него,
Напоролось на шип
И, обтянувшее увеличивавшийся, тянувшийся к потолку каменный столб,
Порвалось,
Металлической деформированной лентой упало оно к ногам Темного Милорда.
Скрылась давно Черно-Белая Луна, небо залили солнечные лучи.
И лучи осветили взъерошенные волосы, в которых осталась одна покрытая пеплом прядь,
Прекратившую кровоточить глубокую рану,
Голубые вены и розовые капилляры под кожей,
К коим вернулись тепло, энергия и жизнь.
Нан открыл глаза, и первым, что он перед собой увидел,
Были сверкавшие от слезинок ресницы,
Покрывшиеся блеском засохших потоков влаги, придававшим ей сходство с фарфоровой куклой,
Скулы принцессы Малейн.

Симара: Нан, ты жив!
Посмотри на меня,
Так сильна моя радость,
Что, в ее фейерверках теряясь,
Забываются все словами,
Какими выразить ее можно бы было!
Подними на меня глаза,
Как я счастлива снова в них жизнь разглядеть!
Почему же молчал ты о злых чарах, наложенных на тебя?
Разве же не знал ты, что тебя я могу излечить?

Де Рейв: Милостивые боги и Малейн моя,
Возликовал я, почувствовав в себе снова жизнь!
И теперь глаза мои, страдавшие и застланные ранее слезами,
Распахнуты и весь мир, всех людей обозреть хотят!
И теперь тело мое, исторгавшее кровь и болью иссушенное,
Наполнилось энергией и ощущеньем,
Что любая дорога мне теперь по плечу!
Умоляю, прости мне молчание мое:
Я боялся тебе навредить,
Не хотел я тебя испугать,
Потому мне скрываться пришлось.
Думал я, что спасения мне нет,
Что неотвратима смерть моя,
Но ты освободить меня от тяжких оков смогла!
Разве не я тебе говорил, что, появись у тебя возможность,
Ты бы силы свои все приложила,
Чтобы совершить подвиг?
О, Малейн, ты спасла меня от гибели,
Нет на свете ни слов, ни наград,
Чтоб тебе за это воздать.
А уж если пожелаешь – забирай мое уцелевшее сердце.
Всё, без остатка!
Потому что никому больше, кроме тебя,
Не доверю я повелевать намерениями его.
Благодарен тебе я, прекраснейшая.

Симара: О, я так верила и ждала, что поможет тебе Лекарство,
О котором мы с тобой говорили!
Темный Милорд уничтожить его попытался,
Чтоб тебе не позволить дольше оставаться со мной,
Но нашла я способ тебе помочь.
Несколько капелек на губы свои я нанесла,
Оказалось достаточно их для того, чтобы жизнь тебе возвратить.

Милорд: Неправа ты, Симара.
И двух росинок хватило бы,
Чтобы рану, нанесенную паяцу, исцелить,
Но проклятье, которое я на него наложил,
Не снимается ни Лекарством, ни иными противоядиями.
Действие магии глубже и значительнее,
Чем влияние ядовитого пойла, клинка и огня.
Ранят чары не только тело,
Но и ту часть человека,
Которая неосязаемой и незримой является.
И проклятого де Рейва не спасло бы даже Лекарство,
На которое ты столько надежд возложила.
Знай: случилось иное.
Произошло то, чего я так страшился:
Полюбила другого ты,
Да так полюбила,
Что сильнее секиры смерти твой кулак, для защиты ближнего сжатый, оказался.
Не снимают проклятья ни зелья, ни волшба,
Но два средства имеется иных: благословение и поцелуй влюбленной венценосной особы.
Значит, боги к союзу вашему благосклонны.
Значит, ты полюбила, и твой поцелуй
Все разрушил мое колдовство.
Поцелуй принцессы,
Когда искренне женой и напарницей во всех бедах и радостях она решит быть для мужчины,
Заколдованным лебедям, медведям и жабам возвращает облики принцев,
Лечит шрамы и раны, нанесенные без клинка, пуль и когтей,
Исцеляет болезни, которые лекарям неизлечимыми кажутся.
И когда ты сказала, что Лекарство исцелило де Рейва…
О, как больно мне признавать!
Лучше бы до этой секунды меня разрубили шипы угля и камня!
Вы неправы, принцесса Малейн.
Его спас поцелуй.

Симара: Я полюбила?
О, так вот, как называется это воскрешающее чувство – любовь!
Тот, кто любим, не подвержен мукам болезней и смерти!
Новые трепет и мысли открылись моему неприступному сердцу,
Не знавшему общества и внимания людей.
Любовь! Ну конечно, я влюблена!
Есть другое, прекрасное, верю я, вечное имя
У желания всю свою жизнь быть твоей спутницей во всех приключениях,
Во всех несчастьях и счастливых моментах,
Никогда не выпускать твоей руки из своей,
Новый день рядом с тобою встречать, милый Нан!
Мне казалось, нашла я рыцаря, который спасти меня готов, но я больше отыскала,
Сейчас видеть могу я, что нашла короля,
С которым в согласии и понимании прожить всю жизнь свою желаю.
Стань в грядущем королем моим, дорогой Нан,
И отцом стань шести принцам и шести принцессам,
Чудным будущим нашим детям.

Де Рейв: Что за сладкая новая жизнь! Начинается с чуда!
Она стоит того, чтоб от прошлой своей, порочной и неспокойной,
Навсегда отказаться,
Стать верным мужем и любящим отцом,
Если в самом деле я с тобой всю ее, от этой секунды и до одра смертного,
Пройти смогу!
А в свадебное путешествие, коль ты пожелаешь,
Мы под парусом пустимся к другим континентам,
Потому как еще много разных стран, кроме этой, я хотел бы тебе показать!
И раз дочерей часто именуют прозвищем первой любимой,
То я первую дочь свою назову Симарой.
О, Небо, гармония и все светила,
Слава вам вечная!
Как повезло мне, что я, в одну башню войдя и из другой выйдя,
Новую жизнь обрел.