Проигрыш

На стеклянных листах расплывается почерк
Неразборчивых, мутных потёков дождя...
И стирается свет чёрным ластиком ночи,
Шанс исправить ошибки бесстыже крадя.
В дневнике наших чувств "неуд" кляксою жирной,
Разбазарена ценность, упала цена...
И бегущей строкой приговор: "Не свершилось." -
Разве вычерпнешь дождь, не имеющий дна?..
Ариша Сергеева
Вероника, женщина довольно интересная внешне: фигуристая, выпуклая донельзя, с прямой спиной, лебединой шеей, на удивление стройными ногами и глазами лани, жила с мужем в коммунальной квартире, где кроме их семьи было ещё четыре комнаты. Две из них занимали семьи пенсионеров, одна по большей части пустовала, потому что там проживала семья геологов, которые в собственные стены наведывались не часто.
В последней комнате жил убеждённый, непонятно по какой причине, холостяк, Егорка Скобелев, с которым Ника была знакома с раннего детства. И он, и она, родились в этой не очень уютной по причине обветшалости, коммуналке.
Скобелев был на два года старше, но по ряду причин, так сложились обстоятельства, в детский сад они ходили в одну группу. Вполне естественно, раз уж они проводили вместе практически всё время, их общение можно было с полным на то основанием назвать дружбой.
Не стану подробно пересказывать детские и юношеские годы. В то время в их жизни было много интересного, но рассказ совсем не о тех счастливых временах. Хотя, о нескольких эпизодах всё же стоит упомянуть.
Егорка был парнем разбитным, всю дорогу верховодил местными мальчишками. Именно поэтому, когда пришло время влюбляться, он отдалился от Ники: мальчишки могли засмеять, а это подрыв репутации.
Разрыв с подругой дался ему непросто. Что-то между ними всё-таки было, какое-то притяжение, что ли. Но почувствовал он это необычное воздействие позже.
Вероника первое время не давала ему прохода, потом остыла, переключила интимный интерес на других мальчишек. Девочки ведь взрослеют раньше сверстников, причём намного.
От внимания Егора проявления активности кавалеров не укрылись. Каждое свидание заканчивались для влюблённых в Нику мальчишек плачевно: он не предупреждал, не выяснял отношений, вызывал один на один и неизменно побеждал.
Вероника регулярно высказывала ему своё “Фи”, Скобелев хмуро говорил, – не пара он тебе, знаю, что говорю. Я за тебя в ответе.
– Кто это тебя смотрящим назначил, интересно знать!
– Не детское это дело, сестрёнка, с дураками связываться. Мы с тобой друзья, просто верь мне.
Знал он чего, или не знал – не суть важно. Слух о том, что Ника – девчонка Скобы облетела район, больше к ней никто не клеился. У Егорки была репутация жигана, хотя на самом деле он был обыкновенным подростком. В его отряде никто не курил и не выражался: не любил он сквернословов. А отпор дать мог кому угодно. В те времена все районы между собой как бы враждовали, время от времени устраивали потасовки, иногда с кровью, но это была лишь игра в доминирование. У уличных драк были суровые правила, которые никто не нарушал.
– Добился, да, всех женихов разогнал, и сам от меня бегаешь! Боишься что ли?
– Вот ещё! Подрастёшь – поймёшь.
– Когда я подрасту, когда! Мне сейчас целоваться хочется, а не потом.
– Ничего интересного в этом нет, – со знанием дела утверждал Егорка, хотя представления не имел, о чём говорил. Хитрить и отчаянно врать он умел мастерски.
Непонятно почему, но Ника ему поверила, однако неясное томление и интерес к мальчишкам не исчезли. Её то и дело накрывало неясное волнение при общении с мальчишками.
Егорка тоже будоражил сознание. От серьёзного разговора с ним отвращал лишь тот факт, что они друзья.
Скобелев всегда был рядом, но изображал полное равнодушие.
Странная игра продолжалась до того дня, как Егорку призвали служить в армию.
На проводах Ника сидела справа от друга.
Он так и не определился, не сказал ни слова, но перед самой отправкой, в военкомате, поцеловал Веронику взасос, – чтобы не забывала. Пиши, если что. Обидят – накажу, ты меня знаешь.
Ника прижалась к нему, в глазах блестели слёзы. Она ждала, хотела услышать от него…
Впрочем, нечего говорить о том, чего не случилось.
Стоило Егорке уехать, как к ней потянулись потенциальные женихи.
Была ли любовь, не было ли – через три месяца после проводов Ника вышла замуж.
Свадьба была шумная, весёлая. Федька Баженов, именно он был когда-то первым кавалером Вероники, был обаятельным, симпатичным, чувственным. Девочка влюбилась в него сходу, видно не в шутку бродили в ней буйные интимные соки. Потому и времени на решение жить вместе потребовалось мало.
Как быстро сошлись молодожёны, с той же приблизительно скоростью поняли, что поторопились.
Федька оказался лентяем, приспособленцем, и страстным любителем ярких интимных ощущений. То, что он умел красиво ухаживать, велеречиво говорить и талантливо уговаривать, не смогло удержать его возле юбки молодой жены. Юный супруг желал отведать от щедрот каждой девчонки, которая активно реагировала на его лучезарную улыбку.
Вероника простила мужа один раз, другой, на третий выставила его из комнаты, которую освободили для молодых родители, поселившиеся на строящейся даче.
Чуть больше года Ника жила одна. Время от времени писала Егорке, не утаила, ни свадьбу, ни развод.
Скобелев метал громы и молнии, едва не сорвался в самоволку, чтобы проучить негодяя. Насилу уговорили его товарищи по оружию не делать глупостей.
За полгода до его демобилизации Вероника опять влюбилась. История со скоропалительным браком ничему её не научила. Следующая свадьба не была столь же огненной, но была.
Муж поселился в ту же комнату, где жила и родилась Ника.
Этот брак был более стабильным, более щедрым на события и радости, но тоже оказался пресным.
Иван был заботлив, предупредителен, нежен, прилично зарабатывал. Первое время.
Вроде бы, не за что его упрекать, кроме бытовой лени и равнодушия.
Муж приходил с работы, молчком съедал ужин и бежал во двор, в клуб по интересам, где собирались мужики и их юные последователи со всего двора.
Там шла игра на интерес сразу по нескольким направлениям – домино, шахматы и карты. Играли по мелочи, но долги не прощали.
Со стороны брак выглядел если не идеальным, то весьма удачным. Получить квартиру ни ему, ни ей, не светило, но в комнате было всё, необходимое для жизни.
Радости обладание телевизором, проигрывателем и холодильником не добавляло, но некая гордость была – не всем так везёт.
Домой Иван приходил часов в одиннадцать, когда всех соперников едва ли не пинками загоняли по домам, обмывался в тазике и жестами приглашал супругу на обязательное рандеву.
Целоваться он не любил, а к близости подходил основательно, – ну что ж, приступим, – неизменно произносил он, и взгрызался в податливое лоно без промедления, задирая Нике ноги до самой головы.
– Ты бы осторожнее, что ли, я ведь не резиновая, чтобы меня так загибать.
– Твоё дело бабское – серёдку в чистоте блюсти, и верность, боле ничего не требуется.
– Отвечаешь за свои слова, касатик?
– Всенепременно.
– Раз кроме этого тебе ничего больше не надобно, готовить, стирать и прибираться с завтрашнего дня будешь ты.
– Цыц, чего это ты раскудахталась, всю обедню испортила. Теперь не засну.
– Так и я тоже. Спину потянул, лешак. Ты бы хоть поцеловал для начала, желание во мне разбудил, потом бы лез по поводу супружеских обязанностей.
– Вам только дай волю, сразу налево побежите. Я ведь тебя уже дёржаную взял. Ценить надобно.
Вероника ценила. У её подруг дела обстояли куда хуже. Кого-то били смертным боем, от кого-то гуляли напропалую, другие трезвыми мужей никогда не видели.
Рабочий посёлок – здесь все так живут.
Жили не хуже других, а Ника затосковала. Раньше хоть Егорке могла пожаловаться, теперь опасалась. Лютый он, Скоба, если что – не спустит. А жить с кем тогда? В посёлке мужиков много, а одиноких баб по пальцам можно пересчитать, но все женихи бедовые.
Разведёнке прохода не дадут, совращать будут. Сама не дашь – могут силой взять. Ничего не боятся.
Стирать и готовить Иван не стал, но голову включил, понял, что баба – это не только ценный мех между ног, но и бесплатная служанка. Впредь спрашивал, – тебя сегодня, как оприходовать, руководи.
– Нежно, – отвечала Ника, – с поцелуев неплохо бы начать.
– Как скажешь, родная, – ответствовал супруг, и приступал к ответственной процедуре осторожно, как во время медового месяца, когда с ума сходил от самого процесса.
Так вышло, что она у Ивана была первая.
Позже Вероника много раз думала – “отчего так-то, вроде мужчинка видный, а ему до двадцати пяти лет никто не подмахнул. Странно это“, а подумав, понимала, – “не орёл. Это он со мной такой смелый, потому как сама его на себя положила. У Федьки куда лучше получалось. А с ним… там он, или мимо куда тычет – бес его знает. Ладно, хоть плохонький, да мой”.
Егорка из армии вернулся злющий. С Вероникой здоровался через зубы, почти не разговаривал.
– Чего щеришься-то, Скоба, мог бы сам меня сосватать. Чего теперь-то! Муж у меня. Законный.
– Закопаю сволоту!
– И меня заодно. Сам знаешь – мне без мужика прохода не дадут.
– Не моя беда. Нашла, кому серёдку вручить. Он же телок.
– Был телок, я из него мужика сделала.
Прожил Егорка в комнате, пока паспорт не получил. И укатил – за туманом, за запахом тайги. Вроде как на квартиру зарабатывать. На самом деле от себя бежал. Три года мечтал кое в чём Нике признаться. Так и не решился.
Приехал обратно к зиме. Устроился работать на стройку, сварщиком. Месяца через три его бригадиром поставили.
Зорко Егорка следил, как Ванька над Никой измывается, жалел её, но заступаться не решался – нет больше его власти, чтобы силу показывать. Желваки на скулах играли, пальцы в кулаках от напряжения хрустели – терпел.
Что у него в голове происходила – кроме создателя никто не ведает. Что-то ломалось, рушилось, что-то на место вставало. Не просто так он приехал, признаться мечтал, что не любил никогда никого, и не полюбит, потому что однолюб.
Как-то раз припозднился на работе, план гнали к какой-то дате, обещали солидную премию. Что его заставило подойти к игрокам, не помнит. Встал в сторонке, притих, наблюдает.
Ванькин кон был. На деньги играли. Продулся Никин муж в пух и прах, но глаза горят – требует отыграться. Соперник возьми и брякни, – Никусю на кон ставь, слабо?
– А и поставлю. Что ты с ней делать-то собрался?
– Знамо чё, кукурузину в ейном источнике побултыхаю, покуда не надоест.
– А справишься?
– То не моя забота – твоя. Две зарплаты задолжал. Я твой проигрыш на кон, ты – Нику с потрохами. Хочешь – усыпляй, хочешь – договаривайся. Нет – можешь за ноги держать. На всю ночь арендую.
Егорка было прекратить хотел это безобразие, разогнать всю кодлу к чёртовой матери. Силёнок и смелости ему не занимать. Но шестерёнки в мозгу повернулись в другую сторону, – “пусть”, – решил он, – “фортуна за нас, судьбу разыграет. Это ли не причина Нике глаза открыть”.
Ванька схватку выиграл. Обрадовался, начал по второму кругу заработок спускать. Поверил вдруг в везение.
А Егорка для себя другое решение принял. Знал он, что характер у Вероники – кремень, что по своей воле не уйдёт от постылого мужа, даже если повод будет. Федьку на горячем ловила – прощала, пока не переступил красную черту.
“Семь бед – один ответ”, – продышавшись, молвил он, и направил стопы в сторону холостяцкой берлоги, но не к себе.
Двери в коммуналке никто не запирал, доверие у жильцов друг к другу было безграничное, за столько лет ни единого случая воровства или порчи имущества. Скандалы были, перепалки, но не более того. Правила общежития все соблюдали добросовестно. Такие были времена.
А дальше случилось вот что:
– Не смей ко мне подходить, – шёпотом, чтобы не возбудить любопытство соседей, заскулила Вероника, увидев решительно зашедшего в комнату Егора, который тут же развернулся и защёлкнул изнутри щеколду на двери, – я орать буду.
– Так ори, чего шепчешь-то, ори!
Ника пятилась, пока не приткнулась к стенке. Странная штука жизнь – сколько раз в воображении фантазировала она, как Егорка добивается её взаимности, а сейчас испугалась не на шутку.
Разные были фантазии, особенно во сне. И по любви Скобелев брал, и силком. Бывало, так раззадорит – мокрой в постели вскакивала, тайком бежала по коридору в ночнушке, скорее, пока никто не видит, застирать следы нечаянной страсти.
Только во сне так и бывало. Ещё с Федькой в самом начале пару раз, но не так, совсем не так, жиже, хотя тоже приятно было.
Её трясло, нервная дрожь во всём теле устроила настоящую вакханалию.
Егорка был серьёзен как никогда. По отношению к другим так не раз бывало, к ней он всегда относился бережно, нежно.
На этот раз, Ника чувствовала, что-то непоправимое обязательно случится. Если Егорка чего задумал – не отступится.
Вероника махала руками, выставила вперёд коленку с твёрдым намерением попасть в пах. Оборонялась, сцепив зубы.
Скобелев отмахнулся от ударов как от надоедливой мухи, бережно сграбастал в охапку, завернул за спину руки и впился в пунцовые губы поцелуем.
Этого момента он ждал, не будет преувеличением сказать, всю жизнь. И ещё три года на флоте. Полгода за уральским хребтом, больше года в соседней комнате.
Как же ему было тошно и лихо, когда в одинаковое время, вскоре после возвращения Ивана с азартных посиделок, в его стену минут пятнадцать долбила спинка кровати с той стороны.
Егор точно знал, сколько рейсов в тот или иной день совершил Лукин.
Единственное, чего он не знал, и каждый раз обмирал от предчувствия, что никогда не узнает – как на самом деле относится к нему Ника. Он жаждал любви, но сейчас его мысли были заняты совсем другим, более приземлённым. Ванька мог запросто проиграть любимую в карты.
Конечно, он не позволил бы свершиться преступному сговору, но сама мысль о том, что это могло произойти, приводило его в состояние ярости.
“Это моя женщина”, – молча, рычал он, – “но даже я не могу себе позволить обидеть её!”
Убеждал он себя именно в этом.
С мужчинами подобное случается довольно часто: под влиянием высокой концентрации гормонов сознание прекращает координировать деятельность центральной нервной системы. Рептильный мозг, который древнее и проще основного, способен временно подчинить себе организм целиком. Социальные и цивилизационные функции мышления отключаются за ненадобностью, давая проявиться основным потребностям любого живого существа, позволяющим выжить в самых суровых условиях существования.
Природа заложила в каждый организм необходимость питаться, размножаться и доминировать. Именно в этом порядке.
Скобелев был сыт. Далее по принципу приоритета преобладала функция размножения.
Он хотел, наконец, признаться в любви, только и всего, но примитивный компьютер в голове решил иначе, ему пригрезилось, что хозяину грозит гибель, если не принять срочные меры.
Очнулся Егор много позже, когда отступать было некуда, да и не имело уже это смысла.
Первый поцелуй разбудил в нём бурю примитивных эмоций.
Скобелев прижал женщину к себе, лишив её возможности сопротивляться, сбросил верхнюю одежду и понёс к единственному в их комнате ложу.
Обездвижить Нику не было для его могучей мускулатуры проблемой.
Егор повалил женщину на кровать, засунув её руки за спину, чтобы не причинила вреда, удерживая ноги коленями, а тело грудью
– Егорушка, дружочек, зачем же ты так, не надо-о-о, – горячо шептала ему прямо в лицо, – я сейчас закричу. Прошу тебя, миленький, ведь мы же друзья.
– Были… до сих пор. Теперь будем любовниками. Не ори – не надо. Сама понимаешь – мне придётся разбираться с твоим мужем. Чем это может кончиться для всех нас, ты знаешь. Потерпи, любимая.
– Ты совсем сдурел, – всё так же тихо “заорала” она, пустив слезу, чего никак от себя не ожидала.
Ника пыталась сбросить его с себя, но силы были неравные. Егор на голову выше и вдвое тяжелее, физически подготовлен к тяжёлой физической работе.
Ноги Вероники были прижаты к кровати намертво, тело имело некоторую степень свободы, но каждое усилие вызывало одышку.
Тогда Ника прибегла к самому действенному методу сопротивления – схватила мягкую часть его ладони зубами, прокусила её насквозь.
Кровь хлынула потоком, но Егор не отступился, – зря ты так, я же тебе главное не сказал. Думаешь, мне просто было решиться? Кусай, всё от тебя вытерплю. Люблю я тебя, понимаешь… всегда любил. А они… Ванька твой и этот – Ромка Копытин, в карты тебя разыграли. Ни сколько не вру.
Вот я и решился… признаться тебе. Отпусти руку, откусила почти. Да чёрт бы с ней. Я… тебя… люблю. Моя ты, моя. Муж твой хотел тебя под Ромика подложить, в случае проигрыша. Он Копытину две следующих зарплаты был должен.
Ты меня слышишь? Выиграет – зарплату вернёт, проиграет, целую ночь будешь Ромку ублажать. На полном серьёзе, всё так и было.
– Так ты вместо Ромки решил меня оприходовать… а меня спросил!
– Так вижу. Знаю, ты по мне не меньше сохла. Дураки мы оба. Могли ведь быть счастливыми, а теперь вон как… не по людски. Сейчас я тебя целовать буду. Губы, язык – всё в твоей власти. Грызи – мне не жалко. Чем так жить – лучше никак. Моя ты, моя, пойми. Если сейчас отступлюсь, завтра хоронить меня будешь. Больно, зачем же ты так, дурашка. Какая же ты сладкая.
Вероника каким-то чудом вызволила руку, вцепилась в волосы Егора, – дери, мне не жалко, шибче дери, любая моя.
Ника усилила сопротивление. Скобелев схватил её за запястье, прижал её руку к корпусу, запечатал рот поцелуем.
Женщина мотала головой из стороны в сторону, сверкала белками глаз, наливающимися краснотой, жалобно скулила, но кусать за губу не решилась.
Егор осмелел, почувствовав, что она ослабляет сопротивление, но это была тактика умиротворения противника.
Женщина вновь начала резко приподнимать таз, больно стукнула его лбом в лицо, принялась плеваться.
– Такая ты мне нравишься ещё больше. Лучше смирись. Сопротивляться бесполезно. Я твёрдо решил отнять тебя у Лукина, ты меня знаешь, подруженька, отступать не привык.
Решимость противников была обоюдной, но Ника не могла, не имела права проиграть, ведь она мужняя жена. Лечь под другого мужчину – позор. Не было в их роду женщин, изменявшим супругу.
“И не будет”, – поклялась она себе, продолжая крутиться и извиваться в попытке измотать Егора неповиновением, заставить его понять, что у него нет шансов.
На самом деле, он практически победил. Сил сопротивляться оставалось буквально на несколько минут. С Вероники ручьём стекал пот, лицо её, одежда и кровать были залиты кровью.
“Ванька убьёт нас обоих, нужно срочно что-то решать, но что!”
Через пару минут вновь наступило временное перемирие. Скобелев поднёс руку к глазам. На неё было страшно смотреть. Мякоть состояла из трёх рваных огрызков.
“Ну и зубки у Ники, просто крокодил. А ведь молодец. Такую с наскока не возьмёшь”, – мысленно одобрил действия любимой Егор, – “c такой, хоть в автономку, хоть в разведку – не подведёт. Но я тоже не лыком шит. Додавлю, чего бы мне это ни стоило”.
Тем временем он просунул колени между её ног, задрал домашний халат, под которым не оказалось нижнего белья.
Вид белоснежных бёдер с мраморными прожилками кровеносных сосудов, и вздыбленного хохолка с капелькой влаги под ним, слишком откровенных атрибутов интимного характера, которые он увидел впервые, взбодрил, добавил уверенности.
У Егора не было помысла сделать любимой больно, в самом начале не стремился достичь именно этой цели. Желание возникло спонтанно, и уже не отпускало.
– Егорушка, – задействовала Ника последнюю линию обороны, пустив самую настоящую слезу, хотя в глубине сознания поняла, что проиграла, более того – решила уступить, чтобы мучение как можно скорее, до прихода домой мужа, закончилось, – я успокоюсь и сама… правда-правда, когда-нибудь потом. Чем хочешь, поклянусь.
– Меня так часто обманывали, Никуся, что я сам себе опасаюсь верить. Даже если ты решишься на подобный шаг, я не смогу переступить через себя. Это случится сегодня, сейчас, даже если мне придётся убить твоего мужа. Давай, я больше не стану чего-либо объяснять, а ты… просто потерпи немного… а потом… потом… можешь заявить на меня. Я сам себя осужу, сам приведу приговор в исполнение, поверь. А теперь не мешай, как друга прошу. Сейчас я сам себе не хозяин. Это инстинкт, он сильнее меня.
Егор провёл ладонь по влажной ране между ног подруги, облизал её, содрогнулся от гнусности предстоящего поступка, но сделал то, что сделал.
Вероника мгновенно впала в ступор. Как бы она ни сопротивлялась, что бы ни делала, Егор уже был внутри.
Успокаивало одно – она не сдавалась до самого конца, пока хватало сил. В эту секунду она поняла, что воля противодействовать, возможность это желание осуществить, исчезли бесследно. На смену решимости пришла расслабляющая меланхолия, – “вот и я пошла по рукам. Нет мне прощения. Ванечка, родной, прости, если сможешь! Не представляю, как жить дальше. Мамочка, мама – видит бог, я этого не хотела”.
И тут же внутренний оппонент противным голосом опроверг мольбы и утверждения, – “а когда-то хотела, ночами грезила, с ума сходила, когда чувствовала всё это. А сейчас ничего не хочу. Почему?”
В это мгновение её размышления растаяли, словно не было их никогда.
Егор там, внутри, сделал нечто такое, отчего поплыл потолок, закачались и взметнулись вверх стены. Цветная круговерть заставила смежить веки, вскрикнуть, как раненая птица, только тихо.
Даже лишившись сознания, Вероника понимала, что кругом глаза и уши. Она не хотела огласки, хотя не могла поверить в реальность происходящего.
“Вот же я дурочка”, – в замедленном темпе подумала она, – “это опять сон, но какой реалистичный, какой необыкновенно волнующий, сладкий. Почему ты так редко приходишь ко мне во сне, Егорушка?”
Как быстро ощущение эйфории заполнило сознание и тело, так же мгновенно всё прекратилось.
Ника открыла глаза. На неё умиротворённо, словно ожидая от неё какого-то действия, смотрел Егор. Смотрел и не двигался. А ей хотелось, чтобы сон вернулся.
“Так это не сон”, – дошло вдруг до неё, – “Егор на самом деле воспользовался моей беспомощностью… и чего он ждёт, почему так смотрит?”
И тут до неё дошло. Так уж устроено мужское эго, что даже в экстремальные моменты, когда действуют против женской воли, им нужно подтверждение собственного превосходства. Мужчины – самые неуверенные существа, когда дело касается интимной близости. Именно поэтому большинство женщин имитируют оргазм, спасая партнёров от нервного срыва, после которого прямая дорога к хронической импотенции.
Егор ждал инструкций, он не знал, что делать, чтобы женщина испытала пик блаженства, после которого можно бить себя в грудь и чувствовать себя альфа самцом. Он хотел видеть лихорадочное возбуждение, мистический трепет и экстаз в качестве награды за интимные труды.
Опыт правдоподобно убедительного изображения эйфории, она имела. Фёдор, первый муж, был поражён особым недугом, он не мог финишировать, пока Ника не изобразит экстаз, пока не закатит глаза, не погрузится в нирвану, содрогаясь всем телом, выгибаясь, словно паралитик во время приступа исступлённого безумия.
Иногда ей нравилась эта игра, когда удавалось себя убедить, что это не забава, что она действительно что-то волшебное чувствует.
Фёдор мгновенно доходил до финала, раздувался внутри, становился огромным. Надо было видеть, как он дышал в этот торжественный момент, каким победителем выглядел.
Сколько прошло времени с начала борьбы, Вероника знать не могла, но на улице начали сгущаться сумерки, значит, скоро явится муж, а это реальная катастрофа. Нужно как можно быстрее завершать тайную вечерю. Выполнить эту задачу можно одним единственным способом – обмануть Егора, дать ему понять, что она в восторге.
Он намеренно сдерживает себя, хочет хоть таким образом реабилитироваться за насильственные действия. Знал бы он, как Вероника счастлива, что это между ними наконец произошло, случилось, что теперь не придётся ничего сочинять, можно просто вспомнить, когда необходимо, расслабиться по-настоящему, и получить реальное удовольствие.
А муж, что поделать, просто ему не повезло. Не резать же теперь себе вены.
Ника напряглась, сжала изо всех сил интимные мышцы, выгнулась всем телом, затряслась, – замри, Егор, прошу тебя, замри.
Надо было видеть реакцию Скобелева на эту театральщину. Он был шокирован.
Предохраняться, как бы, не было нужды, поэтому Ника позволила Егору опростаться, из чего сделала полноценное шоу, в которое он безоговорочно поверил.
Она видела его счастливые глаза, которые вдруг куда-то от неё поплыли.
Голова шла кругом.
Всё, что она пыталась несколько минут назад изобразить, неожиданно повторилось в режиме затяжного прыжка, только теперь это происходило на самом деле, и совсем не так, как Ника себе этот процесс представляла.
Почувствовав, как наполняется изнутри желанием, как Егора внутри становится нестерпимо много, но это странное ощущение быстро трансформируется в нечто волшебное, чему нет названия.
Со скоростью аэроэкспресса Веронику затягивало в какой-то мистический водоворот. Она чувствовала, как Егор распирает её изнутри, что давление критическое, ещё немного и её разорвёт на мелкие кусочки, но именно об этом она сейчас мечтала, изо всех сил сжимая интимные мышцы. 
Скобелев с ужасом наблюдал за ней, а Ника сама не могла понять, что с ней происходит, почему лавинообразно нарастает возбуждение.
Женщина обхватила корпус Егора ногами в попытке предотвратить его бегство, вцепилась что есть сил в покрывало, изгибаясь всем телом. Предвкушение необычного экстаза, возможность наступления которого сложно было вообразить, тем более, после активной борьбы, после того, как её взяли силой, обрушилось на неё удивительной силы интимным восторгом, который лишил Нику последних сил.
– Что ты со мной сделал, – плакала она, чувствуя невероятной силы благодарность, а волны блаженного напряжение катились и катились, сотрясая тело до самого основания.
У Ники приятно кружилась голова, словно выпила подряд два, даже три алкогольных коктейля, и натанцевалась до упада.
 Был момент, когда она вдруг выскочила из тела, взметнулась высь, но поняла, что нужно срочно возвращаться, чтобы испытать нечто прекрасное, что ещё не успело случиться.
Ника открыла глаза и поняла, что праздник продолжается, что Егор не думает убегать, как это обычно делал муж, что он готов к новым подвигам, которые ей были просто необходимы.
Тело изнывало от жажды новых открытий, от предвкушения ещё более неожиданных сюрпризов.
Удивительно, но ей было плевать на мужа, на общественное мнение, буквально на всё.
Ника пребывала в прострации, в эйфории, которая посетила её впервые в жизни. А она-то, глупая, считала себя бывалой женщиной, была уверена, что жизнь не способна ничем её удивить.
В тот момент, когда она почувствовала полное умиротворение, в дверь начали барабанить.
–  Ника, это неслыханное хамство, почему ты закрылась?
Женщина посмотрела на обессиленного Егора, на кровать, залитую кровью, на рваную рану от собственных зубов, – ты уверен, Егор, что сказал мне правду… про то, что Иван едва меня не проиграл, что действительно любишь меня, что хочешь жить вместе?
Егор кивнул.
– Я тоже кое-чего хочу тебе сказать. Не испугаешься?
Егор покачал головой, что можно было расценить как угодно.
– Кажется, я забыла выпить противозачаточные таблетки. Ваня не хотел детей, говорил, что сначала надо пожить для себя. Я вдруг поняла, буквально только что, мне повезло, ведь я не хочу иметь от него детей. А от тебя хочу. Странно. Ты меня изнасиловал, унизил, а я счастлива.
Иван громче и громче стучал в дверь.
– Позволь мне исправить косяк. Моя вина, мой ответ.
– Нет, Егорушка, я должна сама… сказать ему, что не вещь, что меня нельзя проиграть. Пусть катится отсюда к чёртовой матери. Ненавижу.
Слово “ненавижу” Ника сказала без интонации, абсолютно нейтрально. Ненависть – сильное чувство, это своего рода зависимость. От любви до ненависти, и наоборот, всего один шаг. Это рубикон, за которым следует безразличие. Именно это по отношению к Ивану она сейчас чувствовала.
– А ты не лыбься, Скобелев, – обратилась она к Егору, – это я счастлива, сама по себе. А тебе ещё долго предстоит замаливать вину. Это же надо на такое решиться – изнасиловать любимую женщину.
– Прости, Ника, но у меня не было выбора. Я должен был… признаться тебе в любви.
– У тебя это получилось. Признался. Весьма эффектно. Пойду, открою дверь, пока не вышиб.
Вероника открыла дверь. Иван ввалился в комнату, в коридоре собрались все жильцы.
– Что здесь происходит, чёрт побери, – заверещал Иван, – это то, о чём я подумал?
– Именно так, муженёк. Это развод. Сегодня мне некогда, занята, как видишь. Вещички упакую завтра. Детей у нас нет, разведут быстро. Не обессудь. Ты меня чуть не проиграл, Егор чуть не выиграл. Я подумала и решила – он нагрешил меньше, поэтому приз зрительских симпатий достаётся ему.
– Что ты себе позволяешь!
– Именно это я и хотела тебя спросить, но теперь это не имеет значения. Отправляйся обратно, к маме, она тебя заждалась.