Дочь

Развод был быстрым. Сначала был вызов в суд, потом им дали четыре месяца на раздумья, после чего просто пришло извещение оплатить бракоразводный процесс.

Егору все еще не верилось, что это правда. Все произошло так быстро, так банально - ни тебе разговоров по душам и уговоров судьи по семейным делам, как это всегда показывали в кино, ни визитов двух сторон еще раз подумать и одуматься, ни неба рухнувшего на землю...

Жена не захотела дальше "терпеть выходки мужа", как она сказала тому, кто их принимал первый раз и государство пошло навстречу ее желанию, не спросив про желания второй, его, стороны.
 
Все тривиально, обыденно, даже скучно...

Единственно, о чем болело Егорово сердце, была дочь.

Нет, он не был идеальным мужем - скандалы с женой участились сразу после переезда, когда "лодка любви начала биться всеми бортами о берега быта". К тому же масла в огонь подливала теща, "мама", к которой жена зачастила каждые выходные, возвращаясь обратно с совсем другим, жестким и чужим лицом, словно старое оставила там, у мамы, а новое, чужое забыла снять перед возвращением домой.

Но назвать Егора плохим, безответственным отцом, наверное не смог бы и злейший враг.

Он всегда хотел именно дочь. Маленькую девочку с белокурыми кудрями, как у него в детстве, которую он бы баловал и позволял бы ездить на горбу.
Дочь и получилась. Папина дочь.

Такая же белокурая, как папа в детстве, улыбчивая и кокетка с ранних лет, уже в год пытавшаяся красить себе губы бабушкиной помадой, как и ее и ее бабушка-красотка, она вызывала у Егора неподдельное и такое немужское умиление, от которого по спине сладко бежали мурашки и в голове делалось пьяно-пьяно.

Маленькой он забирал ее и садика, после чего они "ходили налево", покупая в соседних ларьках конфеты и жвачки тайком от своих женщин. Когда дочь болела, Егор покупал лекарства, отпрашивался с работы и приезжал пораньше, кормил с ложечки и убаюкивал свою маленькую девочку по ночам. Летом они ездили на море, строили замки из песка, иногда ели слишком много мороженого, после чего оба кашляли и чихали.

Так было раньше и давным-давно... А теперь, теперь была другая страна, другой город, другие проблемы. Другой, чужой заснеженный дом без удобств, чужие незнакомые люди, все чужое.

И, Егор "не справился", не оправдал женское доверие, после чего и был "уволен", "списан на берег" с военно-торгового крейсера под названием "Наша семья".
Жена, по закону, забрала половину денег и имущества, теща, не по закону, контейнер с вещами, который Егор и жена отправили на ее адрес, государство - его дочь...

Имущество, деньги и вещи, отошедшие жене и теще мало беспокоили Егора - он был готов с ними расстаться, а вот последний пунктик - дочь, его дочь, которая тоже "отошла" вместе с имуществом и контейнером, это было совершенной неожиданностью для непутевого мужа и, уже и непутевого отца.

Понять, постичь своим встревоженным и измученным бессонными ночами мозгом, как у него могли забрать его дочь, и почему он даже не допускал такой очевидной вероятности, он был не в состоянии. (Мужской мозг нередко видит глубоко и далеко, постигая глубинное и неочевидное, но иногда не видит элементарного, под самым носом). От чего он еще больше впадал в ступор и напрасное перебирание всего, что так быстро и почему-то неожиданно выбило его из колеи и самой жизни.

Но, время шло время и оно же лечило.

Год промучившись, провстречавшись по выходным со своей дочкой и пытаясь безуспешно постичь, что она больше не его, не его дочь, прострадав и проболев, боль стала притупляться, а безрассудные эмоции вытесняться мыслями рациональными и вполне земными.

Жизнь продолжалась, бывшая вышла замуж, переехала в новый дом и родила детей, а Егор по-прежнему жил в съемном доме без удобств, ходил в свою контору за скромную зарплату, часть которой уходила на алименты, даже не надеясь поменять свою жизнь в лучшую сторону.

С женщинами отношений не строил, хотя с некоторым беспокойством наблюдал их вполне понятные поползновения в свою сторону, звезд с неба не хватал - слава земная и почет были ему неинтересны, единственное, что его как-то держало на плаву и выбивало искру в его малорадостном существовании, вызывало какие-то теплые эмоции, были мысли о дочери.

Немного согревающие его малорадостную жизнь мысли о прошлом, когда они были вместе и когда оба умели улыбаться.

С дочкой он продолжал видеться, но уже как-то по привычке, без особого интереса. Она подросла, превратилась в колючего подростка, отчего их такие важные для Егора встречи в начале превратились в некую формальную обязанность, непонятно кому больше нужную, ей или ему.

Прошел год, другой, еще один...

Егору предложили место в новой иностранной компании с солидным заработком. Внезапно в его скучной жизни появился забытый интерес. Интерес к жизни, стремление к цели, азарт.

Постепенно появились и деньги. Потом хорошие деньги и еще большие возможности. Говорят, те, кому не везет в любви, везет в делах. Это был тот самый случай.
И с дочкой отношения вышли на новый уровень, девочка стала девушкой. Девушкой интересной и с интересами. Танцами, поступлениями в институт, платьями, поездками и подарками.

Егор не скупился, ему было приятно одаривать дочь, хотя бы материально, раз уж у него не получилось это сделать еще как-то, как настоящему отцу.
Летом они ездили на море, зимой в санатории или на базы отдыха. Последней их поездкой было путешествие в Таиланд.

Ну а потом было все: и институт, где папа финансировал и поддерживал, и съемное жилье, и увлечение конкуром.

Однажды дочь упала с лошади, тогда позвонив по телефону и вся в слезах рассказала о происшествии. Тогда Егор даже не стал отпрашиваться с работы, а сразу выехал навстречу, после чего на руках отнес дочь до машины, а дальше - и в травмопункт.

Время шло, институт был позади. Выпускной, потом свадьба, переезд на место практики, первые неурядицы на работе...

Егор всегда был рядом. И в мессенджере, и по месту жительства, купив свою первую квартиру специально недалеко от того места, где жила дочь в материнской квартире. Близко - насколько его подпускали, насколько было возможно, насколько он мог быть нужен.

У них все было так хорошо, что порой ему казалось, что он был лучшим отцом "на удаленке", чем был бы в семье отцом "под боком". Может, это было и так, а может, казалось только ему, так как что на этот счет думала его бывшая, а заодно и ее мама, он даже представлять не хотел, хотя вполне себе мог.
Но все в этом мире не вечно, все не только течет, все утекает, и нередко навсегда.

Закончился у Егора контракт с его работодателем, подходили к концу и его финансовые возможности.

Не получалось больше ездить в Таиланд, и даже в местный санаторий. Деньги еще были и он продолжать материально помогать двадцатитрехлетней замужней дочери на очередном, новом месте работы, так как со старого пришлось перевестись.

А потом и вовсе случилось непредвиденное: Егор попал в аварию - водитель выехал на встречную полосу, в надежде проскочить, но не проскочил.

В легковушку въехала фура, едва успев сбросить крейсерскую скорость до минимума.
Но все равно удар был настолько силен, что оба, Егор и водитель, его знакомый, оказались в реанимации.

Множественные переломы ребер, сотрясение мозга, разрыв мягких тканей внутренних органов.

Неделю в реанимации, потом месяц в больничной палате...

В первую неделю к Егору приходила только его старинная знакомая, с которой он не виделся лет десять. И больше никто.

Он очень хотел, очень ждал, что придет та единственная, с которой он хотел больше всего увидеться. Но все время приходили совсем не те, кого он видеть не хотел: то медсестра с "уткой", то заведующий отделением, то вот старая знакомая.
Потом пришла и она, дочь.

Принесла пакет с едой, неловко помялась и через пять минут сказала, что ей надо идти, муж будет ждать.

Егору казалось, она и не поняла, что он был в реанимации, в тяжелом состоянии, что он вот-вот умрет, то ли от полученных ран, то ли от непобедимого сердцем огорчения, горечи от этой близости и непреодолимого расстояния с той, кого он всегда любил, любил больше всех женщин на свете, больше всех людей, больше самого себя.

Но, Егор не умер, хотя очень хотелось. И еще долго, в забытьи и полном мраке пропахнувшей, бьющей в нос хлоркой палаты сквозь закрытые веки видел удаляющуюся, как ему казалось совсем не тронутую состраданием или каким-то близким к нему чувством тонкую женскую фигурку под накинутым поверх на три размера белым халатом.

Полгода помучившись и походив по врачам, ему все же подтвердили его инвалидность, сказав прийти на комиссию через год, и назначили более чем скромную пенсию по инвалидности на это время.
Так время и тянулось. На кухонном столе однокомнатной квартиры росла куча из лекарств, в углы набивалась назойливая пыль, а еще нестарое и кое-как "подремонтированное" тело становилось совсем по-стариковски дряхлым и болящим, и только память, только память, казалось, оставалась молодой, хотя и она нестерпимо жгла.

Жгла воспоминаниями и несбывшимися ожиданиями. Несправедливостью и отчаяньем. Невозвратимостью и непоправимостью чего-то, что и понять трудно.

Запоздалостью понимания между близкими человеческими существами, когда уже совсем поздно...