Свиток десятый

Весь белый свет знал:
Нан де Рейв – чудовище,
Имеющее окровавленные когти и клыки,
Несущее раздор и разрушение
В объеме большем,
Чем могли бы принести столичной беззаботной жизни
Степные захватчики, восстание мертвецов из их сырых могил
Или нашествие вооруженных магическим опасным словом чернокнижников.
Никто не верил доводам Симары,
Горестным речам и горьким слезам ее.
Назвался Темный Милорд единственным спасителем пропавшей принцессы,
Одурманил старшую сестру ее,
Ослепленную восторгом встречи с исчезнувшей много лет назад Малейн.
Рассказал Милорд Камилле,
Что сестру ее младшую он встретил в темном лесу,
Где ветер и солнечный свет редкими гостями являются.
Заблудившаяся и испуганная созданиями,
Вписанными на пергаментные страницы бестиариев,
Она памяти своей лишилась и вспомнить не могла,
Где находится дом, в котором ее ждут близкие.
И тогда чернокнижник приютил деву,
Дал ей кров и тепло,
Стали жить они с ней так, как жили бы муж и жена
Вдали от всего суетного мира столицы и предместий ее.
Но венчаться они не могли то по вине одного, то по вине иного случая,
И Милорд попросил у Камиллы брак его с Малейн благословить,
Им позволить вступить в брак на празднике главном для всего королевства,
Чтобы стать в глазах всего мира живого
Верными друг другу до смертного одра мужем и женой.
И Симара сама, как уверял Темный Милорд венценосную сестру ее,
Пожелала бы о том же самом семью свою попросить,
Когда бы не был ее разум возбужден
Фантасмагорическим столкновением минувшей и нынешней жизней ее.
Рада была принцесса Камилла возвращению сестрицы,
Благосклонность ко всем просьбам и прошениям проявлять стала
Прежде грозная и непреклонная правительница.
Позволила Камилла венчаться чернокнижнику и сестре своей на Балу Бабочек.
И стояла Симара в королевских покоях, казавшихся ей темницей еще более гнетущей,
Годы жизни и мгновения счастья тянущей из человека,
Чем башня, в которую Темный Милорд ее заключил.
Принцессе Малейн двенадцать служанок в розовых венках,
Щебетавших и смеявшихся, радовавшихся ее возвращению,
По-матерински обнимавших ее и ронявших слезинки счастья,
Помогали облачиться в подвенечное платье, расшитое
Теми же сложными узорами, какие тела мотыльков украшают.
Роняла Симара слезы на колье из обломанных крыльев бабочек,
Но не блестели они от счастья и восторга невесты,
Тосковала она по Нану, о судьбе которого ничего не знала,
Грустила из-за того, что родная сестра отказалась словам ее поверить.
Не было сердцу вернувшейся принцессы покоя там,
Где на круги своя, казалось бы, вся ее жизнь воротиться должна.
Вздрогнула Малейн, когда венок с фатой, нераскрытыми цветами шиповника и листьями
Опустили на ее голову:
Померещилось ей, что это железная пасть гильотины
Откусить ее голову намеревается.
Рада была бы сбежать Симара с собственной свадьбы
От нелюбимого любимого,
Но теперь, она знала, всюду ее смогли бы отыскать,
Ни в лесах, где башня Милорда таится,
Ни в королевстве, которым сестра ее правит,
Не нашлось бы ей укрытия от несчастной ее судьбы.
Потому пришлось ей покориться своему положению
И надеяться, что не оставят ее всемогущие боги
В трагический миг,
И хотя бы в роковой миг ей выдастся шанс избежать
Свадьбы с чернокнижником, дышащим смертью и злом.
Когда облачена была Симара, нарочно медлившая, в свадебный наряд,
Отвели ее служанки в королевский сад,
Где гости в ожидании красочного фейерверка бабочек, взлетающих к облакам,
Собрались на скамьях и за столами,
Обставленными золотыми клетками,
Полными мотыльков.
Гудели трубы, развевались флаги и гобелены,
Осыпали Симару придворные лепестками и пожеланиями согласия и счастья,
Но совсем не рада она была празднику,
Не разделяла она охватившего всех торжественного трепета.
Предстояло ей, обычаю королевства следуя,
Сделать двенадцать шагов до свадебного алтаря,
Вспомнив двенадцать счастливых моментов,
Пережитых вместе с Темным Милордом.
Устлан был путь ее разноцветными лепестками,
Смягчавшими каждый шаг,
Справа и слева от нее дорожку к Милорду,
Достаточно скоро свои двенадцать шагов проделавшему и ожидавшему Симару,
Нетерпеливо сминавшему накрахмаленные рукава праздничной рубашки,
Освещали бумажные фонарики с лентами, кистями и светлячками всех возможных цветов.
Но медлила принцесса Малейн,
Не могла она никоим образом проделать двенадцать шагов,
Не удалось ей вспомнить даже одной светлой улыбки,
Подаренной ей Милордом.
Вспоминались ей только полные Солнца деньки,
Проведенные с Наном де Рейвом в столице
И за ее пределами.
Вспоминала Симара,
Как бескрайние заснеженные пустоши своего края ей Нан решил показать,
Он тогда выпросил у доктора Генриха источающую холодный дым жидкость,
Превращающую воду и землю в лед и снег,
Созвал, раздобыв особый свисток, всех окружных сов,
Пригласил деву на коньках прокатиться по голубому зеркалу льда.
Он приладил рога к мохнатой медвежьей шкуре,
Сделал себе из соломы хвост с нарядным желтым бантом,
Притворился троллем и долго предлагал деве прокатиться на спине северного чудовища.
Вспоминала Симара,
Как проворных лягушек ловил для нее паяц в пруду,
Желая позволить деве услышать их песни,
Намереваясь показать перепонки и ласты,
Напоминающие плавники и руки русалок или сирен.
И Малейн, и верному рыцарю ее
Пришлось тогда искупаться в пруду,
Поскольку он и она решили,
Подобно обитавшим в пруду черепахам,
Совершить плавание вдоль берега на обросшем мхом бревне,
И то заскользило под их ногами.
Вспоминала Симара,
Как кукольный театр создали они с Наном,
Бывшим актером бродячего театра,
В старом пустом сундуке,
Сделав занавес из бархатной красной скатерти,
Сотворив кукол из соломы, пряжи и лоскутков.
Много смеялись паяц и принцесса тем вечером,
А когда Симара заснула на ковре у растопленного камина
И некоторое время спустя пробудилась,
Заслышав поскрипывание приоткрытой двери,
С досадой она обнаружила,
Что в теплом и затемненном зале не было с ней ее шутника и сказочника.
Вспоминала Симара,
Как все известные ему танцы,
Медленные и быстрые,
Одиночные и парные,
Нан учил ее танцевать на столичном празднике.
Колокольчики и цветы из бумаги и ткани
Мелькали перед ней в толпе танцовщиков и танцовщиц
Разноцветным звездопадом.
Вспоминала Симара,
Как Нан плавильный ковшик для железных пуговиц,
Всегда подвешенный к его черному поясу,
Приспособил для поимки огненных саламандр,
Как охотник или рыбак использует для ловли добычи своей сачок.
Он угощал саламандр сахаром, медом, кленовым сиропом,
Имевшимися в башне Темного Милорда,
И заставлял рептилий проделывать трюки и настоящие чудеса.
Вспоминала Симара,
Как городскую пристань ей показал Нан.
Тяжело было ему и ей дышать влажным соленым воздухом,
Забивавшим легкие ватой морской пены,
Но они не обращали на неприятные ощущения внимания,
Слишком яркими были их впечатления.
Они махали на прощание стремительно опускавшемуся после полудня Солнцу,
Ловили парившие над водой перья крикливых чаек
И напевали пиратские песни,
Прохаживаясь по натянутому между кнехтами канату.
Вспоминала Симара,
Как паяц позвал ее падающие звезды ловить руками.
Дюжину светлячков спрятал он внутри своей шляпы
И с присущим ему артистизмом
Сделал де Рейв вид,
Что все звезды удалось его принцессе поймать,
Что небесные огоньки сами устремились к ней,
За Солнце красное ее приняв.
Вспоминала Симара,
Как Нан, много странствовавший и с культурами всех стран на свете знакомый,
Из старых штор и имевшихся в доме Милорда свертков ткани
Платьев разных народов решил для Симары нашить.
Долго Малейн распускала нити,
Которыми свой плащ де Рейв случайно пришил к ее корсажу,
Снимая мерки,
Долго она вынимала иголки из его пальцев
И нежными касаниями обрабатывала ранки
Целебной настойкой.
Вспоминала Симара,
Как на облаках ей выдумщик Нан де Рейв предложил прокатиться.
Он увел из стада знакомого ему пастуха ненадолго несколько белых овечек,
Уложил на них Малейн так,
Чтобы только нескончаемое синее небо с кучевыми облаками видеть она могла над собой.
Чувствовала Симара тепло и движение мягкого меха под собой,
В самом деле и цветом, и структурой своими
Повторявшего облака.
Вспоминала Симара,
Как парадный меч у одного из королевский рыцарей Нан,
Не испугавшийся ни преследования, ни звуков гвардейского свистка.
Он принцессе Малейн пожелал показать,
Как проводится рыцарский турнир,
Вознамерился напасть с новым мечом на портрет Темного Милорда,
Но дева попросила шута вернуть клинок, украшенный кварцевой розой, законному владельцу.
Вспоминала Симара,
Как паяц с нею пытался выследить фей и духов лесных,
Разыскивая на полянах растущие плотным кольцом цветы и грибы.
Не нашли тогда Нан и Малейн ничего,
Кроме брошенных на прежнем месте переселявшейся в другие леса феей
Маленьких глиняных и серебряных наручей,
Из которых де Рейв собрал для принцессы своей кольцо.
Вспоминала Симара,
Как Нан, подошедший к майскому столбу,
Украсившему площадь городскую,
На дереве вывел острием кинжала
Имя спутницы своей,
Сообщив Симаре,
Что о главном украшении празднества любого забыли горожане,
Поднимавшие те столбы над главной улицей столицы.
Без усилий, производимых сознанием,
Вспомнила принцесса Малейн эти и прочие все счастливые дни, часы и минуты,
Проведенные рядом с Наном де Рейвом.
Но она, как бы ни старалась,
Не вспомнила ничего светлого и доброго о Милорде,
Который на долгие недели и годы мог покинуть ее.
И когда сестра, служанки и весь королевский двор
Неловко и робко стали поторапливать Симару,
Не сделавшую ни единого шага,
Ей пришлось нарушить традицию,
Без положенных воспоминаний приблизиться к алтарю.
Но сидевший на плече у Милорда ворон,
Увидев, что решилась пройти вперед дева,
Поднялся к небу и за тучами,
Скрывавшими Черно-Белую Луну, и исчез.
А когда один шаг оставался Симаре до встречи с чернокнижником,
Руку свою к ней протянувшим,
Воротился ворон с бутоном мака в клюве.
Маковой сонной пыльцой он потряс над всеми гостями и Милордом,
Погрузив их в сон,
Бодрствующей оставив только Симару,
Поблагодарившую в тот же миг богов за то,
Что послали они ей ворона,
И ворона – за то,
Что отважился он ей помочь.

Ворон: Не меня ты должна благодарить за эту помощь,
А доброе сердце свое.
Похититель и муж твой всегда был со мной груб,
Но не ты.
Не могу я смотреть на слезы той,
Которая крылья мои, израненные колдовскими огнем и ядами,
Сладким словом и нежной рукой лечила,
Которая птичье сердце мое, злыми словами раненное,
Песнями и сочувствием своим исцеляла.
Проклял меня и весь род мой Темный Милорд:
Он обрек всех воронов на вечное безвозмездное служение злым делам его,
Желают они того или нет.
Но разве должен тот, кто крылья имеет, в заключении коротать годы свои?
Посмотри на свой свадебный наряд,
Ведь и за твоей спиной есть пара крыльев махаона.
Я бы всех бабочек и мотыльков,
Коих каждый год ловят для торжества в королевском замке,
Выпустил и запретил снова помещать в клетки
Когда-либо.
И давно мне наскучило в башне Темного Милорда свой век томиться,
Как и тебе теперь,
Когда узнала ты,
Насколько огромен этот мир.
И коль ты в шаге и от погибели, и от жизни новой,
Я тебе правильный путь выбрать помогу.
Раз распорядились таким образом наши боги,
Мне решиться пора отречься от чернокнижника,
Тем стать, кто закончит
Рабство ворон и воронов колдовству и пороку.
Как меня, другого черного вороненка проклял Темный Милорд:
Нану де Рейву, другу твоему,
Предрек он смерть в ночь, когда взойдет на небе Черно-Белая Луна.
Подскажет яркий луч белого цвета,
Испепелить готовый проклятого,
Где последние минуты жизни своей
Проводит де Рейв.
Поскольку есть у вас, людей, обычай,
Предписывающий похищать невест,
Но похититель твой второй в плену,
Сбеги сама.
Недолго продержатся чары,
Но есть у тебя двенадцать минут,
Чтобы судьбы свою и мою навсегда изменить.
Вперед,
Вернись с хорошими вестями!

И Симара, реверансом отблагодарив Ворона,
Поспешила через весь лес к башне, в которой жила с Темным Милордом.
Она собиралась найти там Лекарство,
Пусть и не была дева уверена,
Что проклятия оно снимает так же быстро и безболезненно,
Как лечит недуги и травмы.
Но в башню ворвавшись, обнаружила Малейн,
Что разбил колдун флакон с чудотворным эликсиром,
Услышав от сбежавшей жены минувшей ночью,
Что исцелить Нана де Рейва при помощи зелья она собиралась.
Деревянные доски пола впитали Лекарство,
За ночь обросли травой, корешками и грибами,
Только на поверхности одного из осколков флакона
Осталось несколько капелек зелья.
Смочила Симара ими губы свои
И возвращаться стала,
Теряя башмачки и ветками повреждая
Узорные ткани свадебного платья.

Симара: Не знаю, поможет ли Лекарство!
Не знаю, достаточно ли того зелья, что на моих губах,
Чтоб Нана исцелить.
Но даже если ничего не выйдет,
Мужчиной первым, которого я в жизни поцелую,
Не чернокнижник станет, а верный друг мой,
И никакой не будет страшен мне плен.
О, боги, сберегите же юного Нана от смерти в лучах Луны и звезд!
Но если суждено ему сегодня погибнуть,
Пусть он умрет со следом моей признательности на своих губах.
Я не оставлю его в роковой миг.
Тем более, что и сама я, если он умрет,
И против целого королевства мне одной восстать придется,
Скорей всего, расстанусь со своею жизнью.

Выходившая из-за тучи Черно-Белая Луна
Луч горячий устремила к витражным окнам заброшенной лавки,
Где Приговоренная и Заклейменная логово свое оборудовали.
Поняла Симара,
Что там следует ей искать Нана де Рейва,
И, пока губы ее были влажными от исцеляющего любые недуги зелья,
Поторопилась она проникнуть в логово воровок.