Марии и юмор соляриста по Фаренгейту

Холодновато
А на Агоре расцвёл Агератум   
Анти-фатум
Антитеза скрипучим осенним протезам
Анти-страх
Холокосту в ночных деревах во противоречье сиречь
Тени майской сирени
Нестареющей шалью облечь попытались ли тень ваших плеч?
Вы, Мария, узнали меня?
Если нет - быть богатым.
Хорошо посидеть у огня память юности как бы храня
Ах, опять на Агоре расцвёл Агератум
Но холодновато.

Мы пьём горячий чай, мы говорим о бессмертном в искусстве, о древних греках, которые легко и весело интерпретировали человекоподобными богами внешние регуляторы со станции Олимп.

- А возможна ли иная презумпция, кроме внешней регуляторики, в нашей совместной жизни с Солярисом? - осторожно спросил я у профессора Фаренгейта. И подумал: "более заумного начала этой части диалога не мог придумать?"
- Вы же не это хотели спросить, пан Фаустов, - ответил пан профессор, и попытался мне помочь, - А вы попробуйте говорить со мной не как с учёным непонятной науки соляристики, а как с читателем.

- Понимаете ли... Где найти читателя наших недоговоренностей? Мне неловко себя цитировать, но вот, например, Мария Суворова в стихотворении из сборника «Маленькие марии» пишет как бы веселую картину собственной «фобии» с «живыми наполовину мариями». Критика отмечает, что здесь юмор превалирует  над формой и становится категорией:

      по образу и подобию
      из меня вырастают фобии,
      из меня вырастают растения —
      маленькие, весенние,
      маленькие марии
      с крыльями и пуповиной,
      маленькие марии —
      живые наполовину.

- Простите, а в чём здесь юмор? - спросил Фаренгейт.
- Вы тоже не видите? Да уж, а говорят, что способность увидеть и объяснить юмор становится единственным ключом к пониманию поэзии. По сути своей души человеческой же! Вопрос в том, что предложить Солярису в 21-м веке. Солярис отстаёт, он до сих пор пытается понять людей 20-го века. Однако Том Лаббок, британский арт-критик, писал: «Классика искусства 20-го века теперь кажется слишком высокой, героической, серьезной, мессианской. Современное искусство, напротив, хочет играть вещами в более низком, более комическом ключе». То есть, если пан Станислав Лем предложил Солярису сюжет возвращения Джульетты к выжившему Ромео, то сегодня этот пир с Шекспиром в современном прочтении уже не о том человечестве.
 
- Вы хотите предложить маленьких джульетт, живых наполовину? - удивился Фаренгейт.
- Не я. Сегодня все современные художники используют свое воображение, чтобы отойти от законов и практики реального мира. Свободно паря в своих фантазиях, они размывают и расширяют границы между реальным и воображаемым, создают фантастические истории, включающие мнимые символы, говорящих животных или странные существа. Такой выход за границы реальности в безграничном просторе искусства иногда может скрыть чувство одиночества или кошмара, но  также дает воображение для tabula rasa, на которой может возникнуть новый мир.

- Новый остров в океане Соляриса, пане Фаустов?
- Ну да! И я бы хотел, чтоб он был карнавально весёлый, чтоб яблоки падали на головы ньютонов и от этого не появлялось бы новых законов, а чтоб свобода без границ!

- Вы знаете, мне как-то говорил директор лондонской галереи Ральф Рудофф: "Расширение роли юмора в современном искусстве является результатом многих факторов, но, возможно, прежде всего, оно представляет собой вид аллергической реакции на наследие модернизма".
- А я и хочу... - я посмотрел на часы, было время танца двух солнц, когда океан не занимается научной работой прогрессора, отдыхает от нас, то есть можно сказать то, что думаешь, не опасаясь, что это тут же воспроизведётся: - я и хочу добиться аллергии на подарки Соляриса через нейросети. Чтобы несовершенные полуплагиатные мысли не воплощались в полуживых марий.

- Благими намерениями... И Вы думаете, эти ограничители поймут и поддержат многие люди? - спросил Фаренгейт.
- А Вы полагаете, что Искусственный Интеллект не пропустит этот призыв к людям? Что они уже состоят в неких отношениях с Солярисом.

- Кто "они"? - спросил Фаренгейт.
- Производители мыслеформ нейросети, Ангелы Соляриса, если угодно!

И это было последнее, что сохранилось в аудиозаписи. Потому что дальнейшее шло без звука, между мной (Фаустовым) и им (Фаренгейтом) возникла стеклянная стена, движения профессора стали комичными, как при ускоренной перемотке видеоплёнки.

Но это было не смешно. Это означало, что время танца двух солнц перестало быть безопасным, что они контролируют нас...(обрыв записи)
 
*
...затекстовое излучение.
и не остаётся ни мне, ни вам
новых слов, даже напополам,
даже на четвертину,
разделённую наполовину.
и приходится говорить привычно,
обнимать за плечи,
целовать в личико.
и понимать, что это по-настоящему,
чтобы по чёрному ящику
через века прочли:
«страсти, копья, мечи»,
чтобы при имени её кричали:
«молчи!»
чтобы при нём —
ни о ком другом.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия книги моей вологодской землячки "Маленьке марии"