Настена. роман. глава 7

7

Приехавшие с ревизией оказались людьми тревожными и даже немного боязливыми.

Николай Емельянович - тот еще как-то был шустрей при деревенском народе, Федор же никак не мог себя найти,  уже второй день.

Лямзин, чего и следовало ожидать при сложившихся обстоятельствах, перед ними суетился - как только мог; то и дело старался им угодить, накормить, напоить. Обстоятельно и деликатно (насколько, конечно, умел и мог) отвечал на каждый, даже мало - мальски пустяковый вопрос.

Особенно Лямзин волновался, когда речь заходила о финансовых, то есть бухгалтерских, делах его хозяйства.

То ли он чего-то опасался, то ли он что-то знал, но тщательно затаил в своей душе, но каждый раз, когда Николай Емельянович спрашивал у него про бухгалтерскую отчетность, дебет и кредит, приходно - расходные ордера, и прочее - прочее подобное - тогда-то каждый раз Лямзин краснел, разгораясь лицом, как спираль электрической плитки.

Они (ревизионеры) , видимо привыкшие к подобным встречам, не находили в них ничего удивительного, словно то, что он им говорил, предлагал, советовал или рекомендовал, - все это с ними уже случалось, в других деревнях или сельских поселениях.

- Ну, понятно... Все ясно... - простодушным тоном отвечал Николай Емельянович.

Федор все это время в основном молчал, и лишь иногда, изредка, поддакивал своему начальнику.
 
Было заметно, как он уважительно относится к своему начальнику. Строго и покорно внимал его словам. Никогда не перебивал. Определенный фактор заключался в воспитании, что-то списывалось на возраст.

Иногда, видимо, в особо важных и серьезных вопросах, он доставал небольшой потертый блокнот и остро заточенный карандаш из кармана своего пиджака, и скрупулезно-сосредоточенным манером аккуратно вписывал в него предложения, тезисы, заметки.

- Федя, а Федя, приходи на вечерку?.. – на третий день вопросила Агафья.

Федя же, улыбнувшись своей скупой улыбкой и раскрасневшись до ушей от услышанного, опустил голову ниже плеч.

- Интерес бабий, он такой… - говорил Николай Емельянович.

- Ничего.

Федя был парнем простым, как имя его. Он и сам твердил про себя, что сделан из простых материалов: мясо и кровь. Ему люди ответствовали, что все так. Он же молчал. И, видимо, все-равно думал о своем и не изменял своей точке зрения.

Был парнем он своеобразным, даже, вернее было бы сказать, своевольным, и своевольность его была не от самого рождения, а, скорее, вещью приобретенной в процессе жизненного становления, потому как судьба у него была не из лёгких.

Своевольность Федора - скорее всего, была чертой не плохой. Конкретно в структуре его внутреннего устройства она составляла тягу к свободе. В том понимании, в котором ее осознавал Федя.

Родом он был, как он сам себя называл, «из детдомовских», круглая сирота казанская.

Справедливо было бы указать, что на судьбу свою он никогда не грешил, не бранился, как многие другие его однокашники по детдому, напротив, говорил про себя, если спрашивали, конечно, потому что в противном случае он вообще ничего про себя старался не говорить, - так вот говорил он про себя достаточно просто : жизнью я своей абсолютно доволен, и другой жизни мне не нужно.

Наверное, не без доли правдивости, некоторые люди его не понимали в данном обстоятельстве, и даже не старались сделать это, но Фёдор ничуть не страдал, считая для себя, что чужое непонимание или недопонимание – оно просто чужое, и не стоит обращать на него особенного внимания.

Если бы его жизнь можно было бы упростить до математической графической функции, то она бы могла изобразиться в виде зигзага (кстати говоря, как у многих из нас, обыкновенных людей), с подъемами и удачами, и падениями – разочарованиями.

Однако, он крепко верил в себя, и пройденная школа детдома укрепила бетонный фундамент его внутренней веры; он вряд ли сомневался в том, что он может вдруг оказаться на неправильном маршруте своего следования по извилинам и изгибам судьбы, он точно осознавал, чего желает на самом деле ввиду сильного звучания внутреннего голоса, и поэтому старался идти по ним прямо и ровно.

Федя рос шустрым малым.

В детдоме его любили, а с течением времени и по мере его взросления, уважали.

За многое: за преданность своим друзьям и принципам, за почтение к старшим, за интуитивное понимание того, что есть «правильная» жизнь, словом, за все то, за что обыкновенно уважают нормальные люди людей других.

Но – потом – шли годы, зигзаги времени, будто излучины, затухали, и постепенно в нем проснулось другое представление о жизни.

Он, как выросшее дерево, окреп собой, но и при этом закоренел,  затвердел, рассуждая обо всем, что  с ним случалось, весьма посредственно и банально. Скучно – даже.

Большая жизнь – что океан, жизнь человеческая – и на ручей не потянет.

(Наверное, человек все же существо слабое, и велика вероятность того, что он может попасть под влияние мощных жизненных сил, с которыми справиться самостоятельно не в состоянии).

Николай Емельянович встретил Федю, когда тому шёл девятнадцатый год, к тому времени Федя уже был выпускником детдома, и, успешно пройдя вступительные испытания, поступил в профессиональное техническое училище по специальности «сварное дело».
 
- Сварщиком, стало быть, будешь? - спрашивали Федю.

- Эге. - Отвечал тот, уставившись упорным взглядом в инструкцию по способам ведения электрода при сварке.

Знакомство их свершилось случайным образом, в один замечательный погожий день они оба, ещё не зная друг друга, решили зайти в рюмочную, чтобы выпить по кружке холодного пива.

Так – словом за слово зацепившись, как оное обычно и происходит– они познакомились.(Как морская вода набегает на камни - просто и ясно) .

- Свободное место? – чуточку грубовато-горделивым тоном спросил один.

- Свободно, - ответил другой.

Два человека, встречающихся случайно вроде бы за одним столом, пускай даже питейным столом, однозначно встречаются не просто так, а по судьбе, поводу и времени, и, как то и обычно происходит, - им обязательно есть о чем поговорить.

О чем же могут говорить два случайно встретившихся человека, в нашем случае, два мужчины?..

Не знаю, как вы, уважаемый и дорогой читатель мой, но в моей голове созревает лишь единственный ответ на данный вопрос: о политике.

Да, о политике!

Так явственно – банально, в самом деле, но ничего другого даже и нам ум не приходит.

Они разговаривали о политике битый час, вновь и вновь заказывая себе пиво в увесистых непрозрачных стеклянных кружках, наполненный до краёв; пивная пена, образовывая собой шапку, отдалённо напоминала снег на холме или возвышенности.

Федя ловко сдувал целомудренную шапку с холма. Николай Емельянович лишь потешался над ним на правах старшего.

Наверное, они и сами не заметили, как стали друг другу приятны, интересны, поучительны, если так можно выразить мысль, они и сами не заметили, как спустя всего лишь один час стали друг другу как минимум хорошими знакомыми, а как максимум – друзьями!. .

Вот так – бывает жизнь сводит двух людей, большая удача, ничего не сказать.. .

Так шло время, год за годом и день за днём, случаем встретившиеся люди, ставшие друзьями, продолжали общаться, Федя закончил обучение в профтехучилище, и Николай Емельянович предложил ему должность специалиста  в администрации райцентра, где и сам он, собственно говоря, служил.

Федя, обдумав пару дней такое предложение, пришёл к заключению того, что работая специалистом в администрации райцентра он будет гораздо полезней для общества (нужно добавить, что данное обстоятельство-условие весьма и весьма его заботило!), нежели сварщик на каком-нибудь предприятии или заводе, или, хуже того, на металлобазе.

"Все - таки политикой заниматься куда интересней, чем сварным делом",- решил Федя.