Молот Тора. Авторский комментарий к поэме Тор

   История мученической смерти канонизированных Русской Православной Церковью первых русских христианских святых мучеников варяга Феодора и сына его Иоанна (день памятования — 25 (12 ст. ст.) июля) хорошо известна, и, в силу этой известности литературная и церковная традиция приписывает этому событию весьма немалую роль, сыгранную в истории нашей страны. Однако степень влияния их гибели на последовавшее вскоре решение князя Владимира о собственном крещении и обращении в христианство своих подданных не может быть установлена наверняка. Официальная версия гласит, что князь Владимир был настолько впечатлён стойкостью в вере, мужеством и самоотверженностью Феодора, что после его убийства впервые задумался о правильности своего собственного пути и заинтересовался христианством. Однако такая точка зрения не выглядит убедительной. В строгом смысле, мучениками за веру ни Оттор-Феодор, ни его сын не были — ведь никто не принуждал их отречься от христианской веры, и погиб Оттор не собственно за убеждения, а просто спасая своего, видимо, единственного сына от неминуемой смерти на языческом алтаре. Это не ахти какой подвиг — кажется, любая мать на такое способна. Вряд ли это могло произвести сильное впечатление на Владимира. Если уж говорить о возможном воздействии на князя, то более вероятным представляется допущение, что такая смерть могла быть неслучайной и иметь некоторую предысторию, известную Владимиру, но неизвестную летописцу, и впечатлить Владимира могло не геройское поведение убитого, а явленная ему неминуемость некоего возмездия свыше за совершенные злодеяния, коих за самим Владимиром числилось предостаточно. В поэме «Тор» обыгрывается такая версия.
   В самом раннем произведении древнерусской литературы «Слове о Законе и Благодати» (1049 г.) автор, митрополит киевский Илларион, в весьма пафосной манере задавался вопросом: что же побудило князя Владимира уверовать в Христа, принять крещение самому и крестить своих подданных, тогда как многие другие, имея к этому гораздо более оснований и доказательств божественности Иисуса Христа, не уверовали? Этот вопрос остается неразрешенным и по сей день. Официальная историческая наука приводит некоторые возможные причины, которые, на самом деле, при внимательном изучении могут рассматриваться в лучшем случае как второстепенные, сопутствующие, если вообще имевшие место. Действительно, не ради же руки сестры императора Анны, которой Владимир до этого ни разу не видел, он это сделал! В числе этих причин главной называется политическая — предполагается, что Владимир хотел тем самым упрочить свою власть, утвердив её божественной санкцией. Но такая санкция у него уже была — разве родные языческие боги не благословили его власть? Разве не одаривали они его удачей во всех его начинаниях и на полях сражений? Как известно, в качестве князя и воителя Владимир был более чем успешен, и это было самым бесспорным доказательством того, что небеса благоволят ему и что власть его освящена богами. Напротив, такой радикальный шаг, как перемена веры с родной на иноземную, ломка векового уклада жизни и привычных убеждений был сопряжён с риском потери доверия и ослабления власти, ведь это неизбежно влекло за собой раскол, переход в оппозицию если не всей, то значительной части дружинной аристократии, всего языческого жречества и огромной части населения. Вспомним хотя бы, как отреагировал его отец, Святослав, на предложение своей матери, Ольги, принять крещение: «Дружина будет надо мной смеяться!» Да и самой всесильной Ольге решение крестить Русь почему-то в голову не приходило. Или, как ещё один пример, можно привести последствия церковной реформы патриарха Никона, которая глубоко затронула духовную жизнь народа и оттого отнюдь не упрочила царскую власть, а, скорее, напротив вызвала волнения и недовольство властью.
   Могла ли новая единобожная вера способствовать централизации государства, объединить славянские племена под единым монаршьим скипетром? Распри внутри самой Византии и пример христианской, но оттого не менее раздробленной и слабой феодальной Европы должны были наглядно показать Владимиру, что вряд ли. И, как это показывает нам история раздробленности и усобиц в уже христианской Руси аж до XV века, христианство в те времена было ничуть не лучшим «клеем», чем язычество. Да и не мыслил Владимир настолько далеко. Ведь он сам и разделит впоследствии Русь на удельные княжества между своими двенадцатью сыновьями, чем сам и положит начало этой самой раздробленности.
   Другая возможная причина — культурное влияние. Контактируя с Византией, русские не могли не видеть ослепительного великолепия и роскоши Константинополя, величия его храмов и дворцов, преимуществ обладания письменностью и ученостью. Но что мешало русским перенимать культуру, не перенимая при этом веры? Разве языческий Рим был менее великолепен, чем Рим христианский? Почему русские не могли перенять, скажем, письменность и искусство зодчества, для того чтобы записывать саги и былины и строить каменные храмы Тору и Велесу? Культурный обмен происходил всегда и везде, а вот религия всегда была делом интимным, личным и тщательно оберегаемым.
   Третья возможная причина — в стремлении к поднятию своего международного статуса, в приобщении к христианской греко-европейской цивилизации и к признанию себя в ней — и вовсе выглядит неправдоподобно. Начать с того, что сам же Илларион в своём славословии Владимиру величает его хазарским титулом «каган», что совершенно не вяжется с каким-либо стремлением в Европу. Сам менталитет русских вообще никогда не предполагал того, чтобы смотреть на кого-либо снизу вверх, будь этот кто-то хоть трижды цивилизованным! И уж тем более странным выглядит добровольное признание над собой духовной власти константинопольских патриархов. Греков, имевших на Руси репутацию вероломных лжецов!
   К этому стоит ещё добавить, что обращение в христианство подразумевает неизбежную перемену образа жизни, принятие на себя ряда обязательств, сильно ограничивающих личную свободу. Отныне — никаких гаремов, грабежей, кутежей, насилий и разгулов! Те, кто пробовал сесть на диету, бросить курить или заставить себя резко переменить привычный образ жизни, знают, чего стоят такие усилия. Таким образом, в противовес всякому прагматизму и научному анализу, у нас остается только одна возможность, звучащая в наше время совершенной крамолой — крещение Руси было ЧУДОМ. Или же неким Промыслом, идущим вразрез со всякой человеческой логикой. Осуществить такой коренной сдвиг в сознании можно было только под воздействием исключительно мощной мотивации, и, однозначно, мотивацией, подтолкнувшей князя Владимира к такому отчаянному действию, конечно же, не могли быть ни любовь к Анне, ни расчёт, ни властолюбие, ни зависть грекам, ни гордыня, а только разве что страх, причём страх, близкий к паническому. За эту версию говорит чрезвычайная богобоязненность Владимира после крещения, причём, по свидетельству летописца, особенно сильно он боялся всего, что было связано с казнями и лишением кого-либо жизни. Так, в записи под 996 годом «Повесть временных лет» сообщает: «Владимир же жил в страхе Божьем. И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот, умножились разбойники; почему не казнишь их?» Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав». Владимир же отверг виры и начал казнить разбойников <…>» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачева). В силу этого логично было бы предположить, что причиной, заставившей Владимира так перепугаться, была явленная ему неотвратимость воздаяния за пролитие чужой крови, коей он пролил в прошлом немало.
   Про нашего главного героя, Оттора, или, как его называет церковная традиция, Феодора-варяга, из «Повести временных лет» известно немногое. Известно, что раньше он жил (и, вероятно, служил в армии) в Византии, где и принял христианство, а затем перебрался на Русь; что в Киеве были у него дом, жена и сын-подросток. Вероятнее всего, на Руси он жил ещё до того, как попал в Византию, иначе какой был бы смысл ему, христианину, покидать христианскую империю и ехать на Русь, чтобы служить русским языческим князьям с их усобицами, кровавыми обрядами, гаремами и прочими неприемлемыми для христианина обычаями? Вероятно, с Русью его связывало прошлое и семья, хотя сам Оттор к племени русов явно не принадлежал — «Повесть…» называет его варягом, а в Х веке русов «варягами» (пришлыми наемными дружинниками) не называли, русы уже полтора века как были своими, местными жителями, хотя и тоже варяжского происхождения. Скорее всего, Оттор был вдовцом, поскольку его жена в тот роковой момент, когда убивали её семью, в этой сцене никак не участвует и летописцем вообще не упоминается; и, вполне вероятно, она могла быть славянкой, судя по совершенно не амбициозному, не «скандинавскому» характеру её сына, как его описывает летопись, которого она растила в отсутствие отца. К тому же известно, что на Русь из северных стран приезжало наниматься на службу князьям много мужчин и мало (или совсем нисколько) женщин; разумеется, эти мужчины уже на месте обзаводились семьями и пускали корни, что и объясняет такую быструю ассимиляцию скандинавского элемента в славянском этносе. Место, где жили и погибли Оттор и Иоанн хорошо известно, поскольку достаточно точно указано в летописи, более того, был даже найден дом, где, вероятно, они жили. Во время археологических раскопок в Киеве в 1908 году возле алтарной стены Десятинного собора в слое конца X века были обнаружены остатки дома, представляющие собой нижние венцы разрушенного двухэтажного деревянного сруба размером 5,5 x 5,5 м, предположительно, того самого, столбы под галереей которого подсекли их убийцы в 983 году. Такое место, в центре детинца (кремля), практически по соседству с княжескими палатами указывает на достаточно высокий социальный статус Оттора, который варягу нужно было ещё заслужить; это увеличивает вероятность того, что он, возможно, занимал достаточно высокое положение в рядах дружины великого Святослава. Однако место погребения его и его сына было неизвестно уже во времена летописца Нестора. К слову, имена наших героев — Феодор и Иоанн— известны не из «Повести временных лет», а из Церковного предания. Оно же сохранило для нас и три варианта «языческого» имени Феодора-варяга— согласно Преданию, до крещения его звали то ли Туры, Тур (Тор), то ли Утор (Оттар, Оттор). Как бы то ни было, любой из этих вариантов является производным от имени «Тор».
   Многие рассказы «Повести временных лет» историками признаются легендарными, заимствованными из различных, в том числе даже античных мифов, как, например, месть княгини Ольги или история гибели Вещего Олега от укуса змеи, спрятавшейся в лошадином черепе. Насколько же можно доверять подлинности истории о человеческих жертвоприношениях в Киеве перед деревянными идолами? В этой части летописец вряд ли ошибался. Археологические и письменные источники свидетельствуют о существовании такого обычая у скандинавских племен, в том числе и у русов, а вот был ли он у славян — маловероятно. Мирным оседлым земледельцам, не приученным к пролитию крови, это было ни к чему. И хотя летописец Нестор не уточняет, кому конкретно клались кровавые требы, говоря просто «богам», но по контексту явно подразумевается главный княжеский и воинский бог Перун, поскольку чего б ради после походов и побед князь и бояре приносили бы благодарственные жертвы земледельческим и скотоводческим Мокоши и Велесу? Но тогда кто же этот Перун, ради которого резали людей?
   Сопоставление сохранившихся свидетельств указывает на то, что бога с таким именем у славян никогда не было — Перуном славяне называли скандинавского бога Тора. Это следует из ряда фактов, слишком красноречивых, чтобы быть случайными совпадениями. Во-первых, напрашивается вопрос: если доподлинно известно, что первые русские князья, как и всё племя русов, имели скандинавское происхождение, то куда, придя с Рюриком в земли славян, они дели своих родных богов? Не могли же они в одночасье забыть веру своих предков и сразу начать поклоняться местным богам славян, находившихся у них в подданстве! Однако древнерусские письменные источники не содержат ни одного упоминания имён Одина, Тора, Локи или кого-то ещё из скандинавского пантеона. Очевидно, что славяне этих богов не могли не знать, поскольку это были боги их князей и дружинной аристократии, и из этого напрашивается вывод, что, по-видимому, зная их, они называли их по-другому, на свой, славянский манер, подобно тому, как Константинополь они на свой лад называли Царьградом. И здесь нужно иметь в виду, что мировоззрению язычника-анимиста была свойственна гибкость и открытость, ведь в народных верованиях нет догматов, как в монотеистических религиях, а потому язычники очень легко перенимали и адаптировали чужих богов или же отождествляли чужих божеств со своими, родными. Поэтому нет ничего удивительного в том, что славянские воины, никогда прежде не бывшие агрессорами и потому не имевшие своего «профессионального» воинского бога, с приходом варягов легко переняли их Тора и стали поклоняться ему под именем Перуна. Ведь если воин защищает свой родной дом, то его оберегают свои, родовые боги; если же он отправляется в завоевательный поход, то ему нужно найти себе покровителя поагрессивней.
   Вероятно, для князей, бояр и варяжской воинской аристократии большинство своих, северных богов были не так важны, и о них летописи не упоминают по причине их «невостребованности» в описываемых важных военных и политических событиях, но без главного «воинского» бога, покровителя дружин, Тора, приносящего в бою удачу и скреплявшего клятвы и договоры своим свидетельством, было никак не обойтись. И вот тогда, в этих случаях, в летописях появляется бог Перун. Само слово «перун» по-старославянски буквально означает «молот», то есть Перун — «бог-молот», или бог, вооруженный молотом (или, по близкой аналогии, — палицей). Этот молот, оружие Тора, был метательным орудием, наподобие бумеранга, возвращавшимся всякий раз после использования к своему владельцу; известно так же, что, когда он его метал, небо озарялось вспышкой. Назывался этот молот «Мьёльнир», что, учитывая манеру скандинавов проглатывать звук «Р» в конце слова, для славянского слуха легко превращалось в «мёльниа», или «молния». Когда наши предки видели на небе вспышку, они уже знали, что это бог Перун-Тор опять метнул свой молоток и у кого-то на небесах сейчас искры из глаз посыпались. Примечательно, что в самих скандинавских языках слово «молния» звучит по-другому, поскольку скандинавы различали молоток и вспышку, а славяне, видимо, не очень. Очевидно, что, если бы Тора с его молотком в славянских землях не было, то и этому слову в русском языке взяться было бы неоткуда. Далее, у скандинавов Тор ездил на бронзовой колеснице, запряжённой двумя огромными козлами по имени Тангниостр и Тангриснир. Поэтому в памяти славян Тор-Перун сохранился как бог, катающийся по небу в громыхающей коляске, запряжённой двумя оленями, которых до сих пор можно встретить на многих традиционных славянских вышивках (видимо, козлы были заменены оленями, потому что для славян езда на козлах выглядела слишком уж комично), что впоследствии привело к отождествлению его с библейским Ильёй-пророком, согласно Библии, вознёсшимся в небо на запряжённой огненной колеснице. Ещё моя бабушка, заслышав раскаты грома, крестясь, говаривала: «Ох, опять Ильюша-пророк на оленях поскакал!» День Перуна, как известно, — четверг. Вряд ли можно считать совпадением то, что четверг у германоязычных народов так же является днём Тора (в датском, норвежском и шведском— Torsdag, по-английски— Thursday (Торздэй, день Тора), а священное дерево Перуна, дуб, является так же и деревом Тора. В славянский пантеон бог Перун не вписывается, он в нём нелогичен, как пятое колесо, его происхождение неизвестно, у него нет потомства и потому он не имеет своей генеалогической «ниши», ему нет места в иерархии славянских богов. У славян был свой бог-громовержец, аналог Тора, и звали его Сварогом. У Сварога было чётко обозначенное место в небесной генеалогии и иерархии — он сын Рода, отец Даждьбога и огня-Сварожича, он — «отец небесный», хозяин Ирия, где души умерших соединяются со своими предками. И если о своём, славянском боге Свароге Нестор-летописец пишет с некоторым даже уважением — отождествляет его с греческим Гефестом, пишет, что он научил людей ковать железо, приучил их к нравственности и моногамии, — то к Перуну Нестор испытывает нескрываемое отвращение, потому что это чужой бог, которому приносились человеческие жертвы — обычай, как уже было сказано, явно скандинавский, а не славянский. По свидетельству «Повести временных лет» перед его идолом первые русские князья складывали трофеи и клялись оружием (что тоже чистая скандинавщина!). В 980 году, захватив власть в Киеве, князь Владимир пытался насильственно навязать культ его, воинственного Тора, миролюбивым славянам. Впрочем, тогда из этого ничего не вышло, а через восемь лет Русь была крещена.

                Примечания

…для одних он был Перуном, для других он звался Тором… — Обоснования для отождествления древнерусского бога Перуна со скандинавским богом Тором см. в комментарии «Молот Тора».

…что ж сидит он, князь могучий, в Доростоле, как в берлоге?... — Доростол (Дористол, ныне — г. Силистра на границе с Румынией) последняя крепость, оставшаяся в руках русских весной 971 года после оставления ими южных и центральных областей Болгарии.

…И покуда мы удары катафрактов держим в поле… — Катафракты (катафрактарии)— тяжеловооружённые, закованные в броню всадники византийской кавалерии.

…уж мы их не обижали, не теснили их ни разу… — Вообще-то, и обижали и теснили, — балканская кампания Святослава началась с разгрома болгарского войска в 968 году  и в дальнейшем сопровождалась разорением их городов, как это следует из свидетельства летописца Нестора: «И поиде Святослав ко граду, воюя и грады разбивая, иже стоят и до днешняго дня пусты» (ПВЛ). Но— таково было раннее средневековье, и, захватив какую-либо область, в те времена принято было сперва усмирять население, а потом, добившись таким образом лояльности, в дальнейшем можно было его больше уже «не обижать и не теснить». Впрочем, в оправдание Святославу можно противопоставить поведение византийского императора Василия Второго Болгаробойцы, который, разбив в 1014 году болгарскую армию, поступал с болгарами значительно хуже.

…то, когда придет Цимисхий — всё опять ему откроют… — Иоанн Цимисхий — византийский император (969–976 гг.), после убийства своего предшественника, Никифора Фоки, с подачи которого русские пришли на Балканы, став императором, лично возглавил поход в Болгарию против Святослава.

…сдан Преславец, Дина, Плиска! — Преславец (иначе Преслава, Преславль (юго-западнее совр. Шумена)), тогда— столица Болгарии, город, в котором стоял русский гарнизон, оказал византийцам ожесточённое сопротивление, но был взят ими штурмом 13 апреля 971 года. Города Дина (Диния) и Плиска (Плискува), где не было русских войск, были сданы болгарами без боя. Византийский писатель Х века Лев Диакон упоминает и «многие другие города, которые отвергли власть скифов (русских) и переходили на сторону ромеев (византийцев)» (Лев Диакон, «История»).

…И в делах твои удачи обросли уже молвою… — В некоторых захоронениях воинов-русов Х века были найдены гирьки для весов, что указывает на то, что дружинники, помимо воинской службы и сбора дани, занимались торговлей.
 
…раз уж носишь имя Тора — то и быть тебе судьёю! — Более вероятно, что этого воина звали Тор, а не Оттор. Церковное Предание сохранило три славянизированных варианта его имени — Тур, Туры и Утор (Оттар или Оттор). Известный русский историк А. А. Шахматов реконструировал его имя как «Туры» или «Тур», исходя из следующего места «Жития св. Владимира»: «Мы читаем здесь непосредственно за рассказом о крещении киевлян: «И оттол; наречеся м;сто то святое, идеже нын; церковь святую мученику Турова. И тъ бысть первый ходатаи нашему спасению». То есть на том месте, где было совершено крещение киевлян в Днепре, была построена церковь св. Тура, «первого ходатая нашего спасения», называемая так же «Турова божница». Это говорит о том, что в первые века христианства на Руси мученика Феодора-варяга, в честь которого была построена церковь, знали под его родным, языческим именем». Далее Шахматов пишет: «Лишь гораздо позднее, во всяком случае, не раньше XVII в., старший варяг получает в святцах имя Феодора. Думаю, что молчание источников относительно имени варяга-отца косвенно свидетельствует о том, что в первоисточнике сказания он носил нехристианское имя Тура» (А. А.Шахматов, «Как назывался первый русский святой мученик?» (Известия Императорской Академии Наук, 1907 г.)). Я же, со своей стороны, предпочел назвать своего главного героя Оттором для отличения его от бога Тора.

…нацарапали на щепках имена детей боярских… — Отсутствие материальных свидетельств существования письменности в дохристианской Руси вовсе не означает, что в те времена не было грамотных людей, умевших писать по-гречески, кириллицей, глаголицей или скандинавскими рунами. Без письменности невозможно ни управление государством, ни хозяйственный учёт, ни судопроизводство. Поэтому письменная грамота тогда на Руси, очевидно, была, просто она не была оригинальной и не была массовой, как после распространения христианства.

…Тут же взяли обреченных — семь десятков из двух сотен… — Согласно свидетельству Льва Диакона, болгар в Доростоле Святославом было казнено значительно больше: «Сфендослав видел, что мисяне (болгары) отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора. Поняв по зрелом размышлении, что, если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, он созвал около трёхсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной дикостью расправился с ними — всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму» (Лев Диакон, «История»). Описывая в целом вполне достоверно события этой войны, Лев Диакон тем не менее склонен приводить совершенно фантастические цифры, касающиеся численности войск, боевых потерь и числа казнённых. Стремясь изобразить врага как можно более свирепым и кровожадным варваром, он приводит, например, такую цифру якобы казненных Святославом болгар после взятия им ранее города Филиппополя (ныне Пловдив): «…говорят, что, с бою взяв Филиппополь, он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность» (Лев Диакон, «История»). Ну не было в те времена в Европе городов с таким населением — в X веке всё население таких «мегаполисов», как Лондон или Гамбург, составляло не более десяти тысяч жителей, что уж говорить про городки на Балканах! Однако, поскольку сам факт репрессий достоверен, я уменьшил число жертв с трехсот до семидесяти человек — цифры, представляющейся более вероятной, учитывая небольшие размеры города Доростол.
 
…я оплачиваю виру… — Вира — в Древней Руси штраф за убитого или погибшего, который суд присуждал виновника смерти выплатить его родичам. Здесь этой фразой Святослав даёт понять, что берёт на себя всю ответственность за казнь болгар. Вероятно, столь жестокое решение было продиктовано тем, что Святослав в тот момент всё ещё надеялся ненадолго покинуть город для того, чтобы съездить на Русь за подкреплением и продолжить войну, но, понимая, что в его отсутствие болгары непременно сдадут город, был вынужден прибегнуть к такой непопулярной мере.

…да с востока их дромоны заползали в устье Истра… — Дромон — византийская боевая галера, быстроходное парусно-гребное судно. Истр — греческое название Дуная.

…человек прорвалось двести из Свенхельдовой дружины… — Свенхельд — воевода, служивший последовательно при Игоре, Ольге, Святославе и Ярополке, самый влиятельный вельможа после князей, возможно, в некоторые периоды их соправитель. По свидетельству Льва Диакона (в его «Истории» он назван Сфенкелом; в «Обозрении истории» Скилицы— Сфангел), возглавлял семитысячный гарнизон, оборонявший Преславец, после его взятия прорвался в Доростол, но, согласно византийским авторам, погиб там в одном из боев, хотя, согласно «Повести временных лет» благополучно вернулся на Русь, где служил при Ярополке. В русских летописях чаще встречается под именем Св;нгельдъ, хотя, по неясной причине, за ним закрепилось форма имени «Свенельд».

…Реку нам загородили огнедышащие струги… — Византийские дромоны со второй половины VII века (673 г.) оснащались огнемётными сифонами — медными трубами для метания «греческого огня», которые с помощью сжатого воздуха выбрасывали горящую нефтяную смесь на расстояние от десяти до тридцати метров. С помощью такой «артиллерии» византийцам удалось сжечь множество кораблей князя Игоря, отца Святослава, во время его неудачного похода на Константинополь в 941 году.

…Тут же всё и порешили — гридь, и старшая дружина… — Гридь, гридники— древнерусская «гвардия», отборная личная охрана князя.

…и напор гоплитов пеших… — Тяжёлые пехотинцы в средневековой византийской армии действительно назывались гоплитами, хотя вид и вооружение они имели, конечно же, совсем не те, что во времена Александра Великого или царя Леонида.

…гибнут храбрые пеласги… — Пеласги — племена, населявшие в глубокой древности, ещё до Микенской цивилизации, Крит и Пелопоннес и упоминавшиеся Гомером, Гесиодом и другими античными авторами. Согласно Геродоту, некогда Эллада называлась Пеласгией, а население Эллады происходило от пеласгов, перешедших в основной массе на греческий язык. Хотя были ли легендарные пеласги предками греков, доподлинно неизвестно, но раз уж Блоку позволительно было отождествить славян со скифами, да еще и раскосыми, то нет причин, почему бы не назвать метафорически византийцев пеласгами.
 
…греки пленных утаили, чтоб платить поменьше дани… — На переговорах с Цимисхием Святослав требовал выплаты дани и в счёт погибших воинов, чтобы отдать эти деньги их семьям. «И дали ему дань; он же брал и за убитых, говоря: «Возьмёт-де за убитого род его» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачёва). Однако вряд ли греки на такие условия соглашались, ведь, во избежание обмана, число погибших нужно было ещё подтвердить, а для этого следовало, как минимум, предъявить тела, что сделать было невозможно — русские кремировали своих павших. Поэтому дань, скорее всего, выплачивалась только живым. Следовательно, вернув пленных, пришлось бы выплачивать компенсацию еще и им.
 
…предлагали дать свободу за семь лет военной службы… — Точных сведений о таком способе вербовки нет, но он представляется весьма вероятным по ряду причин. Дело в том, что военнопленные из числа свободолюбивых народов, каковыми были скандинавы, на константинопольском невольничьем рынке в качестве рабов оценивались весьма низко из-за их склонности к неповиновению, бегству и самоубийству. Тем более воины, не обученные никаким ремёслам, кроме военного. Таких пленных, как свидетельствуют источники, по большей части использовали в сельскохозяйственных работах: «Ко второй половине Х столетия относится сообщение о том, что пленные, взятые Никифором Фокой (предшественник Иоанна Цимисхия на византийском престоле — И. Л.), были посланы работать на поля, а 25-я новелла Иоанна Цимисхия упоминает о том, что стратиоты или забирают пленных как рабов на свои военные участки, или продают их местным магнатам, которые, по-видимому, так же использовали их в качестве работников в своих поместьях» (Браунинг Р., «Рабство в Византийской империи (600–1200 гг.)», стр. 46). Учитывая то, что русы были плохими рабами, но превосходными воинами, а также то, что недостатка в покорных рабах Византийская империя никогда не испытывала, при том что часто испытывала недостаток войск, предложение им службы в императорской армии в обмен за свободу (рабы в армии не служили) представляется самым логичным решением.

…в церкви греческой поместной… — В описываемое время Константинопольская церковь еще не имела статуса Вселенской (Кафолической) — таковой она стала лишь после раскола 1054 года.

…на равнинах финикийских, в гарнизоне Трапезунда и в песках пустынь сирийских… — После заключения мира с русскими византийцы воевали: с лета 972 года — в Сирии с арабами, с весны 975 года— в Палестине и Ливане (Финикии) с ними же, с лета 976 года — против восставшего полководца Варды Склира в Малой Азии, с 977 года — против восставших болгар. В этих войнах Оттор вполне мог принимать участие. Трапезунд— самый восточный византийский город и порт на Чёрном море, ныне г. Трабзон в Турции.
 
…и, в порядке триедином, стол наследовал по праву… — Ярополк был старшим из трёх сыновей Святослава, который посадил его править в Киеве на время своих походов. Средний, Олег, был посажен в древлянских землях, в городе Искоростень, а младший, Владимир, получил Новгород.

…Сотня лет прошла всего-то как скончался прадед Рёрик… — Форма имени «Рёрик» характерна для древнескандинавского языка (др.-сканд. Hr;r;kr), тогда как форма «Рюрик» является, скорее всего, славянизированной транслитерацией, использованной летописцем Нестором. В древнем славянском языке не употреблялся звук «Ё», а в древнескандинавском — звук «Ю». Летописный Рюрик умер в 879 году, ровно за сто лет до описываемых событий.

…И в тревоге и в испуге он помчался на Почайну… — Почайна— иначе «ручей», речка, приток Днепра, ныне исчезнувший, где в описываемые времена был один из районов Киева.

…к своему отцу, Сварогу, в золотой небесный Ирий… — Сварог — древний славянский бог, соединявший в себе функции покровителя кузнецов, нравственного наставника и «отца небесного», хозяина Ирия, рая, где души умерших соединяются со своими предками (санскритское слово «сварга» означает «небо» в значении «рай, где соединяются (с предками)», и потому в славянских языках корень «сва-» означает «соединять (людей)»— отсюда «сваха», «свадьба»).

…дочь торговца, из полянок… — Поляне — славянское племя, населявшее территорию современной центральной Украины. Однако вряд ли они составили основу генофонда нынешнего украинского народа. В своей повести летописец Нестор даёт характеристику различным славянским племенам, и то, как он характеризует полян среди всех прочих, является полной противоположностью современным украинцам: «Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сёстрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идёт зять за невестой, но приводит её накануне, и на следующий день приносят за неё — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между сёлами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жён по сговору с ними; имели же по две и по три жены…» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачёва). Вероятнее всего, большая часть потомков полян была уничтожена ханом Батыем в 1240 году. Поляне, как следует из их названия, жили среди полей, в степях киевской и черниговской областей, где от монгольского всадника далеко не убежишь, в отличие от потомков древлян, радимичей, вятичей и северян, живших среди лесов, куда монголы боялись соваться.
 
…и до дреговичи, в Туров... — Город Туров впервые упоминается в «Повести временных лет» в записи от 980 года: «Этот Рогволод (Рогнвальд) пришёл из-за моря и держал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачёва). И здесь опять Тор, куда без него! Вероятно, князь Тур, если он правил в промежутке времени между Олегом Вещим и Ярополком, был данником Киева, как и Мал, князь их соседей-древлян, поскольку уже императору Константину Багрянородному (905–959) дреговичи, чьей столицей был Туров, были известны как племя, подчинённое Руси (то есть князьям киевским).

…в церкви, срубленной при Ольге… — Согласно византийским источникам, Ольга приняла христианство в Константинополе осенью 957 года, а по возвращении оттуда, привезя с собой иконы и богослужебные книги, согласно легенде, вскоре воздвигла храм во имя святителя Николая над могилой князя Аскольда в Киеве. Впрочем, о более раннем проникновении христианства на Русь свидетельствует упоминание соборной церкви Ильи-пророка в Киеве в русско-византийском договоре 944 года. Скорее всего, уже в княжение Ярополка княгиня Ольга начала почитаться как святая.

…прежде звался отрок Хокон, ныне стал он Иоанном…— Как звали Иоанна до крещения, неизвестно. Однако известен христианский обычай давать язычникам при крещении имена, близкие по звучанию к их родным именам, как и в случае Оттор — Феодор. Самое близкое скандинавское имя по звучанию к имени «Иоанн» — Хокон (славянизированная версия— Якун), поэтому, вполне возможно, сын Оттора до крещения мог носить это имя. Об имени Иоанн А. А. Шахматов пишет: «Древняя летопись не сохранила имён обоих мучеников-варягов. Позднейшие летописные своды, под влиянием проложного сказания о них, называют младшего варяга Иоанном (ср. Новгор. 4-ю, Софийскую 1-ю; Воскресенскую и др.). Пролог, куда сказание о св. мучениках, судя но спискам, занесено не позже XIV в., называет Иоанном младшего варяга, умалчивая об имени старшего» (А. А. Шахматов, «Как назывался первый русский святой мученик?» (Известия Императорской Академии Наук, 1907 г.)).

…Ярополк, хоть был и старшим, впал во власть худых наитий… — У Ярополка был воевода-советник с говорящим именем Блуд, который предал его, убедив, что с войском Владимира ему не справиться и, таким образом, уговорил прийти на переговоры с ним, во время которых Ярополк был предательски убит.
…и земля пред истуканом кровью вымокла людскою… — Захватив Киев, Владимир сразу же провёл религиозную «реформу», объединив основных местных богов с Тором на одном главном капище Киева. Вот как это описывает Нестор: «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и осквернили землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачёва).

…шеи гордые склонили пред Владимиром ятваги… — Ятваги — народ балтской племенной группы, этнически наиболее близкий к пруссам, обитавший между средним течением реки Неман и верховьями реки Нарев. К XVII веку все, или почти все, ятваги были ассимилированы литовцами, белорусами и поляками-мазовшанами.

…Тиунам наказ был даден… — Тиуны — в древнерусском государстве — княжеские или боярские управляющие, тиунами так же могли называться служители княжеского двора или же «чиновники» низшего звена княжеской администрации в селах.

…если кмет иль земледелец… — Кметы — в Древней Руси — свободные люди, которые могли заниматься любой деятельностью — быть дружинниками, крестьянами, старостами, ремесленниками и т. п.

…избран он в предел Асгарда сесть в Трудхейме с Тором вместе! — Асгард— «город богов (асов)» в скандинавской мифологии, расположенный в начале одного из трех корней священного ясеня Иггдрасиль. В Асгарде находятся чертоги различных богов — чертог Одина называется Валяскьяльв, чертог Тора — Трудхейм. Там же находится Валгалла (Вальхалла) — обитель павших в боях воинов (эйнхериев) и валькирий.

…если яхонты от Тора хлынут ливнем драгоценным! — Жертвоприношения Тору всегда совершались в день, ему посвященный, — в четверг, отсюда, видимо, и выражение — ждите после дождичка (из драгоценностей) в четверг, то есть никогда.
 
…коль они и вправду боги — пусть пришлют за ним валькирий! — Валькирии — в скандинавской мифологии девы-воительницы, прилетающие на поле боя, чтобы забрать души павших воинов в Валгаллу. Летописец Нестор, по-видимому, не разбирался в скандинавской мифологии или не знал ничего о валькириях, поэтому в «Повести временных лет» эта фраза выглядит иначе: «если боги они, то пусть пошлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете им требы?» (ПВЛ, пер. Д. С. Лихачёва).
 
…так ответил мудрый отрок… — В литературе, искусстве и кино Иоанна принято изображать ребёнком, но, возможно, на тот момент он уже не был слишком мал. Если он был «отроком», то он вполне мог быть и юношей, ведь отроками в русских летописях называли молодых дружинников, которые никак не могли быть детьми. Если к началу похода его отца вместе с дружиной Святослава в Болгарию ему было года два-три, то на момент описываемых событий ему должно было быть лет семнадцать— восемнадцать.
 
…И поплыли, как в тумане, Рогнвальд с братьями Рогнеды…— Рогнвальд (Рёгнвальд, др.-сканд. Ragnvaldr, R;gnvaldr) (в «Повести временных лет назван Рогволодом)— князь полоцкий, отец Рогнеды и двух сыновей. После взятия Полоцка в 980 году Владимир убил его вместе с сыновьями, а дочь, Рогнеду (Рагнхильд, др.-сканд. Ragnhei;r, Ragnhildr), насильно взял в жёны.

…впредь не множил преступлений — опасался мести мёртвых… — Оснований для страхов перед мертвецами, восставшими из могил, чтобы мстить живым, скандинавская мифология давала предостаточно. Против таких мертвецов (драугров) было бессильно обычное оружие, защищаться от них пытались магическими средствами. Об этом свидетельствуют многочисленные охранительные заговоры, написанные рунами на амулетах того времени. Также можно найти надписи на могильных плитах, которые должны были удерживать мертвеца в его могиле.

                Датировка упоминаемых событий:

Между 930 и 940 гг.— рождение Оттора.
Ок. 966 г. — рождение Хокона-Иоанна.
968 г.— начало балканской кампании Святослава.
971 г., 13 апреля— взятие города Преславца (Преславы) войсками Иоанна Цимисхия.
971 г., 23 апреля — первая битва при Доростоле, в которой Оттор был пленён.
971 г., июль— заключение мирного договора между Святославом и Иоанном Цимисхием.
972 г., весна — гибель Святослава на днепровских порогах в результате нападения печенегов.
973 г., весна— смерть Журавы, жены Оттора. Начало княжения Ярополка.
978 г., лето — осень — возвращение Оттора из Византии на Русь. Крещение сына Хокона.
980 г.— убийство Ярополка. Владимир захватывает власть в Киеве. На главном капище
Киева устанавливаются изваяния языческих богов во главе с Тором (Перуном). Начинаются человеческие жертвоприношения.
983 г.— поход Владимира на ятвагов. Убийство Оттора и Иоанна (июль).
988 г.— крещение Владимира и массовое крещение киевлян в Днепре.
989 — 996 гг. — строительство храма Успения Пресвятой Богородицы (Десятинной церкви) в киевском детинце, на месте гибели Оттора и Иоанна (была разрушена во время взятия Киева монголами в 1240 году).


Иллюстрация: Метание жребия о жертве богам (Миниатюра Радзивилловской летописи)