В больнице. Возможные разночтения

Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.

Привожу первую строфу известного стихотворения Бориса Пастернака. Так вышло, когда текст оказался передо мной, раньше я не слышал его в чьём-либо исполнении.  Первую сточку я невольно прочитал как четырёхстопный ямб с женской концовкой: стоЯли кАк перЕд витрИной, или та-тА  та-тА  та-тА  та-тА-та. Немного смутил испорченный предлог перЕд с неестественным, перескочившим ударением, но такие вещи многие классики допускают - Блок и Есенин сплошь и рядом, Пушкин - изредка.  Ладно. Вторая строчка в том же ямбическом прочтении: почтИ запрУдив тротуАр (та-тА  та-тА  та-та  та-тА). В тротуаре первый слог безударный, оттого в сточке только три ударения. ЗапрУдив - странновато. Скорее нужно запрудИв. НосИлки втОлкнули в машИну - это уже нелепость какая-то. Носилки можно только втолкнУть, без вариантов. В кабИну вскОчил санитАр. Стоп. Что за вскОчил?! Невозможно. Или это не ямб?

Да. Это трёхстопный амфибрахий.  та-тА-та  та-тА-та  та-тА-та. Вот как должна была звучать первая строка! СтоЯли как пЕред витрИной... Дальше уже без вопросов: почтИ запрудИв тротуАр. НосИлки втолкнУли в машИну, в кабИну вскочИл санитАр.

Оказывается, одну и ту же строку в некоторых случаях можно читать и как двухсложный, и как трёхсложный размер. И как ямб, и как амфибрахий.  Это происходит от того, что в одном слове возможны разные варианты ударений, а в предложении - разные акценты. Односложный предлог или союз можно ударять, при желании ставить голосом в сильную позицию, а можно оставить в слабой. Если в первой же строке возникает подобная двусмысленность, автору следует расставить ударения. К слову, Цветаева всегда так  поступала.  Если текст без того непрост, зачем создавать читателю дополнительные сложности?

Но лучше всего не допускать разночтений в первой строке и сразу же задать правильный, отчётливый ритм. Пусть читателю сразу будет понятно, с чем он имеет дело - с ямбом или амфибрахием, даже если он не знает, что это такое. Дальше могут возникать любые ритмические рисунки с разной степенью "удобочтения", более или менее приближенные к разговорной, прозаической интонации, благо существуют стопы со сверхсхемными и пропущенными ударениями (спондеи и пиррихии). Первые строки создают ритмическую инерцию, которая помогает выдержать при чтении нужный ритм.

Что касается содержания, у меня тоже возникает ряд вопросов, но я не буду здесь их рассматривать. По-моему, текст — очередная неудачная попытка примирения индивидуума с фактом собственной гибели. Религия на подхвате: это последняя соломинка, за которую хватается проваливающийся в пучину небытия. Любое снотворное, обезболивающее или психоактивное вещество тоже способствует восстановлению общемировой гармонии и соединению с творцом всего сущего.

Сиделку, после разговора с которой у пациента возникает желание расплакаться и умереть немедленно, надо гнать из медицины резиновыми перчатками (в лучшем случае).


************

Приведу теперь полный текст этого глубоко личного стихотворения:

Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.

И скорая помощь, минуя
Панели, подъезды, зевак,
Сумятицу улиц ночную,
Нырнула огнями во мрак.

Милиция, улицы, лица
Мелькали в свету фонаря.
Покачивалась фельдшерица
Со склянкою нашатыря.

Шел дождь, и в приемном покое
Уныло шумел водосток,
Меж тем как строка за строкою
Марали опросный листок.

Его положили у входа.
Все в корпусе было полно.
Разило парами иода,
И с улицы дуло в окно.

Окно обнимало квадратом
Часть сада и неба клочок.
К палатам, полам и халатам
Присматривался новичок.

Как вдруг из расспросов сиделки,
Покачивавшей головой,
Он понял, что из переделки
Едва ли он выйдет живой.

Тогда он взглянул благодарно
В окно, за которым стена
Была точно искрой пожарной
Из города озарена.

Там в зареве рдела застава,
И, в отсвете города, клен
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон.

«О господи, как совершенны
Дела твои,— думал больной,—
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.

Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.

Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.

Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».