Настена. роман. глава 3

3

Петрушу в деревне любили все – за доброту его, за отзывчивость к людям, за бесхитростность, за многое. Жил он всю свою жизнь один-одинешенек, не было у него ни жены, ни детей, ни дряхлой собачонки; родители же его умерли, когда было ему десять лет: сначала мать – от тяжелой пневмонии, затем, спустя два месяца, и отец. Тот больше от тоски по ушедшей матери.

С годами Петруша становился не таким жизнерадостным, как прежде, поблекла душа его, захирела,  но добротой своей он жил и вызывал ей доброту в сердцах других людей.

Летом работал, занимался огородом: помидоры в тепличке, огурцы, кабачки, перцы, морковь, лук, и много-много всякой иной земляной снеди,  а зимой… зима была для него каторгой. Лень и снеговал царствовали над природой.

Зиму Петруша особенно не любил, хотя и признавал в ней свое очарование. Белое, откровенное...


...Иногда только, возвратившись с работы,  где ее особенно, кстати говоря,  и не было зимой, а ходил он туда, как и многие другие жители Суходола, просто так, для галочки Лямзина, - ... иногда только привязывал он бечёвку к саням  и катил их на окраину деревни, к большому оврагу, с лихвой прокатиться с горы.

- У-у-у-х!.. А-а-а-х! - только и раздавалось в пологим откосам того оврага.

Как катится с горы, едет, трясется на кочках, подпрыгивает Петруша - ветер и снег хлещут его по лицу, а в целом -  хорошо, весело и очень даже задорно! Ребятишки глядят на него, хохочут, а он, в свою очередь, рад этому обстоятельству. Но редко бывало это.

Деревенские высмеивали его часто: такой взрослый детина, а катается на санях, как мальчишка, с другими детьми и подростками.

Высмеивали, но в лицо ему не высказывали, берегли, потому что знали, что у Петруши есть умственная хворь, а над юродивым человеком смеяться завсегда грешно.

К тому же, как я уже сказал, был он человеком добросердечным, и никогда и никому из деревенских не отказывал в помощи, если просили его помочь.

Начнут выкапывать по осени картофель, позовут Петрушу - он тут как тут, копает штыковой лопатой картофельные кусты пуще хозяев, отряхивая их от сухой, перегретой на солнце земли, а сам даже подгоняет их, поторапливает.

- Петруша, куда ты так спешишь? – спрашивают его.

- Так время отведено мерное, - отвечает.

Что именно он имел в виду под «мерным временем», так никто и не понимал.

А теперь вот потерялся Петруша, и вся деревня загрустила. Разлилась тоска зеленая по ней самой и по окрестностям.

Филимоновна даже как-то высказалась на вечерке, у озера, что если бы, к примеру, куда-нибудь пропал Лямзин, то она бы не слишком расстроилась, а вот Петруша – совсем другое дело.

Горько! Другие бабы ее поддержали, да-кая и кивая головами.
Все-таки важно для людей понимать, что жизнь основывается не на копейке и не на рубле, а на простых человеческих отношениях, на чувствах.

Фундамент жизни – это слово, сказанное одним человеком другому, а в слове самом – мысль и чувство; и то, что произнесет человек, то, как он выразит свои чувства, - так и будет выстраиваться дальнейшая его жизнь и жизнь того человека, которому он произнес свои слова. Так происходит со всеми, всегда.

Настена с Агафьей вернулись из леса, так и никого, конечно, не найдя.

Леса в здешних местах были дремучими и едва проходимыми, - и то только для лесного человека, у которого имеется навык и сноровка для этих дел. Поэтому они, не имея подобного навыка, шибко далеко не пошли, испугавшись какого-нибудь зверя лесного, волка или медведя, но более всего испугавшись того, что не смогут самостоятельно воротиться назад, в деревню, заблудившись среди роя однообразных деревьев и кустарников.

Агафья… та была посмелей, Настена же смелостью особенно не отличалась.
Вернулись – и все, целый день был потрачен впустую.
Кроме этого, темнело уже.
К тому времени полдеревни собралось у Петрушиной избы, в окнах ее не было света, и эта картина еще больше печалила собравшихся рядом с ней.

Во всех избах горел свет, а в Петрушиной – нет. Стояла она, окруженная людьми, но в то же время, одинокая - одинокая, словно в землю вросшая, и согбенная. Словно бы избенка скучала по ее хозяину.

Что толку было говорить пустые разговоры? Что толку собираться?.. Пропавший человек требует лишь одного – его поиска. Немедленного!

Договорились на том, чтобы на следующий день всей деревней написать заявление на  отгул и не выходить на работу, вместо этого сообща приступить к поиску.

Дед Демид принес старую пожелтевшую топографическую карту, на которой условными знаками в виде маленьких черных пустых квадратиков и прямоугольников изображалась деревня Суходол (дер. Суходол), река – двумя искривленными линиями с голубой закраской внутри бежала по бумаге шелковой тесьмой, лес – бледно-зелеными точками и вкраплениями, озерцо – было без названия.

Он считался в деревне очень грамотным и образованным человеком, дед Демид, несмотря на то, что за спиной у него было всего лишь четыре класса среднеобразовательной школы.

Тем не менее, все его уважали, а слово его на собраниях звучало авторитетно и увесисто.

Развернул он свою карту, подсветив ее фонариком; люди, окружившие его со всех сторон, увидев ее, тут же принялись удивляться, как красиво и понятно все на ней было показано, разрисовано – даже избы. Было видно, что некоторые из них были отдельно выведены серым карандашом на пустом месте; видимо, дед Демид самостоятельно, оценив окружающий ландшафт и ситуацию на нем, нанес их на карту.
Оно и ясно – не все возможно предусмотреть заранее, потому-как время течет, и жизнь изменяется собой, появляются новые избы, а старые – куда-то исчезают с поверхности карты – причем, навсегда.

 - Нужно разделиться на отряды, - сказал дед Демид, проводя шершавой рукой по карте, и затем добавил для пущей точности: - … поисковые.

Спорить никто не стал – поддержали единогласно. Разделились быстро, согласованно.
Настена оказалась в одном отряде с Агафьей, потому что сама того пожелала. Боялась она, но чего – не знала сама.
Долго еще толковал народ, стоя у Петрушиной избы, загадывал загадки; только главной разгадки так никто и давал.
 
Дед Демид, окончательно назначив себя старшим в поисковых работах, определил по карте, куда и какой отряд завтра пойдет.

Всего их вышло три, и в каждом по пять - шесть человек.

Настена же, забывшись, и как бы умом отдалившись на некоторое время от тех людей, которые находились теперь рядом с ней, согнувшись над топографической картой и горячо споря меж собой, думала о недалеком былом, - воспоминания глубоким и сырым удушьем отравляли ей и без того безрадостную - по ее ощущениям - теперешнюю жизнь.

А именно, думала она о том вечере, когда Лямзин преградил ей путь у самого ее дома.

Ей снова стало не по себе.