Якуб Колас. Сымон-музыкант. Часть 1. 3

Якуб Колас. Сымон-музыкант. Часть 1. 3

Сымон - музыкант. Отрывок из поэмы.
(В редакции 1925 года)

Часть 1.

III*
Беспризорный, что сиротка,
Предоставлен сам себе,
У Сымонки план короткий -
Утром в поле, ночь в избе.
Никому и дела нету
До него, он всем чужой;
Так недолго сжить со свету
Парня с чуткою душой.
В тех краях, где неибежны
Темнота и нищета,
Потерялась к сроку нежность,
Заплутала красота.
Где в почете влага с неба,
Крепость рук и тучность мест,
Все мечтают лишь о хлебе,
Сообща несут свой крест,
Потому и на примете
Каждый рот в семье большой,
Потому, слова что плети,
Парню с чуткою душой.
Ловит он косые взгляды,
Слышит в спину горький смех,
Никого из близких рядом,
Лишь издевки ото всех.
От родителей попреки
Скибкой хлеба за столом:
Он бездельник, недалекий,
Все из дома, а не в дом.
Тяга к жизни в теле тлеет,
Нету радости нигде,
Только станет веселее,
Как сыграет на дуде.
Сядет с дудкой на приволье,
Заголосит словно птах;
Льются, тают звуки боли,
Растворяясь в небесах.
Звуки плачут и рыдают,
Скорбь виной или каприз,
Словно ласточки взлетают
И ныряют камнем вниз,
Чтоб затихнуть, раствориться
В безысходности глуши,
И по капле возродиться
Гимном воли и души.
- Погляди-ка, как играет,
Лад выводит мастерски,
Аж внутри все замирает,
Сердце рвется на куски! -
Жней накроет слово тучей;
Разогнутся те, стоят,
Переливом  благозвучным
Околдованы до пят.
На плече зерна полоска,
Серп в натруженной руке,
И жалейка, отголоском
Светлой доли в толоке.
Скоро дудка замирает,
Что крестьянки юной вздох,
Песнь в просторах пропадает,
Уходя в болотный мох…
Звук прерывистый и тонкий
Нарождала та дуда,
Слушал дед игру Сымонки,
Вспоминал свои года.
- Хорошо играешь, хватко,
Говорил очнувшись дед, -
И талант имеешь, братко,
Он с тобой идет вослед.
Музыкантом уродился,
Молодчина ты, Сымон,
Лишь бы в жизни не разбился,
Словно твой печальный звон.
Мальчик щупленький, несмелый,
Глазки светятся огнем,
Встрепенулся, жмется телом,
Будто ночью, а не днем.
Перед старым не сдержался:
- Посмеешься, дед, опять…
Я давно тебе собрался,
Что-то важное сказать.
Как начать, совсем не знаю,
Для меня ты лучше всех,
Завсегда переживаю,
Что услышу дедов смех.
Дударя взял дед за плечи,
Посмотрел ему в глаза,
Не понять: малец беспечен,
Или там внутри гроза:
- Ну, Сымон, чудное диво,
Чтобы ты здоровым рос,
От чего такой пугливый,
И ко мне какой вопрос?
- Я хочу спросить вначале:
А земле болит, как нам,
Когда рвут ее, мочалят,
Дают волю табунам,
И когда сохой корявой
Землю делят бороздой?
- Твой вопрос, Сымонка, здравый,
Дивно слышать мне такой.
Нет, землица не живая:
Разве слышит нас песок?
Завсегда земля немая,
Как не бей ее - молчок! -
Лег Сымонка, взял травинку,
Призадумался и смолк.
В голове свою картинку
Рисовал, в ней видел толк:
- Только, дедушка, сдается,
Она все-таки жива,
Ведь откуда все берется:
Краски, дерево, трава?
От земли все, деда, милый!
Кто всех кормит, всем слуга?
Кто дает утробе силы?
Из чего растут луга?
Почему земле уныло
Поздней осенью, зимой?
Почему так шумно было,
Веселилось все весной?
Факт, земелька что-то знает,
Дед, коль жизнь ее течет.
Оттого растет, мечтает:
Краска, дерево, жучок.
 - Ежли скрыто не случайно,
То не мне судить о том,
Что всегда рядится тайной
И не будет кверху дном.
Я  старик, стал слаб умишком.
Ведь я кто? Слепой мужик!
Может, ты разумный слишком,
Потому сильнее вник,
Как земля ко сроку спеет
И поспеет ли когда.
Старики ж всегда глупеют,
Раз за семьдесят года.
- Посмотри, дед, лес чернеет,
Рядом сосенки стоят:
Одинокая пышнеет,
А другая сохнет в ряд.
Та, что выросла у поля,
Выступает словно пан,
Распоясалась на воле,
Распустила свой  кафтан.
А сестрица-бедолага
Наклонилась телом вниз,
Из земли торчит коряга,
Верх безжизненно повис.
Почему? Две разных доли
У сестриц, вся в этом суть.
- Нам не знать небесной воли
И судьбы не обмануть…
Ты Сымон, хоть и мальчишка,
Башковитей своих лет,
Проживешь, боюсь, не слишком,
Чтоб познать сей белый свет.
Людям мудрый ты не нужен,
Мир не станет привечать,
Кто в чужие смотрит души,
С вечных тайн дерет печать.
Только что за подоплеку
Старику решил сказать?
- Дед, открою без намеков,
Что тебе лишь можно знать.
- Всем признания приятны,
Рад за это, голубок,
Ближе сядь, а я прилягу,
Разболелся что-то бок.
Э-хе-хе! Отголосила
Моя песня, знать, пора -
Всё нутро поизносилось,
Еле держится кора. -
Запахнулся дед от ветра,
Лег, щеку подпер рукой:
- Смерть приходит незаметно,
Словно к стаду волк степной…
Не боишься в круговерти
Не проснуться по утру?
- Не боюсь я, деда, смерти, -
Ты помрешь, и я помру.
- Жить тебе, Сымонка, надо,
Сосунок еще, кажись,
Как теленок пущен в стадо,
Подрастай да веселись.
Умирать решил, недоля,
Смех заместо похорон… -
В тот момент за диким полем
Тихо бомкнул дальний звон -
Главный голос перезвона
Для мирян из этих мест;
И полился благосклонно
Звук по селам и окрест.
- Как совпало! Ведь о звоне
И хотел я рассказать.
- Говори скорей, Сымоне,
Интересно мне узнать…
_____________
Перевод части 1.3 поэмы представлен без «Песни о звонах», являющейся заключительным отрезком в этой части.

III
Непрыхільны, як сіротка,
Не прыласканы нікім,
Ведаў хлопчык, як салодка
Жыць вось так, сабой самім.
На Сымонку даўно ў хаце
Ўсе махнулі ўжо рукой.
Не радзіцца б лепш дзіцяці
З такой чуткаю душой
У куточках, дзе спрадвеку
          Беднасць лютая гняце.
Цяжка жыць у цемнаце,
У знявазе чорнай, здзеку,
Дзе адбітак свой з-за хлеба
Накладае талака,
Дзе так пільна праца трэба,
Плечы моцныя, рука,
Дзе рот лішні на прымеце,
І так топчацца сям;ёй, –
Лепш бы там не жыць на свеце
          Дзеткам з чуткаю душой!
І Сымонка чуў і бачыў,
Як крыўляліся дзядзькі,
Ведаў, што ў сям;і ён значыў;
Нават родныя бацькі
Папракалі сына хлебам
Пры абедзе за сталом.
Ён – завала, ён – нязгрэба,
Ён радзіўся гультаём!
Горка стане бедачыне,
          Не прыхіліцца нідзе,
Тады толькі жаль астыне,
Як пажаліцца дудзе.
На прыволлі, сеўшы ў полі,
Смутна стане хлопчык граць;
Льюцца, таюць зыкі болю,
Аж калоцяцца, дрыжаць
Ды заплачуць, затрасуцца,
Капнуць дробнымі слязьмі,
То ўгару яны памкнуцца,
          То зноў нікнуць па зямлі
І жалобна заміраюць
Немай жальбаю глушы,
То зноў ціха зачынаюць
Гоман сэрца і душы.
– Ось, глядзеце, здольна грае,
Як дудар той запраўскі!
Так, галубкі, выцінае,
Што рве сэрца на кускі. –
Смутак жнеек тых апране,
          Разагнуцца і стаяць,
Як Сымон на дудцы стане
Жальбу сэрца выяўляць, –
Так жа грае ён прыгожа
Серп застыне ў іх руках
І павісне жменька збожжа
На разогнутых плячах.
Але дудка замірае,
Як бы той дзявочы ўздых,
І паволі заціхае
          У прасторах дзесь пустых.
Граў Сымонка, а дзед слухаў
І ківаў у тахт яму,
Як бы ён з вялікай скрухай
Думаў нейкую думу.
– Добра граеш, хвацка граеш! –
Дзед, ачнуўшыся, казаў: –
І вялікі талент маеш!..
Я, брат, зразу адгадаў,
Што музыкам ты радзіўся...
          Малайчына ты, Сымон!
Адно б толькі не пабіўся
І ты сам, як той твой звон. –
Здрыгануўся хлопчык злёгку,
К дзеду ціснецца бачком,
Такі шчупленькі ён, крохкі,
Вочкі ж бліскаюць агнём.
І хлапчынка не стрымаўся:
– Не, дзед, будзеш рагатаць...
Я даўно, дзядок, збіраўся
          Дзеду нештачка сказаць,
Ды ніяк не прыбяруся,
Не асмелюся ніяк –
Смеху дзедава баюся!
– Эх, Сымон! ото дзівак!
Праўда: молада-зялёна!..
Ах, каб ты здаровы рос! –
Да сябе ўзяў дзед Сымона,
За плячук яго патрос.
– Ну, расказвай! кажы смела,
          Мой музыка малады:
Што ў цябе там зноў наспела?
Можа песня для дуды?
– Вось што ўперад я спытаю:
Дзед! Ці чуе зямля боль,
Як па ёй саха крывая
Робіць боразны і роль?
Як зямельку конік топча,
Ці баліць ёй? ці чутно?
– Мудра ты пытаеш, хлопча, –
          Проста слухаць мне дзіўно!
Не, не чуе, бо не жыва:
Хіба можа чуць пясок?
Заўсягды зямля маўкліва:
Як ні бі яе – маўчок! –
Змоўк Сымонка і прыгнуўся,
Цень задумы на ім лёг;
Ён у думках зноў замкнуўся
Ды скуб траўку каля ног.
– Не, дзядок: а мне здаецца,
          Што яна такі жыва,
Бо адкуль усё бярэцца:
Краскі, дзерава, трава?
Ўсё з зямелькі, дзедка мілы!
Хто ж іх корміць, дарагі?
Хто дае ім моцы, сілы?
Як, з чаго растуць лугі?
І чаго зямля так сумна
Познай восенню, зімой?
І чаму прыветна, шумна
          І так весела вясной?
Бо яна, відаць, штось знае,
Бо яна жыве, дзядок.
Ўсё жыве і душу мае:
Краска, дрэва і жучок...
– Хто ж яго, Сымонка, знае,
І не нам судзіць аб тым:
Гэта справа – патайная,
Не мне розумам дурным
Гэты белы свет тлумачыць,
        Бо хто ж я? сляпы мужык!
Мо твой розум далей бачыць,
Мо ты ў праўду глыбей ўнік,
А стары ўжо, бач, дурнее,
Як за семдзесят залез.
– Ты зірні, дзед, унь чарнее, –
Паказаў хлапчук на лес, –
Пара хвоек так прыгожа,–
Ты прыгледзься добра к ім...
Ці не праўда, як не схожа
          Адно дзерава з другім?
Тая хвоя, што пры полі,
Бач, стаіць як важны пан,
Разгарнуўшы на прыволлі
Свае лапы, бы каптан;
А другая, небарака,
Пахілілася наніз,
Стан пагнуўся, як кульбака,
І верх жудасна абвіс.
А чаму? У іх дзве долі –
          Лёс няроўнага жыцця...
– Ну, Сымон: не чуў ніколі,
Каб тваіх гадкоў дзіця
Ды так мудра разважала,
Толькі ведаеш, браток:
Мне здаецца ўсё, што мала
Пажывеш ты, галубок,
Бо не любяць свет і людзі,
Каб іх тайнасці пазнаць,
Каб заглянуць у іх грудзі
          І зняць тайнасці пячаць...
Ну, а што ж ты мне, старому,
Думаў, хлопчыку, сказаць?
– Тое, дзедку, што нікому –
Табе толькі можна знаць.
– Дзякуй, хлопча, за увагу,
Надта рады, мой каток!
Сядзь бліжэй, а я прылягу,
Бо штось ные трохі бок...
Эхе-хе, брат! адспявана
          Мая песня, дый пара –
Ўсё нутро ўжо папсавана,
Чуць трымаецца кара.–
Застагнаў дзед, кладучыся,
Лёг, шчаку рукой падпёр.
– Смерць падходзіць, крадучыся,
Як да стада воўк з-за гор...
Ты, Сымон, баішся смерці?
– Не!.. сапраўды гавару:
Я б хацеў скарэй памерці, –
          Дзед памрэш, і я памру.
– Жыць табе, мой хлопча, трэба:
Ты малы яшчэ, дзіця;
Расквітнее твая глеба,
Прыйдзе час твайго жыцця...
Уміраць хоча! старэча!..
Смейся з гэтай гаманы!..–
Ды ў той момант дзесь далеча
Ціха бомкнулі званы
І між імі звон пабіты,
          Той надтрэснуты, стары;
Зыкі, смуткам апавіты,
Млеюць жаласна ў бары.
– Вось цікава: аб тым звоне
Я й хацеў апавядаць.
– Ну, кажы, кажы, Сымоне,
Бо цікава гэта знаць.