Второе воскрешенье Здравствуй, Дом!

Здравствуй, Дом!
Я рвалась и вернулась к тебе.
Не тайком, но опять ненадолго.
За желанный, но волчий билет,
Заплачу я и чувством, и долгом.
На порог, как на чудный алтарь,
Я снесу свою радость и слёзы.
Я читала стихи, как тропарь,
Под минувшие только что грозы.
Всё священно в тебе для меня:
Синеокие окон глазницы,
И в котле треск уютный угля,
И неоновой лампы зарницы.
И хозяина ласковый тон,
И бесхитростный смех ребятишек.
Страсти нежной приглушенный стон,
Сладкий сон твой, к утру наступивший.
Здравствуй, Дом!
Прислоняюсь к тебе, как к плечу,
Говорю с тобой, будто с любимым.
Я с тобой так серьёзно молчу –
Кто бы нашу прочёл пантомиму!
У соседей твоих тьма проблем:
Что за женщина? Может, бездомная?
Дом, скажи им, пожалуйста, всем…
Впрочем, лучше скажи, что знакомая.
Пусть потешатся. Мне наплевать.
Я чиста перед Богом и совестью.
Мне бы только наверное знать:
Я – не лишний герой в этой повести
О тебе, о любви и о нас –
Перекрёстке непредсказуемом.
А весёлым ли будет рассказ
И каким завершится сказуемым,
Кто же скажет? Ты мудр, но увы –
И тебе не дано разобраться,
Как решат эти три головы,
И кому с тобой нужно расстаться.
Здравствуй, Дом!
Слышишь, Дом, ты прости,
Если вдруг мы внезапно расстанемся.
Знай, не сбилась я ночью в пути.
Ты навек в моём сердце останешься.
Значит, повесть кончается так:
«Не люблю». Помнишь, там, о сказуемом?
Так решили. Я тихо скорблю
В одиночестве неминуемом.
Милый Дом!
Счёт свиданьям веду на часы.
Всё стараюсь скопить в своём сердце:
Две зелёных берёзок косы,
В сад цветущий ажурную дверцу,
И собачий встревоженный взгляд,
И в кирпичной одёжке прихожую,
И бегущих ко мне пацанят,
И тебя. И тебя, не похожего
Ни на сотни знакомых моих,
Ни на Бога, ни на Мефистофеля.
Экзотичен, торжественно тих,
Словно лотос на грядке картофеля.
Мне прощаться бы надо на том.
Но мне грустно, я медлю расстаться.
Уходя, я скажу: «Здравствуй, Дом!
Я люблю. И вернусь, может статься».
9 мая 1994 г.