Сократ и Ксантиппа

Машина, что прозвана старым рыдваном
ржавеет в осенних листах-пятернях.
Сто лет под навесом стоит деревянным,
рыдвана хозяин - отнюдь не монах,
а пьяница горький запойного типа
гуляет уже две недели подряд,
как в Греции древней, жена, что Ксантиппа,
но сам он, когда протрезвеет - Сократ.
Ругаются вечно, а тут замолчали -
октябрь, и, похоже, машине хана,
хлебнула, наверное, жёлтой печали,
дождливого, недорогого вина.
Её помянуть бы напитком покрепче,
хозяин Сократ, заходи, посидим.
Здесь осень, о лете не может быть речи,
октябрь в это время совсем нелюдим.
В нехоженом небе архангелов лица
и тени родителей - профилей тьма.
Тут, в Греции можно легко похмелиться,
всего четвертак, не сходить же с ума.
Ксантиппа выходит на связь с участковым,
но толку? На службе опять сабантуй.
Считаются дни по счастливым подковам.
Не нравится? Истину опротестуй.
На столике в кухне холщовая скатерть,
закуска нехитрая чин-чинарём.
Вы где там на небе? Давайте, спускайтесь,
помянем рыдван, а потом приберём.
Война, как-никак, в бой идут легионы,
кого-то копьём, а кого-то мечом,
всё поздно, и нет ни креста, ни иконы,
напиться и поговорить ни о чём
за шатким столом под запятнанной тканью.
Вино или кровь? Да, поди, разбери.
Сократ и Ксантиппа, я всё устаканю,
ну, дрогнем, за Грецию, ту, что внутри.
За тех, кто за столиком, ближних и дальних,
за всех, кто решились на этот визит,
за правду, что в камерах, исповедальнях,
за ту, что сейчас через кухню сквозит.
За дрязги Ксантиппы, сократовский голос,
за радость, которой цена - четвертак...
За божие - что же вы так прокололись,
ну что же вы, что же вы, что же вы так.