смотреть в окно

Мочился на светлячка
но тот не погас взлетел
и прямо мне на штаны
и я плясала визжа
боялась что загорюсь
но ничего — обошлось
(Вера Павлова)


Удивлённо гляжу в окно, – 
там снимается арт-кино,
в нём костяшки от домино,
а на них челове́ки — точки.
И каждый бел, как пятно,
а рядом — черным-черно,
и этот ранжир мудрено
замкнули в одной цепочке.
И каждый чеканит шаг,
несёт транспарант и флаг,
и веет такой сквозняк,
что сносит порою крышу.
Но мчаться на оверштаг,
крутой очертив зигзаг,
непросто бывает так
и плебсу, и нувори́шу.

А если ты слишком стар
сменить свой репертуар
и мыслить давно устал, –
цепляйся за старый тезис.
Скорей распаляй пожар,
и кто бы что́ не кричал,
ломай их, как тот амбал,
чтоб взвыли они от стресса.
И рыкни на них, как лев,
одно тверди нараспев,
что истина — чистый блеф, –
её не найдёшь ты в споре.
И лишь на вино подсев,
в лихой и слепой гульбе,
в кричащей "убей" толпе 
она может выплыть вскоре.

Весь мир раскалив добела,
поставь во главу угла
языческий культ бабла́, –
не всем улыбнётся счастье.
А совесть, что сжёг дотла,
в горниле "того котла"
беспомощной жертвой зла,
заменит почёт во власти.
Воздвигни себе пьедестал,
публичный устрой скандал,
чтоб сроду не́ замышлял
мятежный порвать звено.
Кровавый копи капитал,
и кто бы там не страдал, –
купайся в лучах похвал.

…я стану смотреть в окно…




* оверштаг (нидерл., ovеrstag) — поворот парусного судна на новый галс против ветра, при котором нос судна пересекает направление (линию) ветра.
** ставить во главу угла — считать, признавать что-либо главным, основным, наиболее важным; устойчивое сочетание (фразеологизм). В. И. Ленин, «Что делать?»: "Проглядеть революцию всего менее рискует именно тот, кто ставит во главу угла всей своей и программы, и тактики, и организационной работы всенародную политическую агитацию, как делает «Искра»". 1902 год

Post scriptum:

Я не выброшусь из окна,
я не люблю мусор под окном,
я ничего не выбрасываю в окно,
кроме фруктовых косточек — вдруг
примутся, прорастут?

(Вера Павлова)


Веривший прежде, что свет будет мой, –
ныне в плену я у темени грозной.
Мне не испить уже ласки земной,
солнечной ярости, радости звёздной.

Кровь моя, неуловимо легка,
светом скользит по артерии синей.
Только зрачкам ни глотка, ни глотка —
тьма озарять будет путь им отныне.

Мрак без конца. Ни звезды. Ни луча.
Отвердеванье. Одеревененье!
Душно. Внести — задохнется свеча.
Выворот рук, и корней, и терпенья.

Ско́рби мрачнее, свинца тяжелей,
в чёрном зубов белизна захлебнётся,
лишь темноты облипающий клей
в теле, в заваленном глыбой колодце.

Тесно мне. Смех угасает во рту.
Ввысь бы рвануться – не ноги – две гири.
Словно резиновую черноту
сердцем, дыханьем никак не расширю.

Плоть не отыщет защиты ни в чём.
Дальше — ночная беззвёздная бездна.
Кто или что в ней мне будет лучом?!
Искру — и ту в ней искать бесполезно.

Только огонь кулаков, и стоу́ст
страха оскал. Без конца только буду
слышать стеклянный разломанный хруст
пальцев и скрежет зубов отовсюду.

Не разгрести мне, не вычерпать тьмы.
День почернел над моей головою.
Кто я? Тюрьма. Я — окошко тюрьмы
перед пустыней беззвучного воя.

Слышу, распахнутый в жизнь, как окно,
будни тускнеющие в отдаленье...
Все же в борьбе лишь добыть мне дано
Свет, повергающий тьму на колени.

(Мигель Эрнандес)