Вешки. глава 2

Глава 2.
   
Вешки*.
 
 
 Николай выскочил из дома, на скорую руку застёгивая лёгкую рабочую куртку. На ходу достал из кармана «Приму», спички. По инерции извлёк из пачки сигарету, сунул в рот, прижав сухими губами. Раскрыл коробок со спичками, добыв одну, чиркнул серной головкой о край. Спичка вспыхнула ярким огнём. Привычными движениями он прикрыл ладонями рук огонёк от ветра, поднеся к сигарете, прикурил. Дым защекотал ему ноздри, пробуждая окончательно.
Лихорадочно мелькали мысли: «что случилось в гаражах? Идти далеко, почти километр…»
 Николай спешил по тропе огородами, привычно сокращая путь. Тяжесть в груди не давала ему бежать всё время, приходилось идти быстрым шагом, попеременно ускоряясь на бег. Начало сентября, уже успела подрасти отава*. Кое- где вдоль тропинки торчали неудобными корявыми палками непослушные ковыли. Всё - же тропинку эту, по которой он много лет ходил на работу, извилистую, буквально вмятую в землю, проходившую мимо гряд с уже выкопанной картошкой, было хорошо видно в ночи. Звёздное небо выяснивало холодными отблесками. Бабье лето согревало округу только днём, ночи же были холодными и промозглыми.
 Почему- то высокие, грубые тычины ковыля и репейника, выбивавшиеся из ярких, ровных подушек осота, напомнили ему вешки, выставляемые по краю будущей, запланированной дороги, или же в лесных делянках. Такие отметины ставились для правильного ориентира вырубки лесного квартала.
«Вот так и я бегу, бегу по жизни, как будто кто – то вымерял, выставил вешки, чтобы не сбиться с пути. Чуть – чуть оступишься, заметишь провал, и, выправившись, снова заходишь на отведённый тебе маршрут, следуя по ним. Сразу же встаёт всё на свои места: работа, дом, семья, жизнь движется гладко и размеренно, увлечённо и гармонично» - подумалось Николаю.
 
* Отава - подросшая после покоса трава.
 
 Николай шёл быстрым шагом. Стылый ветер дул ему в разгорячённое хмурое лицо. Воспоминания жгли душу:
«Да, это было в последний раз, когда он ходил к железнодорожным эшелонам просить хлеба.»
 Тогда на станцию прибыл эшелон, видимо после обстрела. Ребята, кто посмелее, заскочили в вагоны: нужно было найти хоть что – то съестное. Осмотрелись. Кто – то пошарил в карманах убитого солдата, извлёк махорку, кусок хлеба, а он, Николай, впопыхах, почему – то, увидев валенки, решил взять их, вспомнив, что младшая сестра Зоюшка была без обуви. Схватил один валенок, а в нём оказалась оторванная человеческая нога! Опешив, отбросив «обутку» в сторону, Николай выскочил из вагона. Его стошнило. Бледный, не видя перед собой дороги, он бросился прочь от этого страшного безумия…
 Вспомнил он и вражеский самолёт, летевший над их школой. Все выбежали из деревянного одноэтажного здания, думая, что это наши лётчики. Стали радостно кричать и размахивать руками, приветствуя их. Когда самолёт подлетел на столько, что стали видны фашистские кресты, все замерли, притихли, в оцепенении продолжая смотреть на него. Из кабины показалась улыбающаяся женщина - пилот, она помахала в ответ. Самолёт покружил и улетел…
 Нечасто, но всё же эти ужасные события всплывали в памяти Николая, и тогда он смахивал с глаз горькую одинокую слезу, которая стекала по щеке, обжигая, разъедая морщинку, но, наверное, немного освобождая его сердце от жуткой боли. Страшные, голодные военные и послевоенные годы оставили в детских душах огромную рану. Что такое голод разве поймут они, дети мирного времени? Да и не нужно им это понимать! Отцы и деды воевали, жизни не щадя, за то, чтобы дети и внуки жили хорошо, сытно! Николай почти бежал, сосредоточенно думая над этим.
 
 
 
* бронь – временная отсрочка от призыва.
 
 *гнушаться- испытывать чувство брезгливости.
 
 
 Выбегая на широко отсыпанную дорогу, Николай столкнулся с другом: вместе работали, вместе и праздники проводили. На ходу обменявшись рукопожатиями, мужчины продолжили путь, обсудив случившееся, делая предположения, и высказывая версии.
 Клавдий, так звали спутника, был с Николаем одногодок. Товарищи даже женились в одно время, семьями обустраивались, возводя свои дома на соседних улицах, вместе и на учёбу по шоферскому делу поступили. И надо же такому случиться, что жену и лучшего друга звали одинаково: Клавдия и Клавдий…
Друг был такой же сухощавый, жилистый, поджарый, высокий, с чёрными, как смоль, кучерявыми вихрами. Хорошо играл на гармошке. Гармонист на деревне – первый парень, это все знают!
 Клавдий и Клавдия были родом из Пустораменских деревень. Конечно, военные годы и у них были тяжёлыми, но всё - же в колхозах, на полях, в огородах можно было немного поживиться лишней картошиной, горохом. Да и дворовой скотине жилось посытнее. Бабушки знали, помнили старые рецепты, делали всё, чтобы семье полегче было в трудное время: пекли лепёшки из клевера, смешанного с мукой. Грибов и ягод всегда было в запасе. В Харовские угодья фашист не лез, лишь изредка пролетали со страшным рёвом немецкие самолёты, доставлявшие диверсантов. Слышны были взрывы: бомбили мост через реку Кубену. Деревенские бабы, заслышав рёв моторов приближающихся самолётов, хватали ребятишек и бежали прятаться в картофельные погреба, на всякий случай отсиживались, пережидали там. Всё равно детям страх и ужас наводили одни упоминания о немцах.
«Капидура идёт!»- стоило одному из ребят закричать, и все с визгами уносились прочь по домам, прячась на полатях и печах. Почему «капидура», кто придумал такое прозвище фашистским диверсантам, никто и не знал. Об этом часто рассказывала жена, вспоминая своё детство, но тут же спохватившись, словно извинялась:
« Нам – то в деревне всё равно было полегче, чем вам здесь. Мы хоть так не голодали!..»