Гудвин

Бредут Железный дровосек,
Трусливый лев, Страшила; осень
здесь коротает долгий век,
вот и бугай сварлив, несносен.

Ведь некто молотом дождя
разворотил грудную клетку,
а после вырвал, не щадя,
и поместил сердечко в клетку.

Но где та клетка? В небесах,
что обволакивают тучи,
предвосхищающие крах –
в груди без солнца не кипуче.

А он хотел бы, чтобы там
стучало радостно и бойко!
И волю дав большим рукам,
как томагавку Митич Гойко,

усердно машет топором –
и лес стремительно редеет,
лишь пустота на месте том,
где билось сердце, холодеет.

Но чтоб забыть о бедах сих
порой достаточно и жеста
крутого мага, в силах чьих
сердечко водрузить на место.

Теперь взгляни! Трусливый лев –
то ветер хилый и бесплодный
обресть желает жгучий гнев
да норов властный, всепогодный.

Он ковыляет не спеша,
шурша опавшею листвою
осин; дрожит его душа,
никак полевка пред совою!

Скорей бы к Гудвину попасть,
уж этот храбростью украсит
и львиный рык, и чудо-пасть,
откуда вихрь напроказит!

Соломенная голова!
Еще и в шапочке из снега!
Спешит Страшила, но едва
он поспевает в ритме бега

за дровосеком и тем львом,
что в гости к магу – не иначе,
ну а Страшила то за льдом,
к ума холодного раздаче!

Извилин рек не сосчитать,
что под ледышками вскипая, 
даруют думы благодать
в тиши заснеженного края.

А вот и Гудвина чертог,
где времена смешались года –
на перекрестке всех дорог
царит октябрьская ода.

Ну а сам маг? Растяпа он!
Всё перепутал, как обычно,
сердечка пламенного звон
ума заместо не практично

расположил в пустой главе
холодостойкого Страшилы,
забыв, конечно же, о льве,
а дровосеку впрыснул в жилы

экстракт кристального ума,
чем охладил топор и руку:
сковала осень вдруг зима,
лишь зиму луч обрек на муку.

А лев, на подвиги скупой,
всё скалил зубы понарошку,
так тихой сапой, день-деньской
он трансформировался в кошку!