Гилберт Кит Честертон. В октябре. Перевод

Куда ушли все те, кто в чести проводили дни –
Конец их эпопеи был внезапным, абсолютным;
Какой последний свет влюбленных истинных соединит,
Какая смерть друзей встречает на рассвете утром?

И молодые пастыри с орлиным взором так старались,
И виртуозы бедные перебирали струны арфы -
Невинность нетерпимая в расцвете лет скончалась,
Томила тяга их к вещам ушедшим, безвозвратным.

И щедрость жеста, что решительно бросала
Перчатку вызова иль злато, в жертву принесенное,
Куда ушли все те, кто в чести проводили дни,
Ведь мир становится все более скупым и просвещенным?

И отвращение лица, и клятва, и решительный отказ –
Они чисты как бездна, что пылает белым светом;
Куда идут все те, кто в чести проводили дни,
Ведь люди почитают только удовольствие при этом?

Из бесконечности приходит завершенность –
Свобода, что положена, утверждена непостижимо;
Ведь только ветер из распахнутых широких окон
Способен дверь железную закрыть с нажимом.

А двери, что не закрываются – открыть их невозможно;
Не будет окон, коль построить стены люди не упомнят,
При том, что пустота расширит мрачную темницу
В кошмаре белом анфилады бесконечных комнат.

Но люди, встанут ли они для поисков того,
Что не произносимо, что за горой скрывается,
Что клятв не нарушает; и в какой Эдем еще идти,
Где рай потерянный и безнадежный обретается?

И на кого взирать нам в положении безнадежном,
Как не на Мать с принесшим меч Младенцем?
В том доме, где нас ждет награда чаемая, должная,
И слово нерушимое, и сокрушенье сердца?

И этот месяц светлой золотой зарею
Уж осветил галеры, пушки, разрушения.
Здесь ничего нет, кроме праздной рифмы,
На лист бумаги что ложится без стеснения.

Свет в лаврах и сиянье павших импозантное
Уже настали, Госпожа Последнего Приюта;
И ветер кораблей, и громыхание Лепанто –
Все в честь тебя, кто в славе пребывает неотступной.


Из сборника «Королева семи мечей» (1926)

***********

IN OCTOBER

Where are they gone that did delight in honour
Abrupt and absolute as an epic ends,
What light of the Last Things, like death at morning,
Crowns the true lovers and the tragic friends?
Young priests with eager faces bright as eagles,
Poor scholars of the harp-string, strict and strung,
All the huge thirst of things irrevocable
And all the intolerant innocence that died young.
The dark largesse of the last gesture flinging
The glove in challenge or gold in sacrifice—
Where are they gone that had delight in honour
That the world grows so greedy and so wise?
Vow and averted head and high refusal
Clean as the chasm where the dawn burns white,
Where shall they go that have delight in honour
When all men honour nothing but delight?
Out of the infinite came Finality,
Freedom that makes unfathomably sure,
For only a wind of all the widest windows
Can close with such a clang that iron door:
The doors that cannot shut shall never open
Nor men make windows when they make not walls,
Though emptiness extend its endless prison
In the white nightmare of its lengthening halls
Shall they not rise and seek beyond the mountains
That which unsays not and is not forsworn?
Where should they wander and in what other Eden
Find the lost happiness of the hope forlorn,
Look in what other face for understanding,
But hers who bore the Child that brought the Sword,
Hang in what other house, trophy and tribute,
The broken heart and the unbroken word?
This month of luminous and golden ruin
Lit long ago the galleys and the guns.
Here is there nothing but such loitering rhyme
As down the blank of barren paper runs,
As I write now, O Lady of Last Assurance,
Light in the laurels, sunrise of the dead,
Wind of the ships and lightning of Lepanto,
In honour of Thee, to whom all honour is fled