На маленьком плоту

Завладевшие плавсредством,
на поверхности реки
занимались непотребством
вольнодумным мужики.

Изгибались и вздыхали,
сжав в ладонях древки уд, —
так порой на сеновале,
пестрокрыл и полногруд,

бородат, клюваст и боек,
кречет — не скажу петух —
курочек ретиво кроет,
погружаясь в тёплый пух

тем, о чём нельзя при дамах.
Или можно, подскажи?
Ну так вот, в развратных самых
позах крепкие мужи,

двигаясь и замирая,
матерясь не по злобе,
влажный путь к воротам рая,
вопреки слепой судьбе,

вопреки молве ползучей,
пересудам вопреки,
в пику зависти паучьей,
– пробивали. Мужики

шли, блаженные, к блаженству.
Солнце зрело в небеси,
на мужей смотря по-женски.
В речке плыли караси.

Топчик скилл — в струе текучей
или в омуте глухом
избегать атаки щучьей.
Кстати, что там с петухом?

С петухом, друзья, не очень.
Жаром страсти опалён,
закативший к гребню очи,
был он пущен на бульон.

Что за горестная участь
петухов в родном краю?
Между тем, мужам всё лучше.
Им, как будто, пoхую

непринятие их странной,
осуждаемой любви, —
им река врачует раны;
здесь мужчины визави

предаются сладкой неге,
бывшей на святой Руси
раньше, нежли печенеги.
Кстати, что там караси?

Карасям, друзья, неплохо!
К ним с космических высот,
весь в серебряных сполохах,
словно ангельский исход,

словно ангельская манна,
как магическая пыль,
оставляя след туманный,
опускается мотыль!

Караси, не будь eбланы,
бдительность послав к херам,
вспыхнули любовью странной
к этим ангельским дарам.

Не суди, читатель, строго
и не будешь сам судим.
Рыбья страсть к еде — от Бога,
сей азарт непобедим.

Что же видим в толще водной?
Лицезреем сквозь очки
или с зоркостью природной?
То, как в пасть впились крючки!

Матка Боска, что за драма!
Караси, удача — йок.
В дивный миг, счастливый самый,
вас настиг смертельный рок.

Что там щука? – рыбка Немо.
Извини за прямоту,
мой читатель, главный демон –
это пидор на плоту!

А когда их сразу двое…
Словом, карасям ****eц.
Не греметь под чешуёю
рокоту живых сердец,

не сосать в придонном слое
ртам усатым сладкий ил…
Пидарасов было двое –
если кто-то вдруг забыл.

(Двое – это пара, кстати).
На поверхности реки
в браконьерствейшем разврате
утопали рыбаки.

Подсекали, выводили,
доставали из воды –
этим родичам рептилий
рыбьи жизни – до пи3ды.

Я срываюсь в слог пахучий,
мой читатель, будь терпим.
Браконьерский грех eбучий
попросту неискупим.

Фу, разит пошлейшим китчем –
при посредстве мотылей
черпать из реки плотвичек,
карасей да голавлей!

Здесь поток площадной брани
(ох, простите, площадной)
тот прервал, кто утром ранним,
не советуясь со мной,

всплыл к поверхности погреться,
а сейчас, в фонтане брызг,
долбанул хвостом в плавсредство
и разнёс – ну просто вдрызг.

То был сом, таймень, белуга
или щука в семь пудов?
Пофиг, главная заслуга –
наказание скотов.

Вслушайся, читатель мудрый,
в их пугливый вскукарек,
и забудь дорогу с удой
в направленье русских рек.

Здесь – удел любовей странных,
здесь законы не блюдут.
Впроч, как знаешь, милый странник.
Ближе. Глубже. Щуки ждут.